Владимир Маяковский - По мостовой моей души
- Название:По мостовой моей души
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2018
- ISBN:978-5-17-110347-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Владимир Маяковский - По мостовой моей души краткое содержание
По мостовой моей души - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С пополнением российской колонии в Германии (она уже состояла из 560 000 изгнанников и беженцев) многосторонне активизировалась деятельность эмигрантских литературных, политических, профессиональных, общекультурных объединений, обществ и учреждений: их здесь были сотни. «Если Париж, – пишет Г.П. Струве, – с самого начала стал политическим центром русского зарубежья, его неофициальной столицей, то его второй и как бы литературной столицей с конца 1920 по начало 1924 года был Берлин».
В ту пору еще не были разрублены советско-эмигрантские контакты. В 1922-м в столице Германии печатали русские книги полтора десятка издательств, выходило с десяток русских газет, действовал Союз русских писателей и журналистов. В Клубе писателей и Доме искусств, созданном по типу петроградского, но подчеркивавшем свою аполитичность, устраивались литературно-артистические вечера, на которых пока еще вместе выступали и эмигранты, и советские гости: А. Белый, М. Горький, Р.Б. Гуль, Б.К. Зайцев, А.М. Ремизов, А.Н. Толстой, В.Ф. Ходасевич, М.И. Цветаева, Саша Черный, В.Б. Шкловский, И.Г. Эренбург… К ним-то и присоединился Маяковский.
«Хорошо знаемых» он встретил и на собрании берлинского Дома искусств, состоявшемся 20 октября 1922 года в литераторском (таковым прославившемся) кафе «Леон». «В заурядном немецком кафе, – вспоминает Илья Эренбург, – по пятницам собирались русские писатели. Читали стихи Есенин, Марина Цветаева, Андрей Белый, Пастернак, Ходасевич. Как-то я увидел приехавшего из Эстонии Игоря Северянина; он по-прежнему восхищался собой и прочитал все те же “поэзы”. На докладе художника Пуни разразилась гроза: яростно спорили друг с другом Архипенко, Альтман, Шкловский, Маяковский, Штеренберг, Габо, Лисицкий и я. Вечер, посвященный тридцатилетию литературной деятельности А.М. Горького, прошел, напротив, спокойно. Имажинисты устроили свой вечер, буянили, как в московском “Стойле Пегаса”» ( Эренбург И . Люди, годы, жизнь. Воспоминания. М., 1990. Т. 1. С. 391–392).
Особо надо сказать о встрече с Пастернаком. Борис Леонидович в Германию приехал не впервые: еще в 1912-м он в Марбурге изучал курс неокантианства у знаменитого Германа Когена. На сей раз поэт привез сюда свою четвертую книгу «Темы и вариации», которую в Москве никак не удавалось напечатать, а здесь ее охотно приняли в издательстве «Геликон».
Два поэта, дружившие уже десяток лет, то и дело расходились, мирились, снова рассоривались, не переставая, однако (вот добрый пример всем!), радоваться писательским успехам друг друга. И в Берлин они приехали, пребывая в очередной размолвке, проходившей у обоих тяжело, мучительно. В разные годы Пастернак писал: «я был без ума от Маяковского», «я его боготворил», «вершиной поэтической участи был Маяковский», «я почти радовался случаю, когда впервые как с чужим говорил со своим любимцем», «я присутствие Маяковского ощущал с двойной силой. Его существо открывалось мне во всей свежести первой встречи».
Свидетель их берлинского примирения, Эренбург, вспоминает: «Примирение было столь же бурным и страстным, как разрыв. Я провел с ними весь день: мы пошли в кафе, потом обедали, снова сидели в кафе. Борис Леонидович читал свои стихи. Вечером Маяковский выступал в Доме искусств, читал он “Флейту-позвоночник”, повернувшись к Пастернаку». Вскоре их пути опять разошлись. Но в 1926 Маяковский, приводя четверостишие своего друга «В тот день всю тебя от гребенок до ног», назвал его гениальным. А Пастернак, рассказывая о смерти Маяковского, написал: “Я разревелся, как мне давно хотелось”».
