Газета Завтра - Газета Завтра 203 (42 1997)

Между тем, есть к ним вопросы и другого рода. Например, почему с такой поспешностью всем республикам буквально навязали свои дензнаки? Не для того ли, чтобы началась между этими дензнаками неизбежная война — и они бы поубивали друг друга? При единой рублевой зоне никому бы в голову не пришла дикая идея делить армию и ставить таможни, рисовать границы и маршировать в НАТО в качестве его пушечного мяса в будущей войне НАТО с Россией. Никакая идеология не поднимает того же украинца воевать с русским — это может сделать только доллар, что он уже и делает: украинцы за доллары воевали против русских в Чечне. Не за Чечню — а в Чечне.

Ни один “новый русский”, ни один банкир и бизнесмен, что промышляют на русских просторах, ни один министр финансов РФ — никто даже не заикается о признании платежеспособности рубля на международном уровне. Почему? Кто празднует победу? Доллар — солдат Америки! Он и на Украине пан, и в России барин. Война есть война, главное — победить.

Нам навязали такую войну, но вряд ли мы победим. Нам навязали войну, законы которой нам еще неведомы. Мы не владеем “наукой побеждать” в такой войне. У нас нет “патронов” для боев в этой войне. Мы не выпускали для такой войны вооружения. Оружием, которое мы имеем, до станка Ротшильда, клепающего доллары-солдат, нам не добраться. Ну а если все же попытаться?

Вспомним из нашей истории, как Россия завоевывала тот же Кавказ. Горная война — особая война, особая наука, особое искусство. На равнине война совсем иная. Для горной войны нужны особые люди — егеря. В горах два десятка хороших егерей, высаженных на горный перевал, способны держать дивизию врага. И с ними победить можно. Вопреки всему. Вопреки Кремлю, битком набитому чубайсами, лившицами и немцовыми. Здесь, как в горной войне, хватило бы двух десятков… офицеров из РВСН (Ракетных войск стратегического назначения). Надо оседлать, как перевал — егеря, ракетный пульт управления и объявить открытым текстом приблизительно следующее: “Рубль — не фальшивая монета. В ООН имеется справка, неизвестная только русским: в России разведанные полезные ископаемые оценены в 30 триллионов долларов; в США — в 10 триллионов; во всей Европе — в 0,5 триллиона; в Японии — 0,0. А это значит, что цена одного рубля — 3 доллара. Срок — сутки. Если за эти сутки вы официально не признаете рубль конвертируемым — нажимаю на кнопку “Пуск” по крышам ваших банков и по всем “Change” во всех городах мира с курсами валют — вплоть до Мальтийской. За эти сутки на всех “Change” должно появиться слово “Россия” и курс нашей валюты “1 рубль = 3 долларам”. Ждем-с.”

Нормальный ход!

Олег Серпухов

До последнего времени военные училища оставались единственным воплощением чистых и сильных юношеских порывов, удовлетворявших их потребность в патриотизме и самопожертвовании. Криминальной демократией теперь и оттуда вытеснен русский воинский дух. Свято место пусто не бывает. И освободившееся место в духовном мире военной молодежи заняла агрессия братвы из городов, прилегающих к казармам будущих офицеров, истинными воспитателями которых теперь зачастую становятся главари мафиозных структур.

Автор этого очерка, недавний курсант Новосибирского командного училища, сам был свидетелем описываемых событий.

Надоедливый, противно жужжащий зуммер полевого телефона, образца тридцатых годов, разбудил и заставил подняться начальника караула. Платову нравилось заступать в караулы и различные наряды в субботу. Дома его никто не ждал, а здесь, кроме дежурившей смены, никого из начальства не было. Сегодня вместе с ним дежурным по училищу стоял его сосед по лестничной площадке — полковник Шумилов, с которым еще вчера, вместе отмечая день независимости какого-то там острова Тонгатапу, Платов договорился о порядке несения смены: Платов не достает мелочными проблемами Шумилова, а Шумилов не создает ему этих лишних проблем проверкой караула. Поэтому сейчас все, кто должен был отдыхать — спали, кто должен был бодрствовать — тоже спали, кому не спалось — не мешали другим.

— Начальник караула слушает, — не открывая глаз, отрапортовал Платов в трубку, стараясь придать голосу твердый, бодрый тембр.

— Часовой третьего поста Черняев. Товарищ капитан, кто-то идет в мою сторону, что делать?

— Что, Черный, устав забыл, там же написано килограмм, так нечего перевешивать, дай поспать.

— Понял, товарищ капитан. Спокойной ночи.

Четыре года назад, будучи еще старшим лейтенантом, он принял взвод этих ребят, пацанов-абитуриентов. Сам, только что закончивший училище и не успевший износить ни одной офицерской рубашки, он должен был сделать из них русских офицеров, о которых понятия не имел, поскольку из него в свое время точно так же сделали типичного советского вояку. Чувствовал и даже был уверен, что надо было что-то менять, но все стоящие мысли и планы, возникающие у него в голове обычно за стаканом вина, утром исчезали на плацу вместе с головной болью. Единственное, что он воплотил в жизнь, так это свой собственный принцип “демократического военного пофигизма”, который заключался в поступенчатом угражданивании отношений с курсантами из курса в курс: на первом — равняйсь и смирно; на втором — не в ногу, шагом марш; на третьем — вольно, разойдись; на четвертом — мужики, закуривай; на пятом — давай-ка, ребята, выпьем, что ли.

Складывая поудобнее шинель, заменяющую ему сейчас подушку. Платов мимолетом задумался о звонке. Мало ли кто может бродить по территории, пусть даже и в ночное время. После отбоя прошло уже, наверное, часа два, но это запросто мог быть и солдат из хозвзвода, проспавшийся в каморке свинарника после бурных проводов земляка на дембель, мог быть и водитель из автороты, приехавший с дачи командира, мог быть и простой “самоходец”. Это его мало волновало. Постовой Черняев знал, что делать, и Платов, с аппетитом зевнув, закрыл глаза. Но уже через мгновение Платову показалось, что он услышал глухой хлопок, очень похожий на выстрел. Это было внезапно и, казалось, совсем неестественно. Платов прислушался, задержав при этом дыхание так долго, что едва не потерял сознание. Он услышал мирную тишину и негромкое, спокойное похрапывание караула. “Пойду-ка прогуляюсь”, — решил Платов, но не успел он свесить ноги с койки, как его подбросила, казалось бы, сотня оторвавшихся пружин. Резкая, отчетливая, без сомнения, автоматная короткая очередь пронзила до боли в голове эту тишину.

Поднялся спавший за столом помощник, протирая сонные глаза и еще не поняв, чем вызвано его пробуждение — до смены часовых еще было время.

Стараясь впихнуть ноги в сапоги, Платов накручивал ручку телефона, когда, отозвавшись продолжительным, мощным эхом, прогремела еще одна автоматная очередь. Теперь не короткая, а длинная, патронов в девять-десять, успел просчитать про себя Платов.