Владимир Пимонов - Что еще добавить? События. Люди. Книги

Перед походом на Казанский вокзал поделился сомнениями с коллегой – мол, такой классный художник, и в таком, мягко говоря, нереспектабельном месте, там и посетителей, наверное, никого не будет. Как же я ошибся! Да, пришлось пройти через весь вокзал, сквозь зал ожидания, сквозь сидящих и спящих на чемоданах людей. На ум почему-то пришли слова «сирота казанская». Почему? Трудно сказать. Но вот вожделенная дверь. Никаких зазывающих баннеров и объявлений. Такая себе партизанщина. Захожу – и обалдеваю. Прямо на меня из картины «Фотография на память» смотрит император-мученик Николай. Слева женщина – продает входные билеты. Стоимость 50 рублей! Справа и слева довольно просторные залы и много посетителей. Как потом расскажет сестра жены художника, выставка идет с 4 октября, за это время ее посетило более 3,5 тысяч человек.

Спрашиваю, можно ли фотографировать. Отвечают: конечно. Просмотр выставки начал с гардероба (он там, за стеночкой – махнула рукой улыбчивая билетерша). Из гардеробщиков – Константин Великий, который на картине. Император как бы пообещал, что после сражения у Мильвийского моста он целиком и полностью посвятит себя наблюдению за сохранностью верхней одежды. Выхожу в зал, похоже, что на фоне произведений, посвященных Александру Невскому, запланировано какое-то выступление. Так и есть, говорят, что вот-вот начнется спектакль. Уже стоят стулья, организуется свет и звуковая аппаратура, под ногами провода (смотрите, не зацепите). Рядом с картиной «Невская битва», на которой князь Александр отирает свой окровавленный меч посланием шведского властителя Биргера, стремянка, тут же какие-то поэтически-возвышенного вида молодые люди обсуждают какую-то пьесу. Картины вот-вот должны завесить марлевой тканью. Видимо, они будут мешать предстоящему спектаклю. Поэтому я тороплюсь и стараюсь, пока их не завесили, впитать в себя аромат, краски, персонажей – среди них татарский князь Сартак и наш Александр Невский. Они сидят в степи, Сартак опирается на меч, Александр приобнял татарина за плечи, перед ними толстая книга (по всей видимости, Библия) и свеча, задуваемая ветром. В этом же зале две картины с киевским князем Святославом. В нем явно читаются черты украинского казака – с оселедцем и обвислыми усами. И удивительная по эмоциональному напряжению и трагизму работа – «Калка». Связанный киевский князь Мстислав, надменный и довольный Субэдэй, пирамида из трупов русских воинов. Говорят, «Калка» была дипломной работой Павла Рыженко. То есть основную тему своего творчества он определил еще тогда, в 1996 году. Определил тему – звучит как-то сухо, по-канцелярски. Чувствуется, что художник не просто пропускает сюжет через сердце, он живет в нем, окунается в ту эпоху, реально кажется, что у Рыженко где-то внутри запрятана машина времени, с помощью которой он путешествует по времени. Путешествует – не то слово. Путешественник видит все поверхностно, неглубоко. А здесь ощущение – будто он сам родом оттуда, что это у него в крови, на клеточном уровне. Какие руки у Сергия Радонежского (картина «Благословение Сергия») – крепкие кисти, тонкие пальцы, вздутые вены. Румянец на щеках князя Дмитрия, пока еще не ставшего Донским, и покорность судьбе, готовность к самопожертвованию.

У каждой картины подробное описание. Историческая, так сказать, справка. Впрочем, слово «справка» – тоже не совсем подходит. Разве можно называть так описание, которое начинается фразой «Удивительный сад был в Троицкой обители». Это о картине «Ослябя». Помните, героя Куликовской битвы Родиона Ослябю, одного двух из монахов, которых о. Сергий дал в помощь московскому князю? И тут же рядом «Подвиг Пересвета». Репродукцию этой картины я видел много раз. Но только увидев ее вживую, до меня дошло, что Пересвет не скачет на коне на встречу с Челубеем, а… возвращается после поединка. Он сидит прямо, глаза смотрят спокойно и сосредоточенно, из раны хлещет кровь – видимо, он только что сам вырвал из своей груди вражеское копье, вон и правая рука в крови. И конь его – смертельно раненного Александра Пересвета – везет к своим… Здесь у этих двух произведений достаточно долго находилась одна семья – отец с детьми. «Ребята, это знаменитые картины, – говорит отец. – Станьте около них, я вас сфотографирую».

Удивительно, как художник чувствует свет. При этом, как сказала сестра жены Павла Рыженко, он поначалу не смог поступить в Суриковское училище, среди придирок – неумение работать со светом. То есть та самая фишечка, которая уже через несколько лет станет его визитной, что ли, карточкой. После армии Рыженко попал в академию Ильи Глазунова – первый выпуск. Рассказывают, что обязательным в академии было изучение Закона Божия.

«В живописи придерживаюсь стиля классического реализма, – писал Павел Викторович, – наиболее глубоко отражающего суть и сам дух исторических событий, интересующих меня как художника, посвятившего свое творчество истории России».

Нужно бы еще рассказать о циклах произведений, связанных с Первой мировой войной, революцией, императором Николаем. Страшная картина «Стоход» о «прорыве в Бессмертие» гвардейцев Преображенского и Семеновского полков, которых изменническое командование бросило на колючую проволоку под германские пулеметы у реки Стоход. Эмоциональный триптих «Реквием», картина «Ипатьевский дом» – на переднем плане свеча, которая только что погасла, и от нее поднимается легкий дымок, а на заднем плане раскачивающийся на стуле боец Красной Армии. А вот моя любимая – «Валаам». Здесь просто суровый пейзаж – серая скала, свинцовое небо, река, стволы берез за рекой и крест на скале, а перед ним – костер.

На выставке я узнал, что наследие Павла Рыженко составляет более 200 полотен, семь из которых крупные, практически для каждого произведения художник сделал копию. Последние семь лет жизни Павел Викторович работал на износ, будто чувствовал, что времени у него остается мало.

Подробные, обстоятельные и эмоциональные описания к каждой из картин были написаны сыном художника Тихоном – историком по образованию. Говорят, удивительно ярко рассказывает о картинах своего мужа вдова художника – Анастасия. К сожалению, вчера ее не было в зале.

Не выставлялась на этот раз и картина «Зонтик», о которой я упоминал в начале.

«Я своим творчеством пытаюсь подтолкнуть людей к осмыслению, каждый должен сделать выбор сам, куда ему идти, в каком направлении», – говорил художник.

У входа на столе две толстенные книги отзывов, практически полностью уже исписаны. Вот последняя запись: «Это первая и единственная выставка, которая потрясла меня настолько сильно. Стоя у картины „В госпитале“ не смогла сдержать слез. Неизгладимое впечатление».