Вопреки свидетельству Лили Брик, встревоженно написавшей, что Маяковский «все дни и ночи в Берлине просидел за картами», поэт ежедневно общался с не забывшими, не отторгнувшими его приятелями-эмигрантами, безотказно читал им (и публике тоже) свои стихи, слушал жадно и вдумчиво то, что они здесь писали, и, конечно, с безоглядной свободой спорил с ними, что-то отвергая, что-то принимая и поддерживая. Ни на день не покидало его ощущение: как же ему здесь хорошо!
Как-то после одной из вечеринок Маяковский разговорился с Андреем Белым, который сказал ему такое, на что ответа тогда не нашлось и он только отшутился, но позже, уже в поездке по Америке, им вспоминалось с острым желанием и поспорить, и с чем-то понимающе согласиться. «Всё в вас принимаю, – сказал ему Белый, – и футуризм, и революционность, одно меня отделяет – ваша любовь к машине как к таковой. Опасность утилитаризма не в том, что молодые люди увлекутся утилитарной стороной науки – это я только приветствую. Опасность в другом – в апологии Америки. Америки Уитмена больше нет, побеги травы высохли. Есть Америка, ополчившаяся на человека…» Последнюю фразу Маяковский посчитал провидческой и то и дело находил ей подтверждение, но уже тогда, когда объезжал города и веси «долларовой державы».
Однажды Маяковский решился прочитать русским берлинцам только что изданную в Москве поэму «150 000 000», ту самую, что не понравилась Ленину. Сменовеховская газета «Накануне», в которой соправителем был Алексей Толстой (в ту пору эмигрант), это его чтение не только поддержала, но и выспренне написала, что поэма «полна такого искрометного вдохновения, такой бичующей сатиры, что может смело выдержать сравнение с выдающимися творениями европейской поэзии… В цельности, в непосредственности, в смелых исканиях и творческом жаре – ценность Маяковского». Могло ли такое не порадовать поэта?
Беженец Игорь Северянин (с титулом «король поэтов», некогда завоеванным в схватке с Маяковским) после встречи в кафе «Леон» стал ходить на все выступления своего давнего соперника и собрата по цеху футуристов. А однажды они даже выступили вместе в болгарском землячестве. С ним же он побывал в гостях у Алексея Толстого. Затем еще одно совместное выступление – в советском полпредстве, о чем Северянин вспоминал: «В день пятой годовщины советской власти в каком-то большом зале Берлина торжество. Полный зал. А. Толстой читает отрывок из “Аэлиты”. Читают стихи Маяковский, Кусиков. Читаю и я».
Маяковский в Берлине прогостил больше месяца, его впечатления отлились в строки:
Сегодня
хожу
по твоей земле, Германия,
и моя любовь к тебе
расцветает все романнее и романнее.
Обогретый теплом дружества в стране Гёте, Владимир Владимирович еще не знал, что последовавшее затем его пребывание в Париже, длившееся всего-то семь дней, затмит берлинские впечатления.
«Я въезжал с трепетом…»
Почему в Париж с трепетом? Да потому, что «после нищего Берлина – Париж ошеломляет», – отчитывался Маяковский о своем первом (будет и второй… и шестой) выезде во Францию. И далее раскрывает, что же помимо многого другого его, прибывшего из голодающей России и «нищего Берлина», «ошеломило»: «Тысячи кафе и ресторанов. Каждый, даже снаружи, уставлен омарами, увешан бананами. Бесчисленные парфюмерии ежедневно разбираются блистательными покупщицами духов. Вокруг площади Согласия вальсируют бесчисленные автомобили… Ламп одних кабаков Монмартра хватило бы на все российские школы».
Шрифт:
Интервал:
Закладка: