Газета Завтра - Газета Завтра 206 (45 1997)

Николай Беседин * * * Я люблю ту Великую, грешную, Ту, ушедшую в вечность, страну И за веру ее сумасшедшую, И за праведную вину. Не просила у мира, не кланялась, Берегла свою честь испокон, И прости ее, Боже, что каялась Не у тех, к сожаленью, икон. Было все: упоенье победами, Были всякими годы и дни, Но над всеми смертями и бедами Было что-то, что небу сродни. И когда-нибудь праздные гости Спросят новых вселенских святых, Что за звезды горят на погосте? И услышат: - Молитесь за них. МОЛЕНИЕ О МЕТЕЛИ В середине московского лета, В коей плоть досыта разогрета, Там, где млеют кремлевские ели, Среди пестрой и шумной толпы, Озирающей власти столпы, Я взмолил небеса о метели. Не о той, что стенает и воет, А о той, что навечно хоронит, Той, что вымела Наполеона, Что следы замела декабря. А потом заодно - февраля, На котором померкла корона. Той, что воином грозным и верным Разметала врагов в сорок первом… Ой, метуха, шалоник каленый! Замети кривопутье и гать! В белый саван приди спеленать Наше лихо под ратные звоны. Гей ты, посвист лихой! Ваша снежесть! Ты повымети всякую нечисть! Убели снега белого-беле Почерневшие души людей… В середине Москвы в летний день Я взмолил небеса о метели. * * * Мы давно городскими слывем, Но деревня, откуда я родом, То напомнит своим говорком, То крестьянским укладом особым, То весенней мольбою полей Позовет среди ночи несмело… Сколько нас, деревенских детей, В городах и столицах осело? Мы порой сторонимся родства С избяной, бездорожной, забитой, С той Россией, что чудом жива, С той, что нами и Богом забыта. …Я уеду из дома в метель В ту затерянную, родную Деревеньку, где старая ель Стережет пятистенку пустую. По сугробам следы торопя, Постучусь в крайний дом у дороги. Но уже не признает меня Дед Кузьма, повстречав на пороге. Я скажу, что когда-то здесь жил, И здесь родина нашего рода, Что к нему на засеку ходил За пахучим, за липовым медом, Что весной насовсем я вернусь, Стану сеять, косить возами… И увижу я скорбную грусть У него глубоко, за глазами. СЫНУ Мой милый сын! Как светится июнь Там, на Угре, цветами запорошенный! Оставь дела. На этот бизнес плюнь. Давай заглянем на денечек в прошлое. Войдем в него, плевки переступив, В шестидесятые, в сороковые, Где бабушка жива и дед твой жив, И с мамой мы такие молодые! В бревенчатую сельскую избу Войдем с тобой, благословив судьбу. Ты оглядишься, поведешь плечом, Не увидав экранов и компьютеров. Замрет вопрос: ну как мы тут живем, Так скучно, так отстало и так муторно? Пройдешься по двору, войдешь в сарай, Заглянешь в огород, сорвешь смородину… Ну а потом? Ложись да помирай Хоть от тоски, хоть от любви по родине. Когда следов не видишь за спиной, То страшно быть наедине с собой. На этих фотографиях - взгляни! Какие светом сотканные лица! Тот мир, который строили они, Казалось, вечность целую продлится. Как много из завещанного нет! Как многих, сердцу дорогих, не стало! Все - ловля ветра, суета сует. И рушат все, чтобы начать сначала. На почве, где над хламом новый хлам, Не воссияет непорочный храм. Оставим три ракиты позади, Пойдем к старинным монастырским стенам. Здесь в древности схлестнулись два пути, Над малахаем воссияли шлемы. Здесь Куликова поля семена Взошли освобождением от ига. Нас, русичей, хранили времена, Просторов неизносные вериги. Ни доблести, ни славы не добыть, Коль Родину и Веру не хранить. Да, многое потеряно в пути. И революция - кровавая разборка, И войны - беспощадней не найти Ослабили державные подпорки. И все же миру алчности в пример, Греховный и святой, могуч и шаток На поте всенародном СССР Поднялся вровень с небом из бараков. И прадед твой, и дед, не все любя, За ту страну дотла сожгли себя. Сейчас немало всяческих плевать На их могилы и дела святые, Что Отчиной не стали торговать, Хоромы не воздвигли расписные, За бедность, за колхозы, за ГУЛАГ, За Сталина и занавес железный, За то, что был повержен ими враг И не привечен Запад - друг любезный. На прахе тех, кто создавал Союз, Плясать способен только жалкий трус. Мечтателей, романтиков, солдат - Не наше племя. Мы - его потомки. Мы начали, и каждый на свой лад, Раскалывать Державу на обломки. О, сколько доброхотов вдруг нашлось Нам помогать все рушить с диким криком! Очнулись мы, когда последний гвоздь Был в крышку гроба вбит Страны Великой. Нам застили и душу, и глаза Свободный рынок, баксы, колбаса… В те годы нам судьба давала шанс, Но мужеством мы не вскормили души. И с горечью Нерукотворный Спас Смотрел на нас, своих овец заблудших. И все, все же… В беспросветной мгле, Где быт из горя и разврата соткан, Я знаю, где-то ходит по земле Славянской крови просветленный отрок. По рощам, по деревням, по жнивью… И пьет горстями силушку свою. Мой милый сын! Как светится июнь! Я не видал давно весны прекрасней. Здесь по ночам горит звезда-вещун И даже днем почти уже не гаснет. Махни на этот бизнес, на дела, Пойдем, где по-весеннему все ново, Где натянув до боли удила, Промчался отрок в поле Куликовом. * * * На этой земле, в этом городе Кто-то из нас - чужой: Или эти - с гладкими мордами, Или я - с разбитой душой.

