Антон Дельвиг - Письма

18 марта 1828 г. Харьков

Брату Евгению здравия и спасения и поэтического вдохновения желает пустынный брат Антон. 1-й. Поздравляю тебя и милую жену твою с наступающим праздником воскресения Христова. 2-й. Уведомляю тебя, что в городе Харькове грязь классическая с наблюдением трех единств, из коих самое нестерпимое называется скукой. 3-й. Пишешь ты ко мне редко и ничего не говоришь о портрете твоем {1}: готов ли он? Если готов, то похож ли? Если похож, то держи его до моего приезда. 4. Я начинаю говеть. Прошу у вас прощенья. 5-й. Письмо мое с виду покажется постороннему человеку очень порядочным, но ты знаешь меня, и параграфы мои тебя не обманут. 6-й. Как начал, так и кончу, соблюдая принятую мною форму. 7-й. Кланяйся от меня Николай Алексеевичу Полевому и брату его. 8. Пишу сие 18 марта 1828 года в губернском городе Харькове. 9. Желаю и прошу бога помочь мне вырваться отсюда и поскорее обнять вас, милые друзья мои. 10. До свиданья. Обнимаю и целую тебя. Твой

Дельвиг.

Март-май 1828 г. Харьков

Вы одни не забываете людей, искренно вас любящих, почтеннейшая Прасковья Александровна. Вы одни утешили нас милым письмом вашим в скучном Харькове. Скука и нездоровье занимают наши досуги {1}. Каковы собеседники! Мы радуемся даже инвалиду {2}, который вернее наших петербургских друзей, хотя ничего не говорит, кроме того, что он жив и здоров и, слава богу, глуп. О свадьбе Ольги Сер‹геевны› {3} мы узнали еще в Москве и немало удивились решимости ее бежать. С. Л. жаль очень и еще жалче потому, что он во всем этом представляет комическое лицо. Он не подозревал даже, что Павлищев, едва им замеченный у Лихардовых и не бывающий у него, любит его дочь. Вдруг она, не спросившись, запретит ли он ей думать о предмете любви ее, уходит и соединяет свою судьбу с судьбой этого неизвестного. Надежда Осиповна, кажется, подозревала это, и чуть не ее ли внезапная перемена в обращении с Павлищевым ускорила все это дело. – Пишите к нам чаще, повелительница, очаровательница Тригорского. Любите и помните меня и напомните обо мне девам гор, воспоминание о которых, как прекрасное дело, живо во мне. Жена просит, чтобы я оставил ей место писать к вам. Будьте же здоровы и любите вас уважающего и любящего

Дельвига.

Март-май 1828 г. Харьков

Душа моя, я получил письмо твое {1}, как не знаю что-то радостное, драгоценное. Теперь только понимаю, какую цену имели для тебя мои письма в Финляндии. Понимаю и каюсь, что редко писал к тебе. Не наказывай меня тем же. Заплати за зло добром и будешь мною поставлен выше всех угодников божиих. Вообрази, я на чужой стороне, занят поверкою счетов и допросами по целым дням. И когда кончу – не знаю. Пиши ко мне всякую неделю и молись о свидании {2}. Благодаря бога, читаю изредка журналы ваши и любуюсь издалека на игру страстишек журнальных. Как это ты, живучи в Москве, не приучил к повиновению мальчишек Шевыревых и им подобных? Это стыдно. Докажи им, что статья о литературе 1827 года {3} совершенно школьническая, и какая! Даже Булгарин прав, говоря об ней. Не напоминаю уже, что, писавши по-русски, надо знать по-русски; не худо сказать им, что с должным почтением не оценив отживших и современных писателей, нельзя кидать взора на будущее, или он будет недальновиден. Скажи Шевыреву, что мы в нем видим талант в переводах с Шиллера, в свободе писать хорошие стихи, но ничуть не в вымыслах вдохновенных. Изысканность в подобиях, может быть, будет еще смешнее плаксивости Карамзинской и разуверений 1/4 века Жуковского. Скажи ему, что он смешон, укоряя меня в невежестве {4}. Он еще азбуке не учился, когда я знал, что роман, повесть, Геснерова идиллия, несмотря на форму, суть произведения поэзии.

Порядка же в "С‹еверных› цвет‹ах›" не переменю – потому же, почему никто из славных поэтов не перемешивал вместе своих повестей, стихами и прозою писанных, почему большая часть немецких издателей альманахов не смешивает прозы со стихами, – и так далее. Суждение же его о твоей "Последней смерти" {5} воняет глупою посредственностию. Аминь. Обмываю виндзорским мылом руки, полощу рот и чистый подхожу к ручке милой Настасьи Львовны. Желаю вам здоровья, детей, стихов и той же дружбы ко мне.

Длв.

Первая половина (после 8) июля 1828 г. Чернь

Хлопочи, хлопочи обо мне, брат Пушкин, и пожалей меня. Добрый отец мой умер {1}. Скажи о моей печали почтеннейшему Сергею Львовичу и Надежде Осиповне. Я уверен, они примут живое участие в горе моем. Целую ручки у Надежде Осиповне, Ольге Сергеевне, Павлищеву кланяюсь. В августе увижусь с тобой. Жена моя целует тебя в гениальный лоб. Будь здоров.

Твой Дельвиг.

13 июля 1828 г. Чернь

Милостивый государь

Николай Алексеевич.

На письмо мое из Харькова я не получил от вас никакого ответа {1}. Вторично прошу вас, если даже у вас не продано ни одного экземпляра "Северных цветов" {2}, одолжить мне на один месяц 1000 рублей. Деньги мне необходимы в теперешнем положении моем. Я лишился отца, должен привести в порядок деревенские дела, чтобы оставить спокойнее семью мою. В теперешнее же время года деревня только обещает деньги, а не дает. Будьте добры к человеку, почитающему и уважающему вас.

Готовый ко услугам барон Дельвиг.

13 июля 1828 года

Тульской губерн. город Чернь.

13 июля 1828 г. Чернь

Тульской губернии город Чернь.

1828 года 13-го июля.

Почтеннейший и любезнейший Василий Дмитриевич.

Давно уже думали мы вас увидеть, но царская служба меня удерживала. Наконец несчастие заставляет меня еще несколько промедлить. Я лишился отца, и отца редкого, которого никогда не перестану оплакивать. Зная, что кроме Баратынского и вас никто более не примет во мне участия в столице вашей, я решился поверить вашей душе и мое горе, и мою нужду. Сделайте милость, похлопочите обо мне у Полевого. Не может ли он мне дать на один только месяц, то есть до моего приезда в Москву, 1000 рублей, без коих я должен буду остаться в деревне, как рак на мели. Если же он совершенно откажется, то не найдете ли вы другого средства помочь вашему Дельвигу {1}. Жена моя приказала мне кланяться вам обоим от нее, я целую ручки у вашей милой Надежде Осиповне. Голова моя расстроена, и ваше письмо двенадцатое из числа приготовленных мною для почты. Адрес ко мне назначен сверх письма. Будьте же здоровы, счастливы, не теряйте милого и любите старых друзей ваших, в коих надеется быть и ваш Дельвиг.

Июль 1828 г.

Бедственное положение семейства моего осмеливает меня просить мною не заслуженной великой помощи у вашего императорского величества. Покойный отец мой, генерал-майор барон Дельвиг {1} в продолжение сорокалетней службы своей известен был начальникам, подчиненным и посторонним свидетелям бескорыстием и точным исполнением на него возложенных должностей. Двадцать лет, любимый начальниками и всем городом, был он сперва плац-адъютантом, потом плац-майором в Москве. Мирные подвиги его до сих пор в ней помнятся. Значительнейшие вещи, занесенные в квартеру его французами во время достопамятного 1812 года, несмотря на высочайшее позволение считать их своими, были им возвращены прежним владельцам. Слишком полтораста тысяч рублей, за несколько дней до вторжения французов в Москву принесенные неизвестно кем и без расписки отданные тетке моей по причине опасной болезни его, по выздоровлении представлены им начальству. ‹…›