Максим Калашников - Крещение огнем. Борьба исполинов

Что могло спасти страну тогда? Диктатура. Жесткая и беспощадная власть, ставившая на мобилизацию и развитие. Автократический режим, опирающийся на сильные «мозговые центры». Причем диктатура не в том смысле, что каждый в стране должен был ходить по струночке и по утвержденным свыше инструкциям. Нет, диктатура нужна была в древнем смысле: когда сильный правитель опирается на широкие народные массы, подавляя сопротивление аристократии и чиновничества. Силы косной, враждебной идеям развития. И мы бы с готовностью пошли за таким диктатором. Особенно если бы он сбросил безлико-космополитический костюм темно-синей шерсти, сорвал бы с шеи галстук и облачился в черный френч. Или в кожаный плащ с отворотами.

Нам нужен был технократический Гитлер, совмещенный с «хай-тек»-Сталиным. Нам же предложили только товарища Г.

В самом деле, кто мешал нам самим остановить бессмысленную гонку вооружений на несколько лет? Пусть США продолжали бы себя разорять. А мы выигрывали время и средства для захватывающей модернизации СССР. Пресловутая гонка, коль ее ведут умные люди, всегда выливается в набор обманных, психических атак. Здесь позволителен и оправдан любой обман. Разве Гитлер не пугал англичан и французов, показывая им новейший истребитель, существовавший всего в нескольких опытных образцах? И что мешало нам поступать так же? Зато Москва получала возможность влить колоссальные ресурсы в новейшие технологии двойного назначения, поднять вторую экономику в «архипелаге ВПК». А от проклятых генералов и ретроградов из партийной верхушки умный диктатор мог легко защититься, опираясь на личную гвардию. Так же, как Сталин когда-то опирался на Берию и его ведомство.

Но Г. метался. Первые два года своего правления он вроде бы старался осуществить андроповские планы. Но все он делал как-то хаотически, по чуть-чуть, ничего не доводя толком до конца.

Ну, разве что подрывал доходы бюджета своим дурацким «сухим законом», причем с завидными постоянством и энергией.

Вроде бы нужно было беспощадно бороться с коррупционерами в государственной верхушке. И Горбачев сначала действительно продолжал начатые Андроповым дела. Например, узбекское. Следователи Гдлян и Иванов раскручивали цепи преступлений тамошней партократии, что тянула из бюджета СССР громадные деньги за якобы поставленный стране хлопок. Или же среднеазиатские баи устраивали себе подпольные, нигде не учтенные хлопковые плантации-латифундии, куда насильно сгоняли работников из местных. Позже, уже в армии, я слышал рассказ своего подчиненного, узбека Худайбергенова, о том, как его сестру загнали трудиться в подобное поместье и как сотни людей вкалывали там на рабских условиях под надзором вооруженных конвоиров. Хлопок сдавали государству, но деньги за него шли в личные карманы узбекской верхушки. Однако Москва смогла засечь эти подпольные плантации с помощью спутников разведки…

Нужны были громкие показательные процессы. Массовые митинги с требованием расстрелять врагов народа. Сообщения о казнях и конфискациях. Но все делалось наполовину, втихую. С какими-то утечками в прессу. Горбачев боялся, что антикоррупционные дела подорвут авторитет коммунистической партии. И добился обратного эффекта: он только обозлил республиканские партийные верхушки, а не сделал их покорными. Национальные «элит-коммунисты» стали поддерживать в своих регионах откровенных антирусских националистов.

Вроде бы при раннем Г. проводились некоторые репрессии против обнаглевших при Брежневе чиновников. Так, волна арестов накрыла МИД, Госкомитет по экономическим связям, Минвнешторг. Под белы рученьки брали заместителей министров. Например, взяли заместителя главы Министерства внешней торговли Сушкова, занимавшегося закупками заграничного оборудования для нашей автопромышленности. Ему инкриминировали получение взяток от американских и европейских корпораций. И еще пытались выбить компромат на министра Патоличева, обвиняли в связях с японской разведкой. Арестовали бывшего брежневского секретаря Бровина, ведавшего допуском в приемную генсека. «Хлопковое дело» перекинулось в Казахстан и Азербайджан.

Но и эти репрессии получились какими-то несистемными, непоследовательными. Ну, вроде бы решили навести порядок в делах хлопковых. Уничтожить криминальные схемы. Но до конца работу не довели. Стали немного шерстить московскую верхушку, а к работе по слому явно вредительских систем даже не подступились. Например, к прекращению массовых закупок американского фуражного зерна — при том, что за те же деньги можно было бы сохранить отечественные урожаи и полностью отказаться от импорта хлеба. Не стали совмещать репрессии с поиском передовых технологий и их носителей внутри страны. Тех, что упорно не желали замечать бюрократы. Вернее, попытку сделать подобное предприняли в 1987–1989 г г. Но и ту горбачевцы все загубили. Наконец, в Кремле так и не подступились к делу рационализации оборонной политики и обуздания генеральских аппетитов.

И так далее, читатель. В сей хаотичности и непоследовательности — весь Горбач.

У него было прекрасное время — между апрелем 1985-го и 26 апреля 1986 г. Между пленумом, приведшим Г. к власти, и Чернобыльской катастрофой. Но Горбачев по большому счету не сумел им воспользоваться.

Враг же своих возможностей не упустил. Он продолжал сбивать цены на нефть, ускорять гонку вооружений и разжигать огонь Афганской войны.

В Афганистане продолжались тяжелые бои. Страну охватила гражданская война. Войска советской 40-й армии взвалили на свои плечи тяжелую ношу. Наше руководство все сильнее задумывалось над тем, что положение тупиковое, что русские не могут решить проблему военными средствами, что войска нужно выводить. Афганское просоветское руководство решило формировать правительство национального примирения с участием других партий, помимо правящей НДПА.

«Между тем в 1985 г. боевые действия с отрядами моджахедов продолжались во многих провинциях. В марте была проведена крупная по своим масштабам Кунарская операция. В ее ходе боевые действия велись на всем протяжении Кунарского ущелья — от Джелалабада до Барикота, общей протяженностью 170 км. Генерал армии В. И. Варенников так отзывался об этой операции: „… Уже тогда были заметны моменты, которые позволяли нам сделать вывод: несмотря на экстремизм оппозиционных банд (а их было много), надо искать общий язык с народом. К нам приходили тогда старейшины, и мы заключали с ними соглашения: если в нашу сторону не будет ни одного выстрела, то и на них не упадет ни один снаряд. И когда операция закончилась, а она была очень сложной — только в десанте участвовали 11, 5 тысячи человек, ни один самолет не был сбит и вообще наши потери оказались минимальными“«. («Советская литература», 1990, № 10.)