Борис Фрезинский - ПИСЬМА ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА ЕЛИЗАВЕТЕ ПОЛОНСКОЙ. 1922-1966

На рубеже 20-30-х годов Запад испытывал чудовищный экономический кризис, а в Москве свирепела идеологическая цензура. Эренбург бедствовал и недоумевал, как быть. Для Полонской это тоже были нелегкие годы – многие ее влиятельные друзья, естественно, став в оппозицию к Сталину, оказались в ссылке или не у дел; на ее плечах лежала забота о старой матери, маленьком сыне и брате, который прожил рядом с ней всю жизнь. Сочувственно и горько запечатлен образ Полонской той поры в дневниках Евг. Шварца: “Полонская жила тихо, сохраняя встревоженное и вопросительное выражение лица. Мне нравилась ее робкая, глубоко спрятанная ласковость обиженной и одинокой женщины. Но ласковость эта проявлялась далеко не всегда. Большинство видело некрасивую, несчастливую, немолодую, сердитую, молчаливую женщину и сторонилось от нее. И писала она, как жила. Не всегда, далеко не всегда складно. Она жила на Загородном в большой квартире с матерью, братом и сынишкой, отец которого был нам неизвестен… Елизавета Полонская, единственная сестра среди “серапионовых братьев”, Елисавет Воробей, жила в сторонке. И отошла совсем в сторону от них уже много лет назад. Стихов не печатала. Больше переводила и занималась медицинской практикой, служила где-то в поликлинике” 21.

В одной из глав книги “Встречи” Полонская призналась: “Годы были такие, когда люди не хранили переписки”, – но это относилось уже к 30-м и, думаю, все же не к письмам Эренбурга. Что касается тщательной чистки архива прежних лет, то этим Полонская, кажется, не занималась, и бумаг у нее сохранилось несметное количество. (Чистка была произведена ее сыном уже после смерти Е. Г., тогда он, в частности, обнаружил в красном пакете со следами сургуча письмо на бланке Председателя Реввоенсовета Республики, в котором Л. Д. Троцкий благодарил автора за посланную ему книгу “Знаменья” и тепло о ней отзывался. Онемев от ужаса, хотя это было уже в 1970 году, Михаил Львович немедленно сжег документ, смертельно компрометировавший мать…) Письма Эренбурга к Полонской, написанные в 1930 году, – ответные, их тон заметно отличается от прежних, из писем ушла грустная веселость, игривость, ощущение душевной близости. Они доброжелательно-суховаты, и Эренбург, раньше неизменно пенявший Полонской на задержки с ответом, даже не регистрирует трехлетнего молчания.

Затем в переписке наступает большой перерыв: 1931-1939. В эти годы Эренбург несколько раз приезжал в СССР; изменился его статус (он стал корреспондентом “Известий” в Париже и советским писателем), и в 1932, 1934-1935 и 1938 годах он виделся с Полонской в Ленинграде и в Москве.

Когда в конце 1937 года Эренбург приехал в Москву из Испании с надеждой через несколько недель вернуться к своим обязанностям военного корреспондента “Известий” в Мадриде, его лишили заграничного паспорта и шесть месяцев продержали в эпицентре террора, прежде чем было сочтено целесообразным отпустить его назад в Испанию. В эти месяцы имя Эренбурга не раз встречается в письмах Полонской к М.

