Александр Розов - Крест и спираль. Кляксы на хрониках

Римский культ «Непобедимого Солнца» (которого придерживались все императоры от Септимия Севера до Константина) начался с культа Баала из сирийского города Долихена, воспринимавшегося легионерами как эквивалент Юпитера (Юпитер Долихенский).

«Задолго до официального принятия христианства правящая верхушка империи начала стремиться к реорганизации культов, к введению единой государственной религии. Об этом, несомненно, думал и Элагабал (218–222 г.), пытаясь утвердить в Риме культ сирийского бога Ваала, почитаемого как Непобедимое Солнце… и хотя после убийства Гелиогабала культ Ваала был упразднен, спустя несколько десятилетий в Риме возобладала та же тенденция к утверждению единой для всех религии, когда император Аврелиан (270–275 г.) вновь ввел культ Ваала как культ Непобедимого Солнца — верховного покровителя государства» (К. Куманецкий «история культуры древней Греции и Рима»).

Позже, когда в моду у легионеров вошел персидско-халдейский митраизм (где тоже присутствует крест, спираль и бык), Юпитер Долихенский стал восприниматься как эквивалент Митры. Тогда же в армии появились митраистские братства (ордена) «воинов света» (из которых потом возникли христианские рыцарские ордена).

Обычай украшать щиты крестами (или критскими лабрисами) распространяется также в III в. Эти-то кресты мы и наблюдаем на щитах легионеров Константина и на его знамени в битве за Рим в 312 г. (кстати, это знамя называлось «лабарум»). Лабиринт тоже никуда не делся — в средневековых кафедральных соборах мозаичные лабиринты существовали в качестве аллегорического «пути в Иерусалим», который верующий проделывал в молитве и на коленях, что считалось суррогатом паломничества в Палестину.

Казалось бы, исходя из всего сказанного выше, история культа креста-со-спиралью должна была стать предметом подробных историко-культурных исследований. Ничего подобного ! Детали крито-финикийской религии закрыты огромной «кляксой» — они оказались в области «искусственно исключенных» событий. Судя по всему, совместными усилиями церковных иерархов и светских правителей (разумеется, с привлечением историков) был проделан титанический труд:

Во-первых, были истреблены по возможности все первоисточники, их позднейшие копии и даже документы, содержащие ссылки на эти копии (а таких документов, рассеянных по средиземноморью за 3000 лет существования крито-финикийской культуры, должно было накопиться огромное количество).

Во-вторых, для заполнения подозрительной пустоты (на месте уничтоженных документов) были сконструированы некие «квазиисточники». Из них следует, что крито-финикийская религия была отвратительной смесью сексуальных извращений и жесточайшего садизма. Особенно популярна новелла о сожжении младенцев заживо, как основной форме отправления культа.

В-третьих, была закреплена традиция, согласно которой исследования, связанные с культом Баала и его происхождением, выглядят неприлично и вести их не стоит. Для этого христианской теологией была создана целая банда злобных демонов с именами, производными от Баала и Астарты (Ваал, Баэль, Белиал, Вельзевул, Астарот и т. п.). Фокус удался: редкий ученый (и редкий инвестор науки) захочет приобрести стойкую репутацию сатаниста.

Так исследования корней цивилизации были целенаправленно отданы на откуп псевдонаукам типа уфологии и теософии (которые похоронили остатки фактов в океане шизофренического бреда). Правда, любопытные моменты, все же, встречаются — например, поклонение трех волхвов — Балтасара, Мельхиора и Каспара — младенцу — Христу. Самое первое изображение волхвов (а возможно и сама легенда) появилось в IV в. н. э., в Медиолане, где Константин издал свой знаменитый эдикт о легализации христианства. Группа деятелей неформальной науки заявила, что исходные имена «волхвов» — Баал-цезарь, Мелькарт и Астарта. Можно было бы считать подобие имен простым совпадением, но на наиболее древнем из сохранившихся рисунков один из трех «волхвов» — явная женщина. Да, неаккуратно работал в VI в. императорский департамент по религии. А еще древние римляне. Стыдно.

Как мы уже установили, блестящая афера, начатая Септимием Севером и Юлией Домной и завершенная век спустя Диоклетианом, Констанцием Хлором и Константином, родилась не на пустом месте. Эти люди стояли на плечах более ранних «конструкторов имперских религий» — в т. ч. Сенусерта и Эхнатона, речь о которых шла выше — следовательно, они знали как надо (и как не надо) делать.

Они знали, что надо избегать сложных ритуалов — народ любит простые ритуалы. Они знали, что нельзя заимствовать культ со сложившейся жреческой иерархией — жрецы сядут на шею. Они знали, что не может быть общего бога может быть общего бога у мужчин и женщин, бедных и богатых, старых и молодых. Даже у разных социальных групп не может быть общего бога: у крестьян он должен быть связан с сельскохозяйственным циклом, у солдат — с оружием и воинской традицией, у ремесленников — со знанием технологии, у купцов — с балансом честности и хитрости, у моряков — с морем и удачей, у ученых — с чем-нибудь абстрактным (вроде того же «логоса»).

Но, вместе с тем, имперский бог должен быть единым богом, для которого «нет различия между иудеем и эллином, потому что один Господь у всех» (приписывается апостолу Павлу) — таков закон древней магии: что вверху, то и внизу; один хозяин на небе — один на земле.

Бог должен быть любящим и справедливым — иначе люди к нему не потянутся, но он должен быть сильным и строгим — иначе его не будут уважать. Бог должен быть понятным и человечным — тогда люди могут чувствовать сопричастность его делам, но он должен быть непознаваемой всемогущей и всеведущей сущностью высшего порядка — иначе он не будет восприниматься как бог.

Исходя из тех же соображений, бог должен быть одновременно и нашим современником, и существовавшим до начала времен творцом и хозяином вселенной, о деяниях которого повествует древнейшая традиция. И своим последователям он должен дар, достойный своего статуса — спасение и жизнь вечную. Разумеется, по законам жанра, этот дар предлагается на определенных условиях (определяемых жреческой корпорацией — церковью).

С точки зрения логики, создание такой конструкции — принципиально неразрешимая задача соединения диаметрально-противоположных свойств. Но логика исходно не имеет отношения к религии. Религия — это социально-психологический феномен, а в социальной психологии противоположности зачастую сходятся. Так в эстетике сливается идеальная красота и идеальное безобразие. Так в политике грандиозное свинство воспринимается как недосягаемое величие. Так и в религии полный абсурд сливается с абсолютной истиной.