Юрий Ганжа В Музее изобразительных искусств имени Пушкина на Волхонке открылась огромная выставка - “Мир чувственных вещей в картинках”. Впервые со времен “раскола”, воцарившегося в русском изобразительном искусстве в начале ХХ века, когда художники-модернисты поделились на голодных футуристов и сытых мирискусников, “пролетарии” и “буржуа” кисти и пера соединились в одном проекте. Поводом для такого единения послужил бестселлер XVII века - книга чеха Яна Коменского, в которой он впервые изобразил весь мир в картинках, доступных для понимания ребенка. Коменского можно назвать “человеком тысячелетия” - он создавал современную систему массового образования: возвел учителя на кафедру и придумал уроки, которыми стали потчевать детей преподаватели - посредники между учеными и детьми. Для XVII века его книжки с картинками были сродни тому, чем стал телевизор для нашего времени: детей от них оттащить было трудно. Коменский учил детей латыни по картинкам, на которых умудрился изобразить все - начиная от Бога и человеческой души - и кончая казням изменников Родины. Пронумеровав все эти “чувственные вещи”, он дал им имена на родном языке ученика и по-латыни. Возникла иллюзия, что весь мир легко переводим с языка на язык, а между народами нет отличий: таким образом, Коменский первым сформулировал идею общего европейского дома. Галерея “МАРС”, которая выросла из некогда знаменитых выставок на Малой Грузинской, решила раз и навсегда облегчить выбор тем для художников: она предложила им использовать сюжеты из книги Коменского. Результат первой попытки современных художников сообща нарисовать весь мир представлен на выставке в Пушкинском музее. К художникам присоединились литераторы, которые должны были откликнуться на темы Коменского, написав небольшие эссе. Картины и статьи соединились в дорогом каталоге, который был издан к открытию выставки при спонсорской поддержке отечественных и зарубежных фирм. Автор этой беспрецедентной инициативы - художник Константин Худяков. Он смог реализовать свою идею, несмотря на финансовые затруднения, которые переживают все художники: их “поманили” рынком и высокими ценами за картины ценители искусств из-за рубежа - и оставили в дураках. Худяков решил “пойти в обход” - продать оптом выставку, повезти ее по миру, устроить нечто вроде русских сезонов, которые покорили в начале века Париж. Спору нет, мощность художественного мира России такова, что способна очаровать весь мир - но смог ли господин Худяков собрать именно лучших художников? На наш взгляд, для осуществления этой идеи Худякову не хватило ни мужества, ни вкуса. Хотя он и делал попытки привлечь в проект художников реалистического направления, они оказались чересчур робкими. Тусовочный вкус “МАРСа”, наследие “подвальных выставок”, родовые пятна подростковых увлечений Сальватором Дали дают о себе знать. Не потому ли ведущий сотрудник Пушкинского музея в области современного искусства Марина Бессонова была против проведения этой выставки, поскольку под прикрытием великих идей в музей попали работы того сорта, который стыдно выставлять, даже в художественных галереях сомнительного толка? Но если выбор художников-исполнителей можно еще как-то отнести за счет аберрации вкуса самого Худякова, то выбор литераторов разоблачает тенденциозность кружка журнала “Золотой век”, обслуживающего вкус жирного банковского капитала. Некоторые из эссе глупы до безобразия. Опозорился поэт Тимур Кибиров, написавший, например, о существе, которое Коменский выделил в отдельную тему, что оно должно стать прерогативой сицилийской мафии и нашей “братвы”. Совсем обабился заблудший сын осетинского народа, одурел от западных стипендий! Перечислять “проколы” проекта можно долго, но все они - свидетельства дури и смуты нашего времени, которое вошло в него самым непосредственным образом - с блатом старого истеблишмента и неврозами свежих денег, показухой и несправедливостью, которые оборачиваются страхами и комплексами. Мы не можем разделить ужаса достойных сотрудников Музея изобразительных искусств от проникновения низкопробных работ в музей. Еще не пришло время для оценки значения масштаба предложенного Худяковым проекта. Давайте лучше обратим внимание на, несомненно, удачные работы на выставке. Это керамика Александра Лазаревича по темам “Язычество”, “Христианство” “Иудаизм”, это работы Натальи Нестеровой, Геннадия Гончарова, Владимира Любарова и Станислава Морозова, Александра Градобоева… Несколько десятков блистательных, полных энергии и жизни работ - и в том числе картины молодых, ранее не выставлявшихся широко авторов - несомненные удачи “исполнителей” этого проекта. Наивность Коменского, который думал, что все народы могут объединиться в одну республику, а все культуры слиться в одну - дань его времени и его религии - протестантизму. Тяга к созданию единой картины мира близка людям ХХ века, которые через триста лет после великого просветителя и гуманиста не ведают, что творят и куда идут, - достойный итог Нового времени… Юрий ГАНЖА