М. Шкапской, жившей тогда в Москве. 14 февраля 1938-го: “А вот встречали ли Вы Илью Григорьевича? Я слышала, что он обосновался в Москве, получил квартиру в Лаврушинском и т. д. Мне жаль, что он не собирается в Ленинград” 22. 15 марта 1938-го: “Видали ли Вы Эренбурга или только издали?” Наконец, 15 мая, повидавшись с Эренбургом (он уезжал из СССР через Ленинград), Полонская пишет: “Илью Григорьевича я видела здесь перед отъездом. В Испании сейчас ему будет нелегко, но я с удовольствием поменялась бы с ним, ни минуты не задумываясь”. (Прямой смысл этой фразы относится к переживаниям за судьбу Испанской республики; можно думать, что был у нее и второй смысл.) Весной 1939 года после поражения Испанской республики, отлученный в ожидании советско-германского альянса от газетной работы (корреспонденции из Испании Эренбург печатал под своим именем, из Франции – под псевдонимом Поль Жослен, и то и другое запретили), Эренбург после долгого перерыва начал писать стихи. Его письмо к Полонской от 28 апреля 1939 года, несмотря на все беды и тревоги, исполнено торжественной радости (оно даже написано о себе в третьем лице!): “Мировые событья позволяют гулять Эренбургу-Жослену, ввиду этого Эренбург вспомнил старину и после семнадцати лет перерыва пишет стихи. Так как в свое время он показывал тебе первые свои стихи, то и теперь ему захотелось послать именно тебе, а не кому-либо иному, его вторые дебюты…” Получив ответ Полонской, Эренбург написал ей 5 июня: “Дорогая Лиза, твое письмо, твоя дружба ободрили и вдохновили меня, как когда-то на Rue Lunain. Кот, что ходит сам по себе, на радостях изогнул спину” 23. 29 июля 1940 года Эренбург вернулся в Москву из оккупированного гитлеровцами Парижа; через Германию его провезли под чужим именем. Тяжело больной, он приехал в Москву, где, с подачи коллег, ходили слухи, что он стал невозвращенцем. О возвращении и болезни Эренбурга Полонская узнала, видимо, еще до прибытия его в Москву, поскольку 31 июля она писала Шкапской: “Получила Ваше сообщение о болезни Ильи Григорьевича и просто не в состоянии была Вам писать. Очень прошу Вас, дорогая, черканите пару слов. Я сама написала бы Ирине, но не знаю ее адреса”. В тот же день Шкапская сообщала в Ленинград: “Ну вот, дорогая, Илья Григорьевич приехал позавчера. Ириша звонила – очень худой, уверяет, что это только острый колит был долго, сейчас ему лучше… Будем надеяться, что все это ложная тревога. Ваш привет сердечный ему через Ирину передала”. 26 августа Эренбург написал Полонской первое по возвращении письмо.

В конце августа 1940 года Эренбургу разрешили напечатать в газете “Труд” очерки о разгроме Франции, свидетелем которого он был. В условиях жесткой цензуры эпохи советско-германского пакта о дружбе антифашистские очерки Эренбурга стали сенсацией. Полонская пишет из санатория, где лечилась, в Москву Шкапской: “Нет ли у Вас под рукой статей И. Г. в “Труде”?” – и через несколько дней снова: “Если достанете номера “Труда”, не посылайте мне их, а только сообщите даты. В Ленинграде я пойду в Публичную библиотеку и почитаю. Оттуда уже пошлю Вам и стихи, а Вы покажете их, когда прочтете, только И. Г.”. 17 октября Шкапская пишет Полонской: “Насчет “Труда” – напишу, как получу. Сегодня будет у меня Лиля Брик – она его (Эренбурга. – Б. Ф.) видала, я тогда припишу кое-что в письме…

Лиля Юрьевна почти ничего нового не сказала, только детали. Но со слов Эренбурга рассказывает, что Фейхтвангер как будто не убит, как прошел слух, а в Лиссабоне, сестра ея Эльза в неоккупированной Франции, Арагон был врачом на фронте, дважды награжден, но ни минуты не поколебался в своей советскости, как и Муссинак, который в тюрьме, как и Жан-Ришар Блок… Потом я звонила Илье Григорьевичу. Он все собирается ко мне, но болеет и занят, рассказала ему, что Вы нездоровы, он ужасно встревожился. “Труд” он еще не получил…” В декабре 1940 года Эренбург приехал в Ленинград. Тогда были написаны обращенные к нему стихи Полонской: