Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2007 #6

Временем нападения выбрали обеденный перерыв, когда в полку почти не осталось офицеров. Дежурный наряд, вооруженный только штык-ножами, разоружили. И сразу кинулись громить склады.

Но про узел связи забыли. Оттуда и сообщила о налете дежурная радистка. Об этом доложили командующему 14-й армии, но тот приказал не вмешиваться. Многие генералы подражали московским политикам, которые соглашались с развалом страны.

Осажденные взывали о помощи. На помощь пришли гвардейцы и казаки. В 16 часов мы подъехали к военному городку. Нас вел прапорщик, у которого в полку остались солдаты. Мы перелезли через забор и гуськом побежали вдоль аллеи. Скрытно, перебежками пробрались в казарму. С третьего этажа казармы увидели, как расхищалось имущество полка. Особенно усердствовали волонтеры в фуфайках.

Волонтеров заранее собрали в доме отдыха на правом берегу Днестра. Если стать на плотине Дубоссарской ГЭС и смотреть выше по течению, то слева находится дом отдыха, а справа - Кочиеры. Тогда молдавские власти по зонам бросили клич: “Кто желает попасть под амнистию, пусть покажет себя в деле”. Вот и набрались желающие.

Сначала нас не заметили, а заметив, кинулись в атаку. Думали взять с ходу. Но не тут-то было. Теперь оружия у нас было в достатке - к нам в руки попал ротный боекомплект. Бураков как чумной метался от окна к окну и стрелял. Лемской прятался за выступы стены и отмечал каждый удачный выстрел Буракова криком:

- Один!.. Два!..

Напряжение росло, на этаже не осталось ни одного целого стекла, их искромсали пули. Но противник откатился. Мы нащелкали двадцать нападавших. Я смотрел на распластанные на снегу тела в фуфайках, камуфляже и думал: “Ведь еще недавно все мы были жителями одной страны… Кто устроил нам всё это?”. На стене в казарме висел старый, оборванный портрет сладко улыбающегося Мишки Горбачёва с крупно напечатанными словами: “Перестройка для нашей страны и для всего мира!” Вот что они приготовили для нашей страны…

Казарму окружили. По телефону предложили российским военным, которые оказались с нами, покинуть часть и даже обещали их вывезти.

Старший лейтенант построил солдат:

- Кто желает покинуть полк, выходи из строя. Кто желает принять бой, остается со мной.

Осталось восемнадцать солдат, два прапорщика и майор медицинской службы. Покинуло полк только шесть человек.

Нас принялись методично обстреливать. Группами и поодиночке пытались прорваться к входу. Отдельные смельчаки лезли в проемы первого этажа. В том бою погиб приднестровский гвардеец. Он вырвал чеку из гранаты, и когда замахнулся, чтобы бросить, в руку попала пуля. Он мог откинуть гранату, но тогда погибли бы казаки, стрелявшие рядом. Он закрыл собой гранату. Собирая в мешок куски тела гвардейца, я воротил голову от рук, ног, изуродованной головы, забрызганных кровью потолка, стен и пола.

Бураков помогал мне и причитал:

- Спас меня… Я бы… Я бы… - Потом куда-то пропал. А вернулся с волонтером в робе, у которого тряслась губа:

- Вот этот мешок видишь?

- Вижу…

- Там лежит герой! Понимаешь, герой?

- Понимаю…

- Но из тебя героя не будет…

Увидев второй мешок, я набросился на Аркадия:

- Зачем ты это?

- Не трогай!.. Не посмотрю, что ты мне друг…

Глаза у Буракова налились кровью: в такие минуты к нему лучше было не подходить.

С наступлением ночи организовали дежурство. Выставили посты по периметру. Заминировали лестничные проходы. Думали, нас оставят в покое. Но не тут-то было. В 6 утра казарму забросали гранатами со слезоточивым газом. Глаза слезились, перехватывало дыхание, невозможно было ничего делать. Но нас выручили противогазы. Когда снова полезли на нас, ранение получил казак из Ростова: пуля отрикошетила от стены и угодила в икру. Ему нужна была медицинская помощь.

Ну, Бураков! Он предложил план, и мы перехитрили полицаев. Майор медицинской службы переодел казака в форму прапорщика и удачно вывез. Российская армия, как таковая, участия в боевых действиях не принимала, вот полицаи и пропустили их.

Мы бы не сдали казарму, если бы не пришла команда оставить территорию полка. И мы ее покинули. Представляете наше состояние: победители - и уходят!

Потом в полк на вертолете прилетал заместитель командующего 14-й армией, и ему полицаи жали руку. Благодарили за подарок - сдачу полка. Вы спросите: почему одну пилюлю за другой проглатывали российские генералы? Чего им недоставало? Думаю, из-за особенностей заячьей болезни. А недоставало им казацкого духа.

В районе Кочиер река поворачивает на девяносто градусов на восток, и там к левому берегу жалась паромная переправа. У нас было задание ночью атаковать и сбросить противника в Днестр. Мы бы справились с задачей, но только изготовились к атаке, как в три часа ночи поступил приказ об отмене операции. Не очень нам везло и с приднестровскими командирами. Не могу сказать, что командир гвардейцев, который отложил операцию, предал нас. У него сын сражался в Дубоссарах. Но в данном случае он сплоховал. Полицаев и волонтеров днем с огнем бы не сыскали на нашем берегу. А они воспользовались промашкой, пробили лед и протянули паром к своему берегу. По этому парому и прошла к нам вражеская бронетехника.

Невольно вспоминал закрывшего гранату гвардейца. Видимо, он любил Приднестровье, что пожертвовал собой, сохранил жизни бойцам. Так же поступил и Александр Матросов, накрывая дзот своим телом. У гвардейца был выбор: либо погибнет сам, либо погибнут товарищи, у Матросова тоже был: либо сам, либо бойцы. Но Матросов мог подавить дзот и другим способом и вместе с бойцами мог остаться в живых. А вот у гвардейца такой возможности не было. Гвардеец оказался в более тесных рамках.

Я спрашивал себя: способен ли сам на такую жертву? Конечно, мне, как и любому, хотелось жить. И не как скоту - просуществовать и сгинуть, а приложить руку к чему-то достойному. Но смог бы я пожертвовать собой? Пожертвовать, когда на раздумье отводилась секунда?

А что я мог? У себя дома ничего. В Приднестровье - показать себя мужчиной.

И тут я понял, что готов для решительного броска, как Александр Матросов. Готов для поступка гвардейца. Хотя не знал, когда подвернется мне такая возможность и подвернется ли вообще.

Когда мы вернулись в Дубоссары, я ходил на плотину, откуда всматривался вдаль. Лед тянулся огромной плоскостью, днем его освещало солнце, ночью луна. Однажды моему взору предстала странная картина: “румыны” в километре-двух от плотины свозили что-то и сбрасывали в прорубь. Я тогда не мог себе и представить, что это.

Забегая вперед, скажу, что в мае, когда сброс воды из плотины ослаб, в шлюз полез водолаз. И выскочил оттуда как ошпаренный: к решеткам прилипли человеческие тела с выпученными глазами, изъеденными рыбой руками и лицами. Тут до меня дошло: в марте здесь румыны сбрасывали в прорубь своих - погибших при налете на полк.