Петр Илюшкин - Черно-белая моя граница. Сборник статей

«Тритирует всех жильцов, создает канфликтные ситуации, димонстративно умывается, чистит зубы, смаркается на кухни, где жильцы моют паосуду и праодукты питания; привел „бомжа“; пастоянно приводит желтую прессу; собатировал перепись насиеления; пастаоянно нам хамит…»

Знаете, что связывает и разделяет эти две цитаты? Обе о журналистах. Первая принадлежит блистательному перу великого Чехова, который остро высмеял драматургов, «рисующих» образ эдакого одичавшего журналюги.

Вторая написана на 120 лет позже. И является шедевром коллективной мысли целой плеяды прапорщиц, ефрейторш и пенсионерок, обитающих в славной общаге славного града Ставрополя. И написан сей знаменитый донос супротив, как вы догадались, журналюги. Но уже своего, родного, пограничного.

Причем звание у него, этого поистине «дикого помещика», почему-то аж подполковничье. Зато, (ха-ха!) несмотря на московское подчинение, принадлежность к самой главной пограничной газете, 23-хлетний стаж военной службы, живет этот представитель «ненавистного офицерья» вместе с семейством в общажной крохотной конуре. И на человека там приходится по 4 квадратных метра, как на гауптвахте.

«Так ему, однако, и надо! А то пишет и пишет свои негодяйские статьи о казнокрадстве и преступности. И хоть бы не трогал общагу, в которой много нарушений! А то ведь… доблестные тыловики угрожают: мол, ежели не поможете выгнать из войск зарвавшегося журналюгу, то общагу прикроем…

Пожелания эти нашли, конечно же, теплый отклик у некоторых жильцов, а также вахтеров, уборщицы и комендантши. Губерния, как говорится, пошла писать. Правда, с грубейшими орфографическими ошибками. На которые, надо полагать, в страшном тридцать седьмом году внимания Берии – ежовы вовсе не обращали.

Видимо, некоторые типажи, с радостию подписывающие любые доносы, это всего-то призраки из страшного прошлого. Иначе как объяснить их клевету, направленную в Москву: «Мы не можем припомнить за последние годы ни одной статьи, которая пропагандирует положительные стороны жизнедеятельности погранвойск. И как мог человек попасть в ряды корреспондентов. Создается впечатление о его профессиональной непригодности, так как по многим вопросам жизнедеятельности погранвойск он не имеет представления и не владеет не только военной терминологией, но и элементарными знаниями русского языка…»

Во как! И кто же эдак судит корреспондента центральной военной газеты России? Очень, очень это показательно! Особенно если учесть, что они не только моих статей не читали, но и любых других.

Как тут не вспомнить знаменательную песню о марионетках и их скрытом кукловоде: «Ах, до чего ж обидно, что хозяина не видно…»

Не знаю, такого ли «хозяина» указала в своей жалобе на мою, якобы, «хулиганскую деятельность» вахтерша общаги Петрова Л. И.? Она так и писала в Москву – мол, на это ее подвиг начальник тыла СКРПУ ФСБ РФ генерал-майор Николай Федотов (ныне уволенный).

Причем ее клевета была не столь безобидна, как предыдущие жильцовские измышления о «бомжах» и всем прочем. А содержала она очень конкретное обвинение. В совершении мною, старшим офицером центрального подчинения, уголовного деяния – то бишь, хулиганства. Правда, вахтерша уточняла, что свидетелей преступления нет.

Мне, естественно, пришлось обращаться в суд – за защитой чести, достоинства и деловой репутации. Причем никакой «крови» я не жаждал, а всего лишь просил вахтершу написать опровержение.

Но она, как говорится, стояла насмерть. И помогали ей в этом… Не поверите! Два главных «правовика» СКРПУ (ныне они не служат здесь) – начальник отдела правового обеспечения полковник юстиции Василий Хоменко и его заместитель подполковник юстиции Владимир Юдин. Во как!

Но они, понятное дело, пришли не сами по себе. Их, как пояснил Хоменко, прислал один ба-а-а-альшой генерал (ныне уволенный). Во как!

И они, понятное дело, честно отрабатывали свой хлеб насущный. Юдин, к примеру, назвал меня почти террористом. А его шеф Хоменко вообще обвинил меня (причем совершенно голословно) в клевете на пограничную службу всей России!

Ну а нежданно (или «жданно»? ) появившиеся «свидетели» моего «хулиганства» хоть и подтвердили, что никакого хулиганства-то и не было, но плели такую чушь, что у судьи уши вяли.

К примеру, прапорщик Еремеева вместе с комендантшей Омельченко очень красочно рисовали… мою колдовскую деятельность – мол, всю общагу заколдовал).

Омельченко же договорились до того, что попытались учить судью, достав выдержки из какого-то буклета…

Конечно же, судья слушал такую откровенную бредятину, схватившись за голову. И удивленно – скорбно вопрошал: «И это – погранвойска? Какая речь может быть о защите границ!»

И вынес, конечно же, единственно верное решение – чтоб писала вахтерша опровержение, и никаких гвоздей!

…Очень показательную фразу после заседания суда бросил мне муж вахтерши, бывший прапорщик (кстати, приехавший на собственном «Мерседесе»): мол, начальник СКРПУ генерал-полковник Лисинский сказал, что меня, журналиста, нужно сажать в тюрьму.

Странно, странно. Ведь генерал Лисинский лично говорил мне, что мои критические статьи очень помогают в наведении порядка. Мол, уволены же начальник тыла генерал Федотов и другие…

Кому ж поверить – уважаемому генералу или бывшему прапорщику? Впрочем, не этот вопрос главный. Важнее вычислить «кукловода», стоящего за марионетками, повылезавшими страшными призраками из 37-го года. Иначе он остановит развитие России, ввергнув ее в те ужасные кровавые времена…

Любой, завидя вышеобозначенный лозунг, быть может, удивится. Объясню причину столь странной любви.

Да, я действительно люблю всяческих бюрократов. Ибо оные есмъ самое бесценное сокровище всех времен и народов. Просто страшно подумать, какое горе постигло бы писателей и поэтов без трепетного участия великих и могучих бюрократов! Разве написал бы Владимир Маяковский без них такие вечности, как «Прозаседавшиеся» или «Разговор с фининспектором о поэзии»? И знали бы мы, кто такой Аркадий Райкин?

Причем наших чиновников всегда отличала потрясающая скромность. Все свои великолепнейшие перлы они дарят всяк попавшему в их паутину совершенно бескорыстно. Посетителю остается только самая малость: стремглав вылететь из уютного кабинета и, погасив гнев, срочно записывать вдохновенные речи хозяина мягкого кресла. Что я и сделал совсем недавно после милого разговора с почти фининспектором.

В общем-то, ни о поэзии, ни о других литературных жанрах с начальником финансово-экономического отдела СКРУ полковником Яковлевым я беседовать не планировал. Цель моего визита была совсем проста: получить деньги за давнишние командировки. Ну и заодно направить товарищу Яковлеву очередной, четвертый по счету, рапорт в слабой надежде, что он ответит. Ничего криминального в бумаге я не излагал, а просто интересовался судьбой выделенных нашей пограничной газете спонсорских средств. Ну и еще наивно вопрошал, согласно каким таким судебным решениям с меня начальником финслужбы удержаны «суммы задолженности за два месяца проживания в общежитии».