Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти

* Напомню, что Трубецкие – потомки еврея П.П. Шафирова по линии его дочери, княгини Е.П. Хованской.

Шел 1908 год. Еврейская процентная квота неукоснительно соблюдалась тогдашним (1908-1910) министром народного просвещения А.Н. Шварцем. Что же касается огромного числа православных неофитов, а главное протестантов, то Синод бдел. Особенно усердствовал иеромонах Иллиодор (Сергей Труфанов). Восемнадцать евреев, поступавших в Новороссийский университет, оказались "за бортом". Способ, к которому они прибегли для исправления в паспорте графы "вероисповедание", был неординарный. Никто еще в России до этого не додумался. "Как еврей, привыкший в каждом явлении прежде всего ценить его остроумную сторону, не могу отказать коллективному уму этих восемнадцати в изобретательности. Они выдумали новое слово… за которое им можно выдать патент". Что же это за способ? Оказывается, восемнадцать не принятых абитуриентов восприняли магометанскую веру!

Действительно – такого еще не было.

Фельетонист журнала "Рассвет" Давид Иосифович Заславский (1880-1965), печатавшийся под псевдонимом Ибн-Дауд, не скупясь на иронию, продолжает: каждому "мусульманину" обеспечен диплом, квартира, сытный кусок хлеба, невеста с приданым и даже, ведь они исламисты, не одна, а несколько жен, как "подобает приличному эффенди". А далее сетует по поводу равнодушия еврейской среды, спокойно относящейся к тому, что ее лагерь оптом и в розницу в поисках лучшего местечка покидают единоверцы. Ибн-Дауд мечет громы и молнии в адрес малодушных и безропотных евреев, в адрес русской либеральной прессы, имеющей привычку "копаться своими грубыми холодными пальцами… в нашей душе… У нас есть и преимущества, и недостатки. Мы первыми не хвастаем, а последними не стесняемся и вообще не требуем ни от кого плохой или хорошей отметки"87. Эта, на мой взгляд, прекрасная статья достойна пера большого публициста. К сожалению, Д.И. Заславский, в свое время много писавший на еврейскую тему, скурвился, став преданным псом сталинского режима, в частности участвовал в травле О. Мандельштама и Б. Пастернака.

Обвинять правительство в антисемитизме правомерно, но не следует забывать, что и российское общество, даже передовое студенчество, не гнушалось юдофобства. Когда в 1909-1910 гг. в Петербургском технологическом институте студентов попросили ответить на несколько вопросов анкеты, в том числе на вопрос, как они относятся к еврейству, ответы были неутешительными. Антисемитами себя признали студенты-октябристы – 32,6%; беспартийные – 44%; кадеты – 31,4%; просто левые – 24,8%; эсеры – 11,3%; социал-демократы – 4%. Студенты-демократы высказались против равноправия евреев!88 А вот пример из недалекого советского прошлого. Я проходил педагогическую практику в школе № 229 города Ленинграда, в том самом знаменитом здании, где "львы сторожевые", – на одном из них спасался от воды герой Пушкинского "Медного всадника" Евгений. Каждое утро я подходил к окнам и с высоты нескольких школьных этажей любовался Исаакием Далматинским; точнее, иным, чем из окна моей квартиры, ракурсом собора. Школа была объявлена математической (первой математической школой в Ленинграде). Если я не ошибаюсь, принимали сразу в восьмой класс. Набор был конкурсный – по аттестатам и собеседованию, равному экзамену. Все еврейские родители бросились в школу: принимали со всего города, а не по району (Октябрьскому).

Не надо объяснять, что конкурс выиграли те ученики, которые имели репетиторов, среди них – почти 100% еврейских детей. Способные от природы да еще натасканные репетиторами, они доминировали. В какой-то момент директор школы спохватился и, почти как директор Демидовского лицея, полетел в Гороно. Ответ соответствовал духу времени: "отдавать предпочтение детям рабочих и крестьян (?)" – правда, последних в Питере отыскать было сложно. Этот первый набор был черноглазым, курчавым, с нестандартными носами. Позднее приняли Соломоново решение: в каждом районе города открыли математическую школу, намного разбавив таким образом концентрацию черноглазых и курчавых, ибо они устремились в эти школы.

Дочь моего шефа Аркадия Борисовича П. (о, мои любимые и нелюбимые шефы – о них надо писать отдельно!) Марина была круглой отличницей, победительницей математических и физических олимпиад, но беспокойный родитель попросил меня "подстраховать" дитя при приеме в ту самую школу "со львами". Мое вмешательство не потребовалось, Марину приняли одной из первых, школу она закончила блестяще, с золотой медалью, и была приглашена в Ленинградский университет как победительница городских и союзных олимпиад. Каково же было мое удивление, когда мой шеф попросил меня "найти концы" в университете. "Аркадий Борисович! – взмолился я, – Зачем? Она медалистка и прочее. "- Савва, запомни: никаких экспериментов со своими детьми не производить!

Нельзя полагаться на случай, тем паче, ты знаешь, кто они". Проклиная все на свете, я нашел "ход" и собственноручно вручил 500 рублей (год 1963-й – солидная сумма!), как я полагал, за воздух. Марину приняли на физико-математический факультет, а спустя короткое время Аркадий Борисович сказал мне: "Марина – единственная еврейка на ядерном отделении! Уразумел?" Я уразумел… Где теперь мудрый Аркадий Борисович, где его милая дочь Марина? Ничего не знаю…

Через много лет в Израиле я познакомился и подружился с профессором Ленинградского университета Соломоном Борисовичем Могилевским. Как партийный работник среднего уровня, карьера которого началась в 30-е годы, он пользовался особым уважением. По долгу службы он присутствовал на приемных экзаменах. Когда входили еврей или еврейка, председатель комиссии (русский) обычно вежливо просил:

"Соломон Борисович! Отдохните, идите покурить", и тот покорно покидал аудиторию, оставляя соплеменника в руках душегубов… В Израиле же судьба меня свела с замечательным историком и теоретиком шахмат Яковом Исаевичем Нейштадтом. Он мне на многое открыл глаза, что касалось процентной нормы в советских учебных заведениях. Она существовала всегда и, вероятно, устно доводилась до сведения университетского или институтского начальства. Свидетельство хорошо информированного П.А. Судоплатова: "Мне припоминается, что в 1939 г. мы получили устную директиву, обязывающую нас (внешнюю разведку. – С. Д.) – это происходило уже после массовых репрессий – следить за тем, какой процент лиц той или иной национальности находится в руководстве наиболее ответственных, с точки зрения безопасности, ведомств. Но директива эта оказалась куда более глубокой по своему замыслу, чем я предполагал. Впервые вступила в действие система квот"89. (Депутат израильского Кнессета мадам Солодкина училась на Восточном факультете Московского университета, причем в те времена, когда евреев туда вообще не принимали – любопытная подробность.) Я.И. Нейштадт рассказал мне, как его сын поступал в Медицинский институт. Приятель Нейштадта, русский,один из вершителей судеб в этом институте, спросил друга Яшу, хочет ли он, чтобы его сын поступил в институт. Желание было – сын прекрасно окончил институт.