Коллектив авторов - «…сын Музы, Аполлонов избранник…». Статьи, эссе, заметки о личности и творчестве А. С. Пушкина

Читая их книги, невольно хочешь задать вопрос: есть ли в стране советов люди живые, чувствующие и волнующиеся, так, как чувствуют и волнуются люди других племен и народов? В первую очередь этот упрек, если его можно назвать таковым, следует направить в адрес тамошней писательской братии. Как дошли они до жизни такой? Как угасили в себе дух свят, и вместо продолжения традиции Пушкина и Лермонтова, Тургенева, Толстого и Достоевского сделались носителями классовой ненависти и непримиримости, антихудожественными воспеваниями марксизма, ленинизма, колхозов, пятилеток, стахановщины {102}и прочей советской абракадабры.

Шатающиеся между генеральной линией и действительными и воображаемыми уклонами писатели и поэты СССР стали подлинными рабами советской власти, робкими, верными, но отнюдь не честными. Своей литературной безвкусицей они сами вырыли себе яму в глазах читателя.

Не только нам, но и советскому трудящемуся скучно читать произведения этих порабощенных властью людей. Он не находит в них ничего, отвлекающего его от тоскливой, будничной жизни, каждодневного унижения партийной догмой и очередными лозунгами, ничего умственно возвышающего читателя и вдохновляющего его духовные силы. Но и он нуждается в здоровой умственной пище. Вот почему советская власть вынуждена переиздавать миллионами томов прежних классиков и в первую очередь того же великого почитаемого нами Пушкина.

В наш гнусный век, когда на родине великого поэта разные Зиновьевы {103}, Каменевы {104}, Радеки {105}и Бухарины {106}то подкапываются под «вождя народов», то ползают в его ногах, чтобы опять затеять очередной «заговор», опять каяться, и унижаться и уверять в своей безмерной любви к «великому и гениальному», есть что найти советскому читателю у Пушкина, чем забыться от окружающей его омерзительной подлости и пошлости. Из тины и грязи всей этой действительности возвышает советского читателя чтение бессмертных произведений великого русского поэта. Есть что почерпнуть у него и той нашей эмигрантской молодежи, для части которой иностранные писатели стали роднее, нежели наша собственная навеки славная отечественная литература.

Наши русские поэты и писатели никогда не грешили избытком классового чувства. Так уж повелось у нас в России, что они думали более об оскорбленных и униженных. И в то время, как на Западе каждый класс нажил себе своих литературных идеологов, наш помещичий и буржуазный класс в лице своих же изобразителей нажил и своих наиболее жестких критиков.

Таков отец Онегина. А он сам? А Ленский с его «геттингенской душой»? А картины помещичьей жизни и типы помещиков у Гоголя, купеческий быт у Островского, чиновничий у Салтыкова-Щедрина, крепостной у Тургенева? Мы не создали у себя на родине ни прусского юнкера, ни французского буржуа, ни английского ленд-лорда, стойких и жестких борцов за сословно-классовые интересы.

Наша помещичье-крепостническая литература отдала свое перо народу. Наш величайший национальный поэт А. С. Пушкин воздвиг себе нерукотворный памятник в глазах русского народа не только своим изумительно красивым стихом и блестящей прозой, но именно тем, что всем своим честным пером, своим сердцем, своей душой он принадлежал и принадлежит доселе русскому народу, русской земле. Как жалок перед ним великий писатель советской земли, ее «герой» Максим Горький. Но Пушкин по своему таланту даже больше, чем русский поэт. Его поэтические образы, его незабываемые строки составляют собственность всего образованного мира. И недаром Пушкина по глубине его литературного замысла, по высоте философско-поэтического дарования сравнивают с Гете {107}.

Какая величайшая жизненная драма изображена им в «Борисе Годунове», в «Цыганах», в «Капитанской дочке», в «Полтаве» и др. произведениях. Как художественно сочетается у него идея общечеловеческого и индивидуального долга с личными переживаниями его героев. Пересматривая бессмертные страницы творений Пушкина, и через 100 лет ощущаешь живых, существующих, реальных людей.

Своим гениальным поэтическим даром Пушкин сроднил читателя с переживаниями своих знаменитых персонажей. Кому не мила была Татьяна? Кто не переживал судьбу Онегина? Кто не поймет драму старого цыгана, в жизнь которого так жестоко вошло зло из постороннего мира? {108}Кто из нас не гордиться Петром в «Полтаве» и не любуется им в «Медном всаднике», кто не счастлив за Россию, имевшую такого царя, как Петр, который везде был в первых рядах, для которого жизнь была не дорога, лишь бы жила Россия. А верность своему государю и своей родине, запечатленная смертью Искры и Кочубея {109}, а скромный царский служака Миронов {110}, так беззаветно творящий свой долг.

Вернемся опять к СССР. Некоторые иностранные писатели полагают, что советская власть понемногу переходит к нормальным формам бытия.

Приводят в пример школьные декреты, борьбу с левым уклоном в драматургии и прозе, переиздание русских классиков, интерес к русскому искусству и живописи, единоличную собственность в колхозах и проч.

Забывают только одно. И под татарским игом русский народ оставался тем же русским народом. Он как-то жил, творил и по мере сил боролся. Остался самим собою русский народ и при советской власти. И если из советской школы выходят беспросветные неучи, а от советских газет и беллетристики читатель отвращается с тоской на сердце, то это в сущности и есть настоящий протест против советского режима, именно протест самого естества, самой натуры человека, задушить который не в состоянии никакие ГПУ [55]. Итак, дорогу Пушкину, дорогу просветленной подлинным гением русской поэзии! Ибо это поэзия не теперешних социалистических рабов, а поэзия истинных сынов свободной и великой России, которая только и смогла дать миру таких величайших художников мысли, как Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский.

Поэтическая муза Пушкина, – по многогранности своего выражения и звуковой, и художественной насыщенности, – уже с ранних «лицейских» дней поэта определила его великую значительность в музыке. Кроме Гете, трудно назвать другого мирового поэта, который в такой полной мере, в такой гармонической силе был бы пленительно музыкален; ритм и певучесть стиха которого с такой глубиной и выразительностью сливались бы с ритмом музыкальным, с мелодией песни – как у Пушкина.

Всегда законченный и волнующий размер пушкинского стиха, чувственная облеченность его образов, биение живого, захватывающего ритма, – все эти элементы разрешили в высоком смысле проблему музыки применительно к поэзии.