Виктор Кожемяко - Время борьбы

– Вы сказали: вижу личную задачу. Но она осуществима, наверное, лишь в рядах партии. Что значит партия для вас?

– Очень много. Даже когда КПСС была по существу разгромлена, я твердо знал: партия коммунистов непременно возродится! Потому что в народе оставались живы её идеи. Вы помните, какая мощная была демонстрация 7 ноября 1991 года? Запомнился мне Геннадий Андреевич Зюганов на той демонстрации. Как он стоял посреди Красной площади и очень внимательно смотрел на проходивших вокруг него в колоннах людей. Будто впитывал эту народную энергию и волю.

А потом мы с моим другом Владимиром Родиным и другими товарищами взялись восстанавливать нашу районную парторганизацию. Ещё КПРФ официально не было, а у нас 15 сентября 1992 года уже состоялось собрание коммунистов района. Пришло на него более трехсот человек. И в результате мы официально зарегистрировали нашу организацию коммунистов, даже добились себе помещения в здании Октябрьского райсовета. Конечно, в 1993-м нас первых опять начали громить, но и снова до конца уничтожить не получилось.

– А где вы сами были во время октябрьских событий 1993-го?

– В Останкине. Не за теми вождями пришлось тогда идти, но это другая тема...

– Попытки уничтожить нашу партию не кончились. Наглядный пример – недавняя семигинско-потаповская диверсия. Ведь был момент, когда всё висело буквально на волоске. И я помню ваши страстные статьи в «Правде», «Советской России», «Правде России», где вы отстаивали единство партии, принципиальную идейную линию, давали убедительный отпор «пятой колонне». Помню и пленум Московского горкома в январе 2004 года, где обсуждались итоги очень трудного XIV пленума ЦК и ещё более трудного второго этапа IX внеочередного съезда партии. Мы с вами на том пленуме горкома сидели рядом, и я видел, что действовали вы, представляя ЦК КПРФ, как настоящий боец. Прямо скажу, мало были похожи на олимпийски спокойного академического ученого, какими их обычно изображают.

– Да, уж тут было не до олимпийского спокойствия. «Сезон политического бандитизма» – так назвал я тогда одну из своих статей в «Правде», и этому бандитизму надо было решительно, активно противостоять.

Семигина я узнал, работая в Координационном совете НПСР. Уже там пришлось очень серьезно выяснять с ним отношения. А 6 марта 2003 года на пленуме ЦК меня избрали членом Президиума Центрального Комитета, и это ещё больше повысило мою ответственность за сохранение партии, её идейного и организационного единства.

– Хочу остановиться как раз на вашей работе в Президиуме ЦК и вообще на его деятельности как коллективного органа. Одно из обвинений семигинско-потаповских фракционеров в адрес руководства партии состояло в том, что никакой коллективности руководства на самом деле нет, что Зюганов «приватизировал» партию, всё решает единолично и т. п. Что можете сказать на сей счет?

– К реальности это отношения не имеет. Если говорить о Президиуме ЦК, где я уже три года, то у нас в ходе обсуждения того или иного вопроса нередко возникают разногласия, происходит острая дискуссия, и мнение коллективное складывается из сопоставления разных мнений и точек зрения.

– А если не складывается?

– Тогда переносим принятие решения на другой раз. Идет дополнительная работа по изучению проблемы.

– Значит, вы не считаете, что Зюганов «давит» и навязывает своё, игнорируя товарищей?

– Нет, конечно. На пленумах Центрального Комитета вы и сами имеете возможность его стиль наблюдать. Президиум тоже работает как подлинно коллегиальный орган.

– А могли бы привести пример своего личного вклада в работу Президиума? Какой-то факт, когда ваше предложение было принято, реализовано и в результате у вас осталось чувство удовлетворения...

– Ну, например, по моему предложению Президиум принял в сентябре 2003 года важное, как я считаю, постановление «Об основных принципах отношений КПРФ с союзниками и попутчиками». Продиктована была эта моя идея уроками, полученными в НПСР. Горькими уроками, которые дорого нам обошлись. Потому идею Президиум поддержал. А затем мы с Валентином Степановичем Романовым работали над проектом постановления, в него вносились уточнения, изменения, дополнения. В итоге этот документ, на мой взгляд, сыграл свою роль в преодолении кризиса, который изо всех сил старались создать для нашей партии её противники.

– А теперь о том, как видится вам сегодня состояние науки в нашей стране и её будущее.

– Если сказать в общем, то состояние сверхплачевное, и это, по-моему, всем известно. Конкретно могу проиллюстрировать кое-что опять на примере моего Октябрьского района – района науки. Здесь президиум Академии наук, десятки академических институтов, но, кроме того, была мощная прикладная наука. Например, в области станкостроения. Здесь находился ЭНИМС – Экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков. Он разрабатывал станки, которые потом внедрялись в производство на знаменитых станкостроительных заводах «Красный пролетарий» и имени Серго Орджоникидзе, находившихся здесь же. То есть в Октябрьском районе существовала в комплексе вся система – от науки отраслевой до производства. Замечу: очень конкурентоспособного производства!

А что мы видим сейчас? На месте завода имени Серго Орджоникидзе – торговый центр. Завод «Красный пролетарий» тоже прекратил свое существование на этой территории.

– И что на его месте?

– Какой-то бизнес-центр... Ну и, конечно, наука стала не нужна. Институт приватизировали, и он деградировал. Оставался еще какое-то время завод «Станкоконструкция», который был базовым при институте, но теперь прикрывают и его. Наш депутат-коммунист в Московской городской думе Сергей Никитин обратился по этому поводу с запросом к Лужкову. Однако боюсь, что уже поздно. Вот были бы коммунисты раньше в Мосгордуме и было бы их большинство – может, удалось бы спасти отрасль, где во многом мы лидировали.

К сожалению, таких примеров, как я привел, – десятки.

– Хорошо, что хоть Академия наук пока сохранилась...

– Но переживает очень тяжелое время. И вынуждена постоянно ощущать над собой секиру опасных «инициатив» правительства.

Главное, на мой взгляд, состоит в том, что власть не способна (да и не хочет!) поставить масштабные задачи перед Академией, и наука для этой власти – просто обуза. Не случайно же такое финансирование, при котором все расходы на науку скукожились у нас до 0,3 процента валового внутреннего продукта, тогда как в европейских странах ниже двух процентов эти расходы не бывают.

Вот буквально сегодня слышу по телевизору, что в Германии правительство выделяет еще 6 миллиардов евро на высокие технологии. Дополнительно! Стало быть, там находят задачи для науки – при капитализме, но находят. А у нас никаких задач нет.