Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти

Осведомленный В.Ф. Джунковский, в то время товарищ министра внутренних дел и командир отдельного корпуса жандармов, считал, что погром был спланирован и организован, что командующий Московским военным округом и московский градоначальник Ф.Ф.

Юсупов знал о погроме, но никаких превентивных мер не принял. В Москве грабили немецкие магазины и фабрики, награбленное не только выносилось, но вывозилось на подводах за пределы города, и никто не останавливал мародеров. Под предлогом борьбы с немецким шпионажем арестовывали совсем невинных людей, вроде известного общественного деятеля и бессменного (1907-1917) председателя Московского общества фабрикантов и заводчиков Юлия Петровича Гужона, француза по крови и германофоба. Его арестовали в Петербурге, произвели обыск и освободили лишь после вмешательства Французского посольства. Джунковский утверждал, что Гужон был освобожден им лично после переговоров с начальником Генерального штаба Н.Н.

Янушкевичем и главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем30.

В Москве под предлогом борьбы с немецким засильем убивали не только немцев, но и евреев, русских и людей других национальностей. Так, на фабрике Цинделя толпа, избив управляющего Карлсена, вероятно скандинава, бросила его в реку, а когда он попытался выплыть, добила. Причем чернь дважды надругалась над телом, отбив его у полиции и кинув в воду. Толпа разгромила фабрику Жиро, принадлежавшую французской фирме. На фабрике Шредера чернь начала избивать сына владельца; полицмейстеру с помощью городовых удалось его спасти, тогда погромщики ворвались в цеха и убили четырех русских женщин, якобы приняв их за немок, а трупы бросили в реку. 28 мая весьма организованная толпа в центре Москвы стала громить принадлежащие немцам магазины. Вечером к погромщикам присоединились "нижние чины", общими усилиями они превратили в руины магазин и склад музыкальных инструментов на Кузнецком мосту. Улица была загромождена изувеченными роялями, которые выбрасывались из окон31.

И еще одна деталь: прозорливый и умный Джунковский, "теоретически" осуждавший погромы, на деле одобрял злодеяния толпы: "Мы были с ними (немцами. – С. Д.) слишком добры. Я на стороне наших рабочих. Их терпение лопнуло. Сейчас я проезжал по улицам Москвы. Я видел народ… Они идут с веселыми лицами"32.

Александр III некогда сказал варшавскому генерал-губернатору И. В. Гурко: "В глубине души я всегда рад, когда бьют евреев. И все-таки не надо допускать это"33.

Не следует сомневаться в правдивости процитированных слов. Если факт "не лезет" в ложную концепцию, его дезавуируют. П.А. Зайончковский, на которого я в данном случае ссылаюсь, указывает источник: ИРЛИ (Пушкинский дом). Ф. Феоктистова. 9122. LII654. Л. 8. Дневниковая запись от 21 января 1891 г.).

Известен и такой эпизод: во время погромов магазинов сладостей, владельцы которых Эйнем и Динге возможно не были немцами, грабеж неожиданно приостановился – разнесся слух, что конфеты отравлены (толпа верит любому вздору). Затем "просочилась" информация о том, что полицейские и нижние армейские чины тоже участвовали в разбое.

Евреев – население и солдат – с самого начала войны обвиняли в пособничестве врагу, причем фантазия желавших это "доказать" не знала предела. Выдвигались следующие обвинения: евреи устанавливают связь с неприятелем посредством подземных телефонов и аэропланов, снабжают врага золотом и съестными припасами (по одной версии, золото привязывали под крылья специально обученных гусей, которые долетали до противника; по другой версии, золото вывозилось во внутренностях битых куриц). В травле участвовали и священнослужители. Так, в Волынской губернии некий священник вещал с амвона, что евреи шпионят, приспособив живот коровы для телефонной связи с неприятелем!. В Вильне 14 августа 1915 г. средь бела дня в одном из еврейских домов был произведен обыск: в поисках пресловутого подземного телефона все было перевернуто вверх дном. 16 сентября того же года во время боя под Рафаиловкой (Луцкий уезд) загорелось несколько еврейских домов.

Комендант заявил, что этим способом "жиды" сигнализируют австрийцам. Это, так сказать, народное творчество. Сверху же в части поступил приказ командующего бригадой генерал-лейтенанта Ждановича, в котором он предлагал приняться за "искоренение жидовского зла в русской армии, заражающего и русского солдата", ибо опасался, что после войны евреи потребуют равноправия34. Подобные приказы сочинялись в то время, когда газеты публиковали длинные списки погибших на фронтах, в том числе фамилии нескольких тысяч евреев.

А вот выписка из циркуляра Министерства финансов, разосланная по распоряжению Министерства внутренних дел "чинам" своего ведомства. В циркуляре сообщалось, что по полученным в департаменте полиции "непроверенным" сведениям германцы, дабы "подорвать благосостояние крестьянского населения России", намереваются с помощью машин выжигать хлеб на корню. В этом злодеянии участвуют русские немцы и "привлеченные к этому делу путем подкупа евреи". Министерство финансов предлагало ознакомить с циркуляром волостную и сельскую администрацию, "хотя означенные сведения не проверены и возможно, что являются не вполне достоверными"35.

Для меня именно этот циркуляр загадка. Министром финансов России в то время был вполне нормальный человек, "европеец", сотрудник Витте и Коковцева Петр Львович Барк. Как он мог санкционировать распространение подобного бреда, непонятно, разве что под сильнейшим давлением Министерства внутренних дел. К чести Русской православной церкви будет сказано, что Синод в отличие от прежних времен не выступал ни с какими антисемитскими заявлениями, наподобие тех, которые практиковались, например, в 1806 г.* Нелишне отметить, что даже такой одиозный журнал, как "Часовой", написал о выполнивших свой гражданский долг евреях, участниках войны. Некто Л. Баратов в статье "Вселенская держава" сослался на воспоминания генерал-майора Викентия Иванова, бывшего командира 2-й роты Апшеронского полка великого князя Георгия Михайловича (позже Иванов стал командиром этого прославленного полка). Апшеронцы носили сапоги с красными отворотами в намять о тех днях, когда они вели бой "по щиколотку в крови". Иванов так описал один из эпизодов битвы под Суходолами: «…я увидел ротного барабанщика еврея Кунсберга, у которого в начале боя на моих глазах был прострелен барабан, и поэтому я приказал ему бросить его и быть при роте санитаром, на четвереньках продвигающегося в цепи. – "Ложись, что ты обалдел что ли", – крикнул я на него. "А патроны, Ваше Высокоблагородие, солдатам же нужны. Я собираю с убитых и раненых и разбрасываю живым…" – ответил мне барабанщик и показал мне свою фуражку, действительно полную патронов.