Лев Аннинский - Русские плюс...

Мой знакомый турок, бывший советский гражданин, в пятилетнем возрасте вывезенный отцом на «историческую родину» (старик-отец хранит медаль за взятие Берлина и считает самым святым праздником 9 мая) — сын его, попросивший называть его по-русски Борисом, дал мне почувствовать, что для него «интеллектуально подпитаться» (его формулировка) важнее, чем накормить меня физически (что он взялся сделать как совладелец маленького ресторанчика), — он мне сказал:

— Не бойтесь, Азербайджан никогда не повернется на юг.

— Как? — опешил я. — Разве Эльчибей не хотел положить бывшую советскую республику к ногам Турции?

— Эльчибей хотел — Турция не захотела. И не захочет.

— Как?? Разве кто бы то ни было не хочет в этом мире прихватить то, что плохо лежит или, тем более, само идет в рот?

— Дурак хочет. А умный понимает, что Россия — естественный геополитический союзник Турции.

— Как!?! А глаз Кутузова, выбитый в Крыму? А Суворов на стенах Измаила? А «первый звук Хотинской оды»? А бросок Нахимова к Синопу? А Плевна, а Шипка? — мечу я ему через частокол четырех русско-турецких войн.

— Неизбежная притирка двух империй, деливших пространство. Россия никогда не была фатальным противником Турции.

— А кто был?

— Иран, — ни мгновенья не колеблется он. — Иран против Турана, тысячелетний фатум. Плюс арабы…

И тут русско-турецкая косилка, так гладко пошедшая в нашем разговоре, налетает на армянский камень.

— Турция давно была бы вернейшим другом России, если бы Ельцин не находился под влиянием армянского лобби.

Далее следуют сведения о происхождении Елены Боннэр и о том, от кого избрана в парламент Галина Старовойтова. Я постыдно ухожу от темы: тут роковой пункт, на котором мой собеседник перестает меня слышать.

Но и я знаю твердо: русско-турецкие отношения не сдвинутся с этого камня, пока турки не изменят свое отношение к армянам. Я отдаю себе отчет в том, что это отношение постоянно обостряется от встречной ненависти армян. Я понимаю, как это глубоко и страшно: я видел, как в Ереване люди целуют землю у Вечного огня, мечущегося меж вставших дыбом гробов. Я помню, что пришлось пережить Вардкесу Петросяну, когда в своем романе он решился протянуть руку туркам. Я никогда не забуду, что говорил мне один блестящий молодой ереванский интеллектуал: турки не люди, человечество должно раздавить их… не помню имени этого интеллектуала (сознание само выбросило — такой это был сгусток ненависти).

Все так, и турки могут привести ворох «объективных причин», приведших к гибели миллионов армян в 1915 году (как немцы кучей «причин» могут оправдывать свое вторжение в Россию в 1941-м). Но когда страшное уже свершилось, — надо понимать, что оно откладывается в души на века. Причины придут и уйдут, пепел будет стучать.

На этом застывает наше русско-турецкое братание. Мы обходим окровавленный камень и тихо движемся каждый к своему берегу.

Я — к твердому убеждению, что русские никогда не предадут и не оставят армян.

Он — к твердому убеждению, что такой маленький народ, как армяне, не должен мешать сближению таких гигантов, как Россия и Турция.

С тем и тает в голубой дымке гостеприимный турецкий берег.

Такие вещи ни в коем случае не следует опровергать, перечисляя, скажем, мыслящих французов от Паскаля до Бергсона и от Монтеня до Башляра, вообще дискутируя в таком ключе. Даже если бы автор «Бесконечного тупика» хотел обидеть французов, даже если бы он повторял обычные наши зады насчет западного потребительства и русской духовности, — и тогда не следовало бы отвечать. А он и не повторяет — он набредает. Галковский — сомнамбула; вступая в чужой след, он того не замечает. А если замечает, то — чтобы «наплевать» на «вообще-мнения». Дело не во французах, а в том, кем они тут увидены. Дело в том, чего русские «не захотели». Или не добились. Нам бы отличного пищеварения и развитого социального общества. Но так, чтобы при этом нас не дергали. И чтобы рачительность с гуманностью были, но так, чтобы «для чужого» не жить. Чтоб национальные святыни сохранялись («свое»!). Но и чтоб «большее» тоже сохранить (всемирность, надо полагать). Чтоб «мир похолодел» от нашей «фатальной борьбы» с историей. Но и чтоб «господство над историей не удалось».

Французы… они проживут. А мы?

А вот там же — о евреях:

«Евреи гениальные провокаторы-практики, но в теории, в мире идей удивительно неспособны к какой-либо нечестности, неправде, юродству. Им это просто не приходит в голову. Внутри плоских шахмат они боги, но русские разбивают шахматные доски об их „жалобные лобные кости“. Когда с евреем ведешь какое-либо дело и зависим от него, или взаимозависим, он силен, но если свободен от него, он вдруг становится глуп, узок, азиатски прямолинеен. Он сам не понимает, что над ним издеваются… Русские как будто и выдуманы для издевательства над евреями».

Сначала думаешь: над кем тут больше издевательства: над евреями или над русскими? Потом соображаешь, что никакого издевательства тут нет вообще. Тем более что от ожидаемых обвинений в антисемитизме (от «вообще-мнений» на этот счет) Галковский ограждает себя стандартным «вообще-мнением», что многие из его друзей и знакомых — евреи. Это, конечно, слабина. Лучше бы не оправдываться. Ведь и не в чем: перед нами еще одно сомнамбулическое видение, причем с большой долей реальной проницательности.

Однако я бы кое-что уточнил. Говоря «еврей», Галковский вслед за своим учителем Розановым в сущности говорит о еврее галута, о еврее диаспоры. Да, так: кормясь с чужого стола, будешь с хозяевами и «масляным», и «бархатным», и «шелковым». Особенно хорошо выжимается масло в Освенциме или Бабьем Яре: полная безропотность и вполне бессмысленные попытки не заметить над собой издевательств. Что-то в современном Иерусалиме мы этих качеств не наблюдаем. За плоские шахматы там никак не усядутся, зато доски разбивают о головы с большой готовностью.

Так что дело у Галковского опять-таки не в евреях, галутных ли, библейских (ему не важно). Дело в русских. Мы, русские, и на практике, и в теории «удивительно способны к нечестности, неправде, юродству», мы непредсказуемы, и именно потому можем облапошить всякого, как, впрочем, и опростоволоситься с тою же вероятностью. Непредсказуемость наша — чуть ли не единственное спасение от «идиотизма», который мы обнаруживаем во всякой «правильной» ситуации.