Андрей Брандт - Яжпереводчик

Этим же приемом не преминул воспользоваться и я. Прокатило. Потом, после банкета, ко мне подошел зам генерального (умнейший, интеллигентный и – главное – адекватный и трезвый человек) и спросил с подозрением:

– Слушай, а ты как перевел анекдот-то?

– Да я уж и не помню! – уклонился я (отмазка, впоследствии не раз выручавшая в скользких ситуациях).

Короче, чувство юмора переводчику необходимо как воздух. И не только для того, чтобы распознать юмор, выявить в нем Pointe (соль, суть анекдота), донести ее до адресата, не расплескав при межъязыковой трансформации ни капли семантической составляющей (а если это к тому же еще и игра слов!..).

Юмор нужен и при оценке фидбэка к своей работе. Конечно, просто плевать на любые замечания и критику не стоит, но если принимать все замечания слишком близко к сердцу, то и до инфаркта недалеко. А фидбэк бывает разный. Вот вам пример.

Переводил я как-то на пресс-конференции Ральфа Шумахера. С Ральфом мы к тому времени были знакомы уже не один год, часто работали вместе и неплохо понимали друг друга. Перед началом пресс-конференции мы засели в бендежке, чтоб обсудить детали. В частности, Ральф попросил меня в самом начале мероприятия сразу договориться с аудиторией не задавать вопросов о состоянии здоровья его брата Михаэля. Эти вопросы (на которые Ральф весьма болезненно реагировал и реагирует; он очень переживает за брата и без слез о нем почти не может говорить…) его так задолбали, что он очень просит обойтись без них.

Я, в свою очередь, попросил отвечать на вопросы по-немецки. Это вечная проблема переводчика-«немца»: многие немецкие Prominente так привыкли мотаться по миру и везде давать интервью, читать лекции и т. д. на английском, что крайне неохотно переходят на людях на родной язык. Но Ральф обещал уважить мою просьбу (а мне это было во как важно, у меня английский – второй язык, и вообще…).

Без накладок, разумеется, не обошлось. Во-первых, первый же вопрос российского журналиста звучал так: «Как Вы оцениваете состояние Вашего брата?» Я еще не успел перевести, как пишущая братия неделикатно оттерла «тормоза» с арены, и в наступившем сразу за этим рокотом отчетливо прозвучало чье-то громкое «Ох… л, что ли??? Просили же не спрашивать!!!». Короче, инцидент замяли.

Во-вторых: был задан следующий вопрос. Ральф начал отвечать: «Well, I just think…», и я понял, что попал. К счастью, вопросы носили по большей части общий характер, так что я, вроде, справился.

В-третьих, в самом начале выяснилось, что микрофон для переводчика не работает, а запасного нет. Перевод приходилось не проговаривать, а орать, ибо шум в зале стоял изрядный.

После пресс-конференции я подошел к организатору мероприятия с обходным листом, чтобы он дал фидбэк моей деятельности для моей компании. Фидбэк был таким:

– А че! Круто переводил! Громко!

К чему я это все пишу? Я задумал написать небольшую книжку, убедительно доказывающую, что главное для переводчика – это чувство юмора. Обожаю юмор и получаю удовольствие, если кто-то смеется вместе со мной. Только юмор (обязательное качество переводчика!!!) должен быть добрым, и главное – чтобы было

Меня с детства бесило, если что-то не получалось. Сразу возникала отчаянная мысль: «Все! Ты неудачник! Ничего не можешь! Жизнь кончена!»

Сейчас дочь такая же: чуть что не получается – топает ногой и злится до слез. Значит, многого достигнет. Дай-то Бог…

С четырех лет сильно заикался. Когда пошел в школу, заикание усилилось: новая обстановка, стресс. Как относятся сверстники к заикающимся (ненавижу слово «заика»; отдает туалетом на Трех вокзалах), всем известно. Но время шло, заикание сглаживалось. Но не пропало, не ушло.

О том, что и как переживает заикающийся, подробно и чудесно написал Стивен Кинг в «Оно». Лучше все равно не напишешь, так что и не буду стараться. Скажу лишь одно: это ад, особенно в юном возрасте. Открываешь рот, чтобы произнести что-то – и дикий, панический страх: смех, издевки, приколы, травля, усмешки исподволь. Хуже всего – травля.

Заикающиеся вообще сильные люди: им постоянно приходится бороться. Бороться в тех ситуациях, какие ни один обычный человек ни за что не сочтет опасными: беседа с друзьями, родней, коллегами, родным братом. С девушками…

Поэтому заикающиеся многое делают назло: просто чтоб доказать «им всем», что ты – такой же. Нет, не такой же; лучше.

Перед выпускным классом возник вопрос, куда поступать. Я собирался в мед, ибо учился в медико-биологическом классе, еженедельно препарировал несчастных непогребенных бомжей в институтской анатомичке и мечтал стать хирургом, чтобы спасать тех, кто сейчас за глаза смеется надо мной. В глаза уже не все осмеливались. Но в конце предпоследнего класса вашему царю показали фигу: сказали: «Будете поступать на общих основаниях». И понял я, что не поступлю. Прощайте, недорезанные живые и мертвые.

На спешно собравшемся семейном совете спросили: «Куда сам думаешь?». С немецким у меня было очень не гут, что такое «дидердерди», весьма слабо себе представлял. Я подумал и с ослиным заикающимся упрямством сообщил: «Ннна иииии… Ииии…. Ииинъяз».

Немую сцену смотрите у Гоголя. Переубедить заикающегося – это вам не сто пятьдесят и закусить лимоном. В итоге поступил. Назло «им всем». В качестве напутствия услышал от тренера при прощании с профессиональным спортом: «В синхронисты тебе дорога, ага!». Тренер, впрочем, был нам как отец родной und meinte es gut (1).

Первый курс – первый круг ада. Во-первых, стресс. Во-вторых, немецкий вообще не предназначен для собирающегося его изучать русского «и…и…и… нъязовца». Тут, когда говоришь по-русски, думаешь, как «п,т,к» перепрыгнуть, и вдруг НЕМЕЦКАЯ АСПИРАЦИЯ!!! А вдогонку КНАКЛАУТ!!! И на десерт – КОМПОЗИТА!!! (Kieferknochenperkussion – для вас, заикающиеся братья!) В качестве бесплатного приложения – необходимость подстраивать речевой аппарат под произнесение чужих звуков и их же долбаных сочетаний. Так еще и влюбиться умудрился. Хорошо, не из моей группы была девчонка.

К третьему курсу речевой аппарат свыкся с фонетической системой языка Гете и его же друга Шиллера плюс примазавшегося Гейне. Стало полегче.

На третьем курсе начался английский. Второй круг ада.

На третьем же курсе впервые выпала возможность пойти на устный. Завкафедрой, желая нам добра и скорейшей практики перевода, пришла в аудиторию и спросила: «Тут одного немца нужно попереводить; кто хочет?». Дураков не нашлось. Вернее, вру. Один нашелся. Причем сразу. Назло.

Немец был средних лет, высокий, спортивный, с каким-то жестким выражением лица. Мы встретились.

– Ich heiße M…m…aaartin! (2) – натужно выдавил клиент и злобно уставился на меня кровавым оком.