Елена Луценко - Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым
- Название:Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2017
- Город:СПб
- ISBN:978-5-906980-67-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Луценко - Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым краткое содержание
Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Необычный человек для Вологды того времени…
– Для Вологды конца 1950-х годов найти такого учителя было абсолютно немыслимо. Он был старый интеллигент. В его крошечной комнате – они с женой жили в коммуналке – стоял пюпитр, и на нем лежал Вебстеровский словарь, гигантский. Это все в то время воспринималось не как сейчас: было уникально, как у Робинзона Крузо, – каждая вещь в единственном числе и неповторима. Мы с ним начали читать адаптированную книжечку Майн Рида, но на второе или третье занятие он мне дал наизусть учить монолог Марка Антония «Friends, Romans, countrymen, lend me your ears!». C этого началось мое знакомство с Шекспиром. Но это уже был класс шестой.
– В Вологде тогда было много иностранцев?
– Были поляки, например Юрий Юрьевич Пшепюрко, самый главный портной Вологды. Он шил на Каменном мосту, где у него была мастерская. Купить ничего было нельзя. Он шил отцу, шил мне – от пижамы до выходного костюма. Я помню, когда я был школьником, мне решили сшить зимнее пальто и материал на пальто купили, а воротник купить нельзя – нет. Приходим к Юрию Юрьевичу – а он говорил гораздо хуже по-русски, чем Зельман Шмулевич, – делает знак: найду. Поднимается куда-то на второй этаж, несет какую-то цигейку, гладит ее и приговаривает с удовольствием: «Аблизьяна!» Высшая похвала этой шкурке. (Смеется.)
– Очень колоритный господин! А ваши родители знали иностранные языки?
– Мать отца – полька, она со своей матерью говорила по-польски, когда хотела, чтобы дети не понимали, поэтому отец польский понимал и читал по-польски, но не говорил. Он свободно читал по-французски, поскольку занимался французской литературой, но говорить также не мог. Обычная ситуация с советскими специалистами по зарубежной литературе. Во время войны, эвакуированный с семьей после их буквально бегства из горящего Смоленска в Пензенскую область, он в сельской школе преподавал немецкий язык, но я никогда не слышал от него ни одной немецкой фразы или чтобы он читал на этом языке. А вот среди трех книг, вынесенных из Смоленска, был томик французского Беранже. Еще одна – Блок в малой серии «Библиотеки поэта». Я их храню. Отец не был на фронте, так как у него открылся тяжелый туберкулез.
– Ваша бабушка жила в Вологде?
– Бабушка по отцу – Мария Оттоновна? Сначала в Архангельске, потом в Петербурге, семья Межеевских была в XIX веке в основном петербургской. Ее старшая сестра Елена, студентка Бестужевских женских курсов, приняла участие в каких-то студенческих волнениях в 1906 году и была выслана в город Никольск Вологодской губернии. А бабушка, окончив те же самые курсы, последовала за ней. По семейной биографии я интеллигент с середины XIX века: мой прадед Гриффин окончил Московский университет в 1855 году, около этого же времени мой прапрадед Шайтанов, архимандрит, стал членом Императорского географического общества – собирал и посылал в столицу вологодский фольклор.
– А ваш дед по линии отца тоже жил в Никольске?
– Мой дед, Владимир Ильич Шайтанов, окончив Казанский сельскохозяйственный институт, приехал в Никольск, получив распределение, и был главным ветеринарным врачом, там и женился на бабушке Гриффин. Но в 1914 году (мой отец родился в августе 1914-го) его, естественно, призвали в армию, и когда в начале 1918 года он вернулся из армии штабс-капитаном медицинской службы, то утопил в пруду позади родительского дома в Вологде свое офицерское оружие. Тогда Кедров, отец академика Кедрова, проводил на вологодчине повальные расстрелы царских офицеров. И дедушка срочно уехал из Вологды в Никольск, где – у меня сохранился этот документ – ему выдали удостоверение главного ветеринарного врача Никольского уезда в 1918 году.
– Игорь Олегович, а почему после окончания Московского университета вы приехали жить в Вологду? Вы тогда хотели остаться в Вологде насовсем?
– Наверное, по нескольким причинам. Я очень скучал по Вологде, но главное – в это время я не чувствовал себя готовым начать преподавать в столичном вузе. Хотелось попробовать себя и лучше подготовиться.
– В 1970-е годы помимо преподавания в Вологодском пединституте вы писали рецензии на театральные спектакли вместе с вашим близким другом, музыковедом Морисом Бонфельдом. Как это получилось?
– С Морисом мы познакомились в тот первый год, когда я вернулся из университета. А он незадолго до этого приехал из Ленинградской консерватории, успев поработать в Великом Новгороде в музыкальном училище два-три года. Он был меня старше лет на восемь. Мы писали вместе только на один жанр – на оперетту. Поскольку летом приезжали гастрольные театры, чтобы не покупать билет, я шел в газету и говорил, что хочу писать рецензии, так как я уже писал для них (первые рецензии я написал еще в университете). Я получал контрамарки на все спектакли, и мы с Морисом встречались пораньше. Во-первых, театр был единственным местом, где в буфете продавали сухое вино. Мы шли, пили грузинское вино, смотрели спектакль. После шли к нему или ко мне и иногда до утра играли в эту литературную игру: напиши рецензию. Откровенно ерничали: оперетта в июле, оперетта в августе и так далее. У нас был общий псевдоним – Бонтанов.
– А помимо Бонфельда каким был дружеский круг вашего общения в 1970-е годы в Вологде?
– После университета я по-настоящему, и уже не семейно, а самостоятельно, вошел в вологодскую культурную среду. Там все бо́льшую роль играли мои сверстники, друзья моего детства – музыканты: Лев Трайнин – скрипач, теперь (и уже более 20 лет) директор Вологодского музыкального колледжа, Виктор Кочнев – пианист, теперь руководитель и дирижер Вологодского духового оркестра. Наша дружба продолжается, перевалив за полвека. А Морис Бонфельд был для меня, да и для Вологды тогда, новым персонажем. Через него возник еще один круг моего очень близкого общения – врач-психолог Григорий Гиндин, реставратор икон Валерий Митрофанов, Клим Файнбер… Увы, их никого нет в живых. Клим умер несколько недель назад в Бостоне, куда он в 1990-е переехал с семьей. Он был настоящей звездой на вологодском небосклоне. По складу личности он должен был верховодить, по своей начитанности и острому уму – мог это делать. Проработавший всю жизнь журналистом (в последние годы – заместителем главного редактора «Красного Севера»), он был настоящим филологом – с интересом, с пониманием. Его кабинет являл место встреч, разговоров. Литература и, может быть, более всего – поэзия были его постоянным чтением и предметом размышления. Когда сходились вместе, он добавлял в любой разговор соль и перец, мы с ним любили пикироваться, разница в возрасте (он был на полтора десятка лет старше, настоящий шестидесятник, при начале дружбы мне – двадцать пять, ему – под сорок) быстро стерлась.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: