Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

В мае 1915 года торпедирование «Лузитании» стало событием, которое взволновало английские сердца намного сильнее, чем все остальные, и привело к слиянию массовой ксенофобии с изысканным антисемитизмом элиты. Консервативные журналы обвиняли в этом военном преступлении лично Альберта Баллина, и началась кампания за лишение сэра Эрнста Касселя его титулов и даже британского подданства. Разве не были эти двое немецких евреев дважды виновны в том, что вмешались б дела христиан, пытаясь предотвратить войну, но не сумев этого добиться? Статья в «The Times» уверяла, что еврейские круги Гамбурга испытывали особенную радость в связи с гибелью пакетбота. Еврейские газеты Лондона с горечью упрекали «The Times» в том, что «все евреи считались немецкими», а также в том, «что каждый день народ побуждали к отождествлению евреев с немцами». Кто бы ни был в том виноват, но именно таково было поведение толпы во всех больших английских городах, где громили и грабили торговые заведения, принадлежащие иностранцам, не разбираясь в их происхождении.

Различные еженедельные журналы заходили еще дальше. Б «The New Witness» Г. К. Честертон вновь развивал тему ритуальных убийств, совершаемых евреями; в «The Clarion» некий г-н Томпсон просвещал своих читателей об источниках вдохновения прусского милитаризма; «Пруссаки, подобно евреям, происходят из скудной, скалистой и бесплодной страны, поэтому они также захватили свое место под солнцем с помощью грабежей. У пруссаков, как и у евреев, есть собственный племенