Газета Завтра - Газета Завтра 211 (50 1997)

Осип Мандельштам Осип МАНДЕЛЬШТАМ * * * Если бы меня наши враги взяли И перестали со мной говорить люди, Если б лишили меня всего в мире: Права дышать и открывать двери И утверждать, что бытие будет И что народ, как судия, судит, - Если б меня смели держать зверем, Пищу мою на пол кидать стали б, - Я не смолчу, не заглушу боли, Но начерчу то, что чертить волен. И, раскачав колокол стен голый И разбудив вражеский тьмы угол, Я запрягу десять волов в голос И поведу руку во тьме плугом - И в глубине сторожевой ночи Чернорабочей вспыхнут земле очи, И - в легионе братских очей сжатый - Я упаду тяжестью всей жатвы, Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы - И налетит пламенных лет стая, Прошелестит спелой грозой Ленин, И на земле, что избежит тленья, Будет будить разум и жизнь Сталин. [gif image]

[gif image] “Мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. И. СТАЛИН

Андрей ФЕФЕЛОВ. Сергей Ервандович, почему вы обратились к теме Сталина? Каково значение этой темы для современной России, ее политики и культуры?

Сергей КУРГИНЯН. Обратился я к этой теме случайно. Если бывает в человеческой жизни, и особенно в творческой деятельности, что-то случайное. Осенью 1991 года нас выгнали из того зала на Малой Грузинской, где наш театр “На досках” в течение десяти лет давал свои спектакли. Выгнали истерично, грубо, буквально выкинув вещи на улицу. Преувеличивать катастрофичность этого изгнания я не буду. К этому времени мой аналитический центр (в работе которого, кстати, уже тогда активно участвовали актеры театра “На досках”) сумел завоевать позиции, при которых особых финансовых проблем подобное изгнание не создавало. Конечно, было противно и неудобно. Надо где-то арендовать залы. Дорого… Но это не все. Эпидемия трусости парализовала тогда Москву. Многие боялись сдавать залы даже за приличные деньги. А доронинский МХАТ все же согласился (правда, уже в 1992 году, когда эпидемия страха стала гаснуть) предоставить нам малый зал. Мы играли в этом зале свой новый спектакль “Гамлет”. Спектакль имел успех. Наша публика искала возможности встретиться с нами.

Говоря о “нашей публике”, я должен объясниться. У театра “На досках” есть неширокий слой московских почитателей - примерно 50 тысяч человек. Это отнюдь не всегда люди идеологически созвучные. Часть влюблена в авангард, в интеллектуальный театр и видит в нас выразителей этого направления, отделяя нашу деятельность в культуре от на- ших идеологических пристрастий. Часть относится к театру как к “мистериальной площадке” и видит в нас нечто большее, чем просто деятелей культуры. Часть ищет и находит идеологический резонанс. Все это - любители “нетипичного” театра, в котором прорываются к сложным истинам, а не “оттягиваются”… И даже не наслаждаются в обычном культурном смысле. Это - зритель для театра непривычный и театр в обычном смысле слова не очень посещающий. Он легко узнаваем. Один известный критик сказал мне: “Такого зрителя я лет двадцать назад видел на лучших концертах Консерватории”.

Добавьте к этому сам феномен гонимости. Все знали, что мы почти под запретом, что нас вышвырнули на улицу. В этих условиях мы вдруг делаем небольшую серию показов нового спектакля. В удобном месте и с расклейкой афиш. В Малом зале МХАТа, где мест всего-то, кажется, около ста. Аншлаг был обеспечен. Он и был, супераншлаг с залом, заполненным особой публикой. И это посреди той Москвы 1992 года, где в театр фактически ходить перестали. Татьяну Доронину это очень впечатлило. Зритель в театре - ее больная тема. Недавно она говорила об этом на встрече главных режиссеров театров с мэром Москвы. И снова был крик души: “Те, кто к нам ходит, - не театральный зритель вообще! Мы теряем театр!”

Желая заполучить зрителя в свой МХАТ, Доронина начала тогда меня “обхаживать”. В обаянии ей не откажешь. Но предложенная ею для постановки пьеса про Аввакума совсем меня не грела. Я прочитал сценарий и вежливо отказался. Однако Доронина - подлинная дщерь Евы. И отказы ее только активизируют. Обаяние было удесятерено, настойчивость тоже. Как интеллектуальный соблазн для “упершегося Кургиняна” на свет Божий был извлечен “Батум” - казавшаяся безнадежной комплиментарная пьеса о молодом Сталине, которую сам Сталин играть запретил. Помните 1992 год? Удары дубинками по головам демонстрантов, дикая истерика антисталинизма и все остальное… Мне хотелось создать то, что авангардистская режиссура называет “акцией”, и приурочить к 7 ноября. Я об этом сказал Дорониной. Ей было надо добиться своей цели, и было все равно, ради чего и что именно я собираюсь делать. И она согласилась на акцию. С приглашением лидеров оппозиции и гимном “Союз нерушимый” в конце спектакля. С подлинным, старым, текстом.

Я очень не люблю ставить спектакли в чужих театрах. И не верю в культуру как таковую посреди существующих обрушений. Я верю в возможность мистериальным способом создать ядро новой преемственной культуры. Я не режиссер зрелищ - высоких или площадных. Я поисковик, проблематизатор, искатель новой литургии. В этом смысле театр “На досках” - это и не театр вовсе, а мистериальная площадка, площадка для левой, красной мистерии. За этим к нам и идут.

Поэтому “акции” мне было мало. И я, еще не дав окончательного согласия, стал вчитываться в “Батум”. Знаете, каково другое, настоящее название пьесы? То, которое “грело” Булгакова? Это название - “Пастырь”. Меня оно сразу привлекло. Потом с названием соединилась и проявившаяся в скучном тексте булгаковщина, которая с трудом отделялась от казенщины 30-х годов, но была, дышала своей метафизикой. Булгаков искал в Сталине “красного пастыря”. Искал с увлечением, но без любви. Искал, будучи связан условностями и запретами 30-х годов. Но мистериальный компонент в этом поиске был. Чужой красному человек, автор “Дней Турбиных”, разглядел красное лучше его апологетов. И понял глубже.

Поэтому я согласился потратить сентябрь и октябрь на сочетание мистериального поиска с подготовкой акции. При этом все началось с “хулиганства”. Придя во МХАТ, я на первой же репетиции из- бавился от корифея, которого мне рекомендовали на роль Сталина, и взял молодого парня. Дальше понадобилось недели три, чтобы включить чужих актеров хотя бы в поверхностный мистериальный поиск. А дальше… Как ни странно, удалось поставить совсем не худший спектакль. Доронина была в восторге. Это до сих пор, я думаю, зафиксировано в стенограммах первой приемки спектакля. А раз Доронина была в восторге, то начал восторгаться и весь худсовет, что было не очень приятно: восторги шли чересчур пышные и цветистые. Но я не стал придавать этому особого значения, вспомнив знаменитое высказывание Липочки из “Свои люди - сочтемся”: “В ихнем кругу все так делают”.