Владимир Снегирев - Как карта ляжет. От полюса холода до горячих точек

Для меня мир кончался тогда этим сосновым бором. А так хотелось заглянуть туда, дальше, узнать, увидеть, что за ним. Однажды я не справился со своим желанием, с этим мороком, уговорил соседского приятеля Алика Слонкова, и мы, никому ничего не сказав, отправились в путешествие: чтобы увидеть наконец то, что находится за горизонтом. На автобусе «зайцами» мы переехали по понтонному мосту через реку Томь, вышли на остановке «Тимирязевский бор», потом долго шли в глубь этого соснового леса, набрели на узкоколейку, по которой возили спиленную древесину, пошли по шпалам, все дальше и дальше углубляясь в лесную чащу.

Столько лет прошло, а внутри все еще живет счастливое ощущение той первой, почти настоящей дороги, первых открытий. Небо было высоким, сосны торжественными, таежные запахи будоражили кровь, и за каждым поворотом чудилось открытие тайны.

Мы шли и шли по этой узкоколейке навстречу заходящему солнцу, ощущая себя настоящими взрослыми путешественниками, почти Робинзонами. Не знаю, что было бы дальше. Где располагалось ближайшее поселение? Где застала бы нас ночь? Неожиданно сзади послышался шум, мы обернулись – это была дрезина, которая бойко настигала нас, а в ней сидели родители Алика. Видимо, он все-таки проговорился относительно наших намерений.

Я уже не помню сейчас подробностей последовавших разборок. По-моему, все обошлось, потому что родители были счастливы обнаружить нас живыми и здоровыми. Правда, Алику Слонкову было наказано больше не водиться со мной.

С тех пор для меня сделалось любимым занятием сидеть на обрыве и смотреть вдаль – на реку, на бор. Возможно, я подсознательно хотел увидеть свое будущее, те места и страны, где придется побывать… Но тогда я ни о чем таком даже и не думал. Какие страны? Какие города? Мир заканчивался синим сосновым бором. А за ним была тайна.

Став взрослым, я еще несколько раз ловил себя на страстном, почти болезненном желании пойти сию же минуту вперед, чтобы увидеть – а что там, за тем хребтом, за тем лесом, за той рекой.

Сейчас мое самое большое желание заключается в том, чтобы оказаться в городе детства, найти обрыв, где мы играли с пацанами, и опять увидеть тот чудный пейзаж: широкую реку, серебро стариц, синий бор на горизонте.

Круг замкнется?

Надо же, как все обернулось! За тем берендеевским лесом, пряно пахнущим мхом, сосновыми иглами, грибами и солнцем, оказался такой огромный и такой разный мир.

Я побывал почти на всех континентах, больше чем в семидесяти странах мира. Зимовал на далеких арктических островах, играл в футбол на Северном полюсе и фотографировал пингвинов вблизи Южного. Плавал в обнимку с гигантской черепахой в бирюзовых водах на острове Бора-Бора (это Французская Полинезия). Маялся от жары в самом знойном месте планеты – в Долине Смерти, это между Калифорнией и Невадой. Поднимался на святую гору Моисея на Синае. Замирал от восторга на мостиках Венеции. Часами бродил – куда глаза глядят – по любимой Вене. Ездил на песцовую охоту с эскимосами Канады. Видел извержение вулкана на Камчатке. Жил в монастырях на Святом Афоне в Греции. Прятался от американских бомб в Косово и от моджахедских ракет в Джелалабаде. Пытался понять тайну Сада камней в японской Осаке. Смотрел, как чудно падает солнце в океан на острове Бали в Индонезии. Постигал тайны боевых искусств в Шаолине. Плыл на теплоходе со своими любимыми внуками по Волге. Прошел невероятно тяжелый маршрут зимой по засыпанным снегом перевалам в Афганистане, в тех местах, где прежде никогда не ступала нога чужестранца. Мне посчастливилось рассматривать шедевры мировой живописи в лучших музеях Земли – Эрмитаже, Лувре, Прадо. Обедать за одним столом с президентами и королями. Погружаться с аквалангом в Красное море и мчаться по волнам на серфовой доске в Гибралтаре. Сидеть в тюрьме (жаль, недолго) в Иране. Подставлять лицо теплым струям тропического ливня в Малайзии. Ловить крабов в Индии. Пересечь с караваном верблюдов пустыню Кара-Кум. И побывать еще во множестве других мест – на родине и вдали от нее.

Перечисление выглядит явно нескромным, но надо же иногда позволять себе маленькие тщеславные слабости.

Ничего этого я не мог рассмотреть, вглядываясь много лет назад в свое будущее с кручи над старым Томском.

Но теперь-то я понимаю, отчего так трепетало тогда мое юное сердце.

Судьба уже знала, что будет дальше. Это я не знал.

Жестоко себя корю: так и не успел толком разобраться в той трагедии, которая катком прошла по нашей семье. Как родители мамы оказались на Алтае? Мама по матери – Пожарская, судя по фамилии, из поляков или польских евреев. Как и почему зачислили их там, на Алтае, в кулаки? Село Лебяжье, Ребрихинский район, это я запомнил. Раскулачили и сослали на север Томской области, в Нарымский край, куда до революции гнали в кандалах самых неблагонадежных. У меня есть фотография семьи, сделанная тогда, смотреть на нее страшно – это портрет нищеты.

Мамина семья перед нарымской ссылкой. Так выглядели «кулаки», которых боялся и ненавидел Сталин.

У мамы была сестра Мария, она потом уехала на Украину, вышла замуж, стала Левиной. Тетка моя всегда была вылитая еврейка – и по говору, и внешне. Еще было три брата: старший, Григорий, фронтовик, после войны поселился в Ленинграде, средний, Петр, тоже воевал, потерял ногу, вернулся в Нарым, там жил до самой кончины, младший, Алексей, также коротал свой век в деревне на севере. Там же, в среднем течении Оби, после тяжелого ранения в 1942 году оказался мой отец, юный лейтенант Коля. Там он познакомился с мамой. А жениться не мог, ведь так называемые спецпереселенцы и члены их семей находились под надзором, словно зэки. Жених Коля – офицер, член партии, невеста Анна – неблагонадежная, почти враг народа. Что делать? Мама, как я понял, отреклась от своего отца. Ужас… Как это можно – отречься от своего отца? Но ведь и выхода у нее тогда не было. Или отречься, или забыть про замужество. Три ее брата – я это хорошо помню – долгие годы не могли ей этого простить. И их тоже ведь можно было понять.

Этот крест мама несла всю свою жизнь. Она была сломлена этой историей, ни на кого не похожа, я встречал ее братьев и тетку Марию – совсем другие люди. Мать – всегда нездоровая, нервная, изломанная, находиться с ней рядом больше одного часа было невозможно. Я думаю, она и себя, наверное, простить не могла. Извелась вся.

Не дай Бог кому-то оказаться перед таким выбором: или предать своих родителей, или предать свою любовь.