Виктор Астафьев - Родной голос

Судьбе было угодно свести меня с несколькими вепсами. С Анатолием Петуховым, писателем из вепсов, живущим в Вологде, я бывал в тайге, на рыбалке, в семье его, у матери и брата Евгения, и поныне работающего учителем в средней школе поселка Новленский, под Вологдой, на берегу Кубенского озера.

Народность вепсы обитала в совсем уж суровом, непроходимом болотистом краю меж южной оконечностью Карелии, северной частью Ленинградской и северо-западной окраиной Вологодской области. Здешняя природа не баловала щедротами жителей, тут все у нее бралось с великим трудом, упрямством и умением. И тем не менее мирные вепсы, которых я встречал, рослы, крепки телом и, что совершенно естественно, суровы характером, хотя тот же Евгений Петухов застенчив, деликатен, образован. На рыбалке же оба брата отходят, делаются говорливы. Рыбалку, природу оба любят без ума, и если б была возможность, так и не сходили бы с красивого Кубенского озера, когда-то изобильного рыбой, да какой! — нельма, карликовый сиг (нельмушка по-здешнему), судак, лещ, истекающий жиром, щука что акула, окунь, будто жених — наряден и нахален, и совсем исчезнувший деликатес — снеток.

Анатолий Петухов — охотник, зверобой и следопыт, хороший писатель, рассказчик — заслушаешься. Несколько замкнутый в городе, на людях, на природе он надежен, предан товариществу до самопожертвования (что не раз я испытал на себе).

Но печален и даже скорбен он становился, когда рассказывал о своей любимой, мало кому известной, лесной родине — Вепсии, где была своя письменность, фольклор, ремесла, орнаменты, особый уклад жизни, тайные лесные чуда, загадки, мистика, суеверие — все-все было свое!

И ничего не стало.

Народ рассеялся, почти ассимилировался от невнимания, наплевательского к нему отношения, административного равнодушия и преступной руководящей безалаберности.

Многие годы по заросшим, разрушенным дорогам каждое лето настойчиво ездил и ходил в родной край Анатолий Петухов. Потом перестал ездить — не к чему. Загадили Вепсию, выжгли жилища ее, поселки и кордоны дикие туристы, браконьеры, шатучие людишки. Ныне они же отчисляют от пенсий своих и зарплат трудовые рубли на сирот, на разрушенное ими прошлое — храмы, памятники культуры, на могилы, мемориалы и прочая, прочая, общество «Милосердие» создают, энтузиастами и патриотами слывут.

А что, если бы те же ленинградцы, вологжане, жители Карелии вместо того, чтобы в телевизоре маячить и себя хвалить, взяли бы да и отстроили то, что порушили, пожгли в той же хотя бы Вепсии, помогли восстановиться и вернуться в свои исконные леса, к древним очагам милой им родины. Где трудно, однако по-своему счастливо жилось этому маленькому, благородному, самоотверженно-трудолюбивому народу.

А что он таков, я мог убедиться, долгие годы наблюдая за Раисой Васильевной Петуховой — матерью Анатолия и Жени. Тихая, опрятная, она творила чудеса из всего, что попадает в руки, когда дело касалось пропитания. Никакой грибок, никакая рыбка, никакое перышко, шкурка, лапка, деревяшка, веточка не пропадали у нее даром, все шло в обиход и оборот.

Не уродились добрые грибы, она наломает каких-то опяточек, белоножек, синюшек, все, на что мы, верхогляды, наступаем, соберет, изрубит сечкой, поместит в кадушку или туесок, засыплет укропиком, лесными травками, приправит чесночком либо перышками чеснока, которые чаще всего выбрасываются, зальет постным маслицем, зимою подаст на стол — только ложки мелькают.

Принесут сыновья рыбу нельму — на балык ее, в пряное соленье; щуку — в печь — коптить; жир с рыбьих кишок оберет, перетопит, потроха перемоет, изжарит, мелочишку набросает на под русской печи — зимой уха из сушенки объеденье. Бойким на язык, современным интеллектуалкам поучиться бы семьи кормить и дом обихаживать у таких женщин, как Раиса Васильевна, а рыбозаводам и всяким пищеобрабатывающим предприятиям, превращающим добро в дерьмо, перенять бы в этом доме умение и крестьянские «хитрости», название которым — радение в труде.

И вообще поучиться бы у разогнанных крестьян всех народностей совестливости, опрятности, упорству в ведении хозяйства, бережливости ко всему, что живет, растет вокруг нас. К сожалению, уже совершенно больная, доживает век свой Раиса Васильевна не в родных лесах, не среди светлых озер и неторопливых речек, не среди песенного птичьего грая, а в казенной избе, под окнами которой дымит, грохочет несущаяся куда-то колесная и прочая техника. Но под теми окнами все равно каждое лето пестрели желтые цветочки, на задах дома зеленели овощи на махоньком, немудреном огороде.

Анатолий Петухов по зову крови и совести начал назначенную ему судьбой работу, скорее даже борьбу (без борьбы у нас никак невозможно) за воскрешение своего края и народа — пишет и печатает статьи, сколачивает из вепсов, разбродно живущих по стране, общество активистов и патриотов для важного этого дела. И зная, как у нас приживается и пробивается всякое доброе начинание, какие препоны, пренебрежение, непонимание и даже сопротивление встретят они на своем благородном пути, все же желаю им крепости духа, терпения и многих сил для работы, которую без них и за них никто не сделает.

И еще об одной беде или нелепости, связанной с малыми народами, мне хочется рассказать.

В Эвенкии и вокруг нее как-то давно и последовательно уничтожается оленье дело — основы основ жизни северных народов. Не хватает пастухов, животных косят болезни, борясь за продовольственную программу, диких оленей варварски истребляют под видом заготовки мяса и шкур узаконенные заготовители — те же браконьеры, только еще более разнузданные и безответственные, поскольку не сами по себе они истребляют животных, а по заказу, государственному договору и за хорошие деньги.

И вот еще одно «мудрое» решение — разгородить леса и пастбища в Эвенкии, заставить неорганизованные стада оленей, как коров, пастись выгонно-привязным способом, ходить вдоль забора, не выедать и не выбивать как попало пастбища, быть всегда на глазах, не удручать добрых людей анархическим поведением и хождением по местности, обходиться вообще без пастухов, оставив их лишь в качестве наблюдателей и помощников во время отела — экая соблазнительная перспектива, на нее и денег не жалко экономная экономика все равно себя оправдает. Однако боюсь, что оленя, как корову, на веревку не привязать — все же животное полувольное, да и веревок не хватит.

Все заборы, намеченные по плану, еще не загорожены, но с вертолета видно их ниточку на протяжении сотен километров — свежие, неожиданные, пугающие глаз. Эвенки, с некоторых пор настороженно воспринимающие всякие загороди, особенно в нехоженой, глухой тайге, примолкли, ждут худого дела от этого новшества, не проявляют надлежащего энтузиазма.