Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Разумеется, нельзя утверждать, что это гнусное послание являлось отражением состояния умов русского офицерства (хотя в дальнейшем, во время гражданской войны так и произойдет); еще меньше провокации черносотенной прессы отражали общественное мнение в целом, которое становилось все более враждебным к императорской чете и их окружению и тем охотнее выступало в поддержку евреев, Большинство наиболее известных русских писателей того времени – Горький и Короленко, Мережковский и Леонид Андреев – выступали с протестами, подписывали манифесты в пользу евреев, разоблачали в своих статьях несправедливые обвинения и приговоры. Так Максим Горький писал:

«Наш народ, раздраженный поражениями и часто вводимый в заблуждение, хочет знать, на ком лежит ответственность за наши военные неудачи. Ему указывают на евреев и говорят: вся виновный! Уже давно ему повторяют, что евреи – это плохой народ, распявший Христа. Но ему забывают напомнить, что Христос сам был евреем, что все пророки были евреями, так же как и апостолы, эти бедные еврейские рыбаки, создавшие Евангелие. Христос был предан смерти, потому что он был дорог сердцам бедняков (…). Ожесточение, вызванное войной, нуждалось в жертве, и хитрецы, стремившиеся свалить свою вину на Других, указали на евреев как виновников всех наших бедствий»*.

Интересно отметить ту настойчивость, с которой Максим Горький стремился в этом эссе, безусловно адресованном самому широкому читателю (и конфискованном цензурой), опровергнуть древнее обвинение в богоубийсгве.

Правительство и государственные органы по-прежнему сохраняли навязчивые идеи о призраках международного еврейства, особенно революционного, Интересно познакомиться со взглядами действующих министров летом 1915 года накануне решения Николая II отправиться в ставку верховного главнокомандования, чтобы взять на себя личную ответственность за проведение военных операций и оставить Россию в женских руках, Речь здесь идет о старых слугах короны, а не о протеже императрицы и Распутина.

Итак, мы в августе 1915 года, когда после завоевания всей русской Польши немцы направились к Риге, а охваченный паникой генеральный штаб уже приступил к рассмотрению вопроса об эвакуации Петрограда. Слово берет министр внутренних дел князь Щербатов:

«Напрасно мы стараемся переубедить высшее военное командование. Мы все уже пытались вмешаться коллективно или индивидуально. Но всемогущий Янушкевич совершенно не принимает во внимание интересы государства. Все, что он хочет, это воспользоваться предрассудками против евреев, чтобы возложить на них вину за все наши поражения. Эта политика принесла свои плоды, и в армии усилились погромные тенденции. Мне неловко об этом говорить, но мы здесь находимся среди своих, – я подозреваю, что Янушкевич хочет использовать евреев в качестве алиби. К тому же даже если верховное командование отдаст приказ положить конец антиеврейским эксцессам, зло уже произошло. Сейчас сотни тысяч евреев независимо от возраста, пола и положения идут на восток. Местные штасти сообщают, что они не в состоянии обеспечить безопасность депортируемых, принимая во внимание возбуждение умов и агитацию за погромы, чем занимаются возвращающиеся с фронта солдаты. Итак, мы вынуждены разрешить поселение евреев за пределами черты оседлости. Действующие законы исходили из нормальных условий; но сейчас мы переживаем катастрофу и должны отдавать себе в этом отчет.

Руководители русского еврейства настаивают на принятии общих мер для облегчения положения своих соотечественников. В пылу разговора мне откровенно сообщали о подъеме революционных настроений в еврейских массах, о планах активной самообороны, об угрозах масштабных беспорядков и так далее. Мне сказали, что за границей также начинают терять терпение, и Россия рискует столкнуться с сокращением кредитов. Иначе говоря, просьбы превратились в ультиматум: если вы хотите получить деньги для ведения войны, то,.. Эти просьбы и жалобы означают необходимость принятия закона, который, облегчает положение беженцев и одновременно означает реабилитацию еврейских масс, осуждаемых из-за слухов об их предательстве»*.

Большинство присутствовавших министров согласились с предложением князя Щербатова и рассмотрели проект «контрультиматума», который министр сельского хозяйства Кривошеий сформулировал следующим образом; «Мы изменим законы, со своей стороны вы должны облегчить наши займы на русском и иностранном рынках и прекратить революционную агитацию в прессе». Кроме того, Совет министров признал, что земли казаков на юго-востоке должны оставаться закрытыми для евреев, поскольку, как заявил военный министр Поливанов, «исторически казаки и евреи никогда не могли прийти к согласию, а их встречи всегда плохо кончались». Отметим также несогласие министра связи Рухлова: «Мы говорили об экономических, политических и военных соображениях в пользу проеврейского жеста. Но никто еще не говорил об опасности расселения евреев по всей России с точки зрения распространения революционной заразы, Достаточно вспомнить о той роли, которую сыграла эта раса в событиях 1905 года; что касается современного положения, то я думаю, что министру внутренних дел известно, какова доля евреев среди лиц, занимающихся революционной пропагандой и участвующих в подпольных организациях». На это Кривошеий возразил, что невозможно «одновременно воевать против немцев и евреев; даже такая могущественная страна как Россия не в состоянии позволить себе это».

Но в очередной раз предлагаемые уступки натолкнулись на вето Николая П, как это объявил две недели спустя председатель Совета министров Горемьгкин: «Господа, я должен сообщить вам, что император заявил мне, что ни с чем не может согласиться в еврейском вопросе. Остается единственный выход – действовать через Думу. Если она на это способна, пусть займется вопросом равенства прав. В этом вопросе она не зайдет достаточно далеко».

В конце концов черта оседлости была административно отменена без труб и барабанов простым декретом министра, которые министр внутренних дел имел право принимать в «исключительных обстоятельствах» в соответствии со статьей 158 Свода законов.

Вскоре разразилась Февральская революция 1917 года; это была совершенно спонтанная народная русская революция, в ходе которой евреи не особенно отличились как профессиональные революционеры. Тем не менее и те, и другие были первыми, кто выиграл от происходивших событий, поскольку антиеврейские законы были отменены, и одновременно политические заключенные стали возвращаться с каторги и из ссылки. В течение нескольких недель больших надежд, которые за этим последовали, многочисленные евреи проявили стремление к полной русификации: их специфические требования отныне утратили смысл, и они стремились к «слиянию с массой новых граждан» (Марк Ферро). Это недавнее высказывание французского историка очень близко к яростному заявлению одного из активных деятелей той эпохи Семена Диманштейна, возглавлявшего «еврейскую секцию» сталинского Комиссариата национальностей: