Савелий Дудаков - Этюды любви и ненависти

Волынский открыл двери и, взглянув на посетителя, молча, наклонив голову, пропустил его перед собой. Говорили они долго. Отнесся Волынский к своему экс-врагу исключительно сердечно и сделал все, что в его силах. Буренин вышел от него в слезах и, бормоча что-то невнятное, долго, долго сжимал его руку в обеих своих»53.

Из этой цитаты следует, что Буренин позволял себе антисемитские выпады и по адресу блестящего литератора Акима Волынского (Хаима Лейбовича Флексера); такие же выпады после Октябрьского переворота позволял себе другой сотрудник "Нового времени" – В.В. Розанов. К чести Акима Львовича Волынского и Михаила Осиповича Гершензона надо сказать, что они проявили к своим экс-врагам максимум великодушия согласно высшим принципам толстовства.

Вспоминал ли о своем еврействе сам Надсон? Не мог не вспоминать, а забыл бы, так напоминали бы. Его дедушка был кантонистом, насильно крещенным в казарме. "История моего рода… для меня – область, очень мало известная. Подозреваю, что мой прадед или прапрадед был еврей", – писал он впоследствии в автобиографии для "Истории новейшей русской литературы" С. Венгерова54. Его отец – надворный советник – скончался через год после рождения сына. Некоторое время бедствующая семья жила в Киеве, ей помогали жившие здесь брат отца и бабушка. Чем промышлял дядя и продолжались ли в дальнейшем связи с родственниками отца – неизвестно. В юношеском дневнике Надсона есть запись о родственниках по матери – Мамонтовых, вовсе не желающих воспитывать чужого ребенка, но не выкидывать же его на улицу…

Его частые недомогания (начальная форма туберкулеза) их раздражали: "Опять начинается жидовская комедия".

Конечно, Надсон христианин. Его идеал Христос – Бог страждущих. На евангельские сюжеты им написаны юношеская поэма "Иуда" (Христос молился… Пот кровавый с чела поникшего бежал…", 1879), "Христос!.. Где ты, Христос, сияющий лучами, Бессмертной истины, свободы и любви?"(1880), совсем полудетская поэма "Христианка" (1878) из истории Древнего Рима. Но есть у него стихи и на темы Ветхого Завета, например "Вавилон" (1883):

Некоторые критики полагают, что скорбь многих стихов Надсона – следствие его неарийского происхождения56. Так, знаменитое "Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат" (1880) якобы обращено к еврейскому народу, переживающему тяжелые времена погромов:

И, безусловно, чисто еврейский мотив звучит в стихотворении "Я рос тебе чужим, отверженный народ…" (1885). Найденное в бумагах поэта после его кончины, оно было впервые опубликовано в сборнике "Помощь евреям, пострадавшим от неурожая"57:

Обратим внимание на строфы «В те дни, когда одно название "еврей" / В устах толпы звучит как символ отверженья». Описывая в поэме "Возмездие" Россию 80-х годов XIX в., Блок прибег к своего рода парафразе этих строк Надсона: «И однозвучны в ней слова: "свобода" и "еврей"»59.

Итак, последним, кто напомнил Надсону о его еврейском происхождении, был Буренин.

Однако будем к нему объективны: русские литераторы редко испытывали друг к другу симпатию. Владимир Набоков через 50 лет после смерти Надсона писал: «…Щедрин, дравшийся тележной оглоблей, издевавшийся над болезнью Достоевского, или Антонович, называвший его же "прибитой и издыхающей тварью", мало отличались от Буренина, травившего беднягу Надсона…»60.

В истории с извинительным письмом Толстого Буренину есть некая недоговоренность.

Не хотел великий писатель, чтобы суд чести состоялся. И это не случайно…

Иногда Толстой отвечал своим корреспондентам по интересующему нас вопросу. Когда некий учитель Исаак Островский, родом из Звенигородки Киевской губернии, в письме от 6 апреля 1908 г. сообщил, что его семилетний ученик, читая "Азбуку" Толстого, обратил внимание на наличие в ней слова "жид", то в Ясной Поляне по этому поводу состоялся разговор. Толстой утверждал, что во время выхода "Азбуки" в свет слово это не считалось оскорбительным и было употреблено им как пример существительного с окончанием на ъ (ер). Его поддержала Софья Андреевна, сказав, что опера Галеви называется "Жидовка" и что Гоголь называл евреев жидами, так как малороссы не знают слова "еврей"61. Ответ Островскому по поручению Толстого был написан в таком же духе.

Однако неугомонные евреи продолжали настаивать. Так, некий М.Г. Рабкин вновь обратил внимание на употребление Толстым в "Войне и мире" слова "жид": "…хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всевозможные соблазны, наполняли лагерь". (От себя заметим, что словом "жид" писатель не пренебрегал и в других произведениях.) 2 января 1910 г. Рабкину в местечко Горваль Рачицкого уезда Минской губернии Толстой направил письмо следующего содержания: "Слово жид, Juif, Jude, Jew не имеет по существу никакого иного значения, как определение национальности, как француз и т. п. Если же слово это, к сожалению, получило в последнее время оскорбительное значение, то мною ни в коем случае не могло быть употребляемо в этом значении"62. Похоже, великий писатель лукавил: именно в оскорбительном смысле употреблено слово "жид" в "Азбуке" вкупе с порочащей евреев поговоркой "Жид крещеный, конь леченый, недруг примиренный" и не как пример окончания на ъ, а как пример произношения Ы вместо И ("Жили деды… стали жить внуки…")63. Письму Рабкина в яснополянском кругу тоже предшествовал любопытный разговор. Толстой посетовал на евреев, не понимающих, что слово "жид" в его время не было ругательным и до сих вор бытует и в других славянских языках.

Д.П. Маковицкий сослался на малороссиян, а присутствовавший при сем издатель "Русского обозрения" Г.К. Градовский (1842-1915) вспомнил рассказ Тургенева "Жид". Дочь Толстого Александра Львовна, вероятно, помня его содержание, уточнила, что у Тургенева слово употреблено в презрительном смысле. Толстой с этим категорически не согласился, сказав, что название рассказа вполне нейтральное64.