Константин Кеворкян - Четвёртая власть Третьего Рейха. Нацистская пропаганда и её наследники

На 1940 год в министерстве имелось 15 департаментов: бюджетный, кадров, юридический, пропаганды, немецкой прессы, иностранной прессы, иностранный, туризма, радио, кино, литературы, театральный, изобразительного искусства, музыки, отдел особых задач в искусстве (в частности, изгнания евреев из области культуры). Постепенно, по ходу нашего повествования мы подробно остановимся на деятельности большинства из них. Также в министерстве имелись специальные службы, которые готовили материалы для различных пропагандистских кампаний, а также сводки по экстренным и политически острым вопросам. Эти материалы по специальным указаниям руководства направлялись на радио и в прессу.

Геббельс утверждал: «Государство, принявшее авторитарный режим управления, не должно позволять себе отклонений от избранного пути, если оно уверено в его правильности. Если в демократическом государстве национальный политический курс во многом определяется общественным мнением, то в авторитарном государстве именно оно само определяет свою политику и само же руководит общественным мнением, направляя его согласно своим целям» (23). В развитие данного тезиса, ежедневно в Министерстве пропаганды высшие чиновники, нередко сам Геббельс, проводили закрытые пресс-конференции, явка на которые представителей центральных органов немецкой пропаганды была обязательной. Собиралось около 200 человек. На пресс-конференциях сообщалось о внутренних важнейших и международных событиях и их оценке нацистским руководством, давались указания о необходимых комментариях, а также определялись основные тактические и стратегические задачи пропагандистских кампаний.

Геббельс ввел в современную пропаганду один из ее ключевых принципов: человек, сказавший миру первое слово, всегда прав. Срабатывает один из эффектов восприятия – при поступлении противоречивой информации, проверить которую невозможно, люди часто склонны отдавать предпочтение той, что поступила первой.

Изменить уже сформировавшееся мнение очень трудно. И современные опыты по психологии подтвердили, что наибольшее воздействие на испытуемых оказала информация, поступившая первой [12] Поэтому результаты выборов весны 1933 года национал-социалисты, несмотря на свое разочарование, выдали за грандиозный успех – вот мандат доверия благодарного народа. . За кулисами Нюрнбергского процесса к тому времени подсудимый Ганс Фриче откровенничал: «Можно пропагандировать как угодно. Можно даже лгать при помощи правды, просто вырывая отдельные факты из цепочки взаимосвязей – вот тебе и кривда». (24)

Ну, и конечно, соловья баснями не кормят. Чтобы «соловей» пел и заливался, начиная с 1935 года Министерство пропаганды на плановые расходы истратило 67 миллионов марок, плюс 65 миллионов внеплановых расходов, 35 миллионов на заграничную пропаганду, 45 миллионов для Германского агентства новостей, 40 миллионов для Трансокеанского агентства новостей («Транс-оушн»), 40 миллионов на театр и кино, а кроме того, в распоряжении Геббельса находился ежегодный тайный фонд в 45 миллионов марок (25).

Как следствие всех этих без преувеличения титанических усилий, в 1930-х годах в Германии стало практически невозможно читать книгу или газету, слушать радиопередачу или смотреть фильм, не вступая в контакт с нацистской картиной мира. Подобно гражданам любых других обществ современного типа, жители рейха верили фактам, приводимым экспертами, документальным фильмам, научно-популярным статьям, учебникам, выставкам. А говорить о том, что Геббельс превратил политические митинги в пышные зрелищные мероприятия, карнавалы с музыкой, флагами и парадами, даже и не приходится – почти ежедневные красочные зрелища стали визитной карточкой нацистского режима. Успешное функционирование подобной системы позволило «маленькому доктору» не без удовольствия записать в своем дневнике: «Мы сохраняем народ в едином мировоззрении. Для этого служат кино, радио и печать, которые фюрер характеризовал как самые значительные средства для воспитания народа. От них государство никогда не должно отказываться» (20.06.1941) (26).

Сегодня нас тревожит не только легкость, с которой солдаты вермахта расправлялись с населением на оккупированных территориях, но и популярность государственной системы, сумевшей мобилизовать представителей самых разных слоев общества на службу чудовищному беззаконию. Этот механизм убеждения имеет мало общего с тупым вдалбливанием. Они воевали на совесть, поскольку разделяли действовавший консенсус, укорененный в этнической гордости, идеале самопожертвования и презрении к своим жертвам. От понимания насколько данная система сохранила свою функциональность и привлекательность в глазах масс, зависит и наше собственное будущее.

В пропаганде нацистского режима впервые проявилось то, что ныне составляет самую неприятную черту современного массового общества. Конформизм и бесцветность, к которым рано или поздно приводит демократическая уравниловка, очень похожи на уравниловку тоталитарной системы. Демократия основывается на популярности, для достижения которой используются самые примитивные трафареты, и сама популярность подвержена манипулированию. А значит, формированию заинтересованными особами.

Геббельс в свое время пророчески заметил: «Кто после этой войны будет владеть средствами духовного руководства, тот будет определять будущее». И это действительно так.

История, как-то заметил Поль Валери, представляет собой самый опасный продукт, изготовленный химией человеческого мозга, она заставляет народы мечтать или страдать, делает их больными манией величия, тщеславными, невыносимыми, порождает у них чувство горечи (1).

Но происходят эти процессы не сами по себе, их активирует элита. Исходя из интересов сегодняшнего дня, власть имущие в прошлом ищут и всегда находят аргументы, подтверждающие предлагаемую массам точку зрения. На этом приеме чаще всего основывается сталкивание народов в межнациональных конфликтах. А. Тойнби подчеркивал: «Воспоминания о счастье, оставшемся в прошлом, переходят в мечту о его возвращении. А народ, охваченный подобной мечтой, с воодушевлением пойдет за пророком, который пообещает воплотить мечту в явь» (2).

Сила Гитлера заключалась в том, что он искренне разделял со столь многими германцами привязанность к национальным образам, новым и старым – тенистые леса, жизнерадостные села под сенью древних замков, летящие валькирии и прочие видения народного сознания, которые уже столетие насаждались националистической пропагандой. Вероятно, можно утверждать, что культурные ценности Гитлера стали источником его обаяния для немецкой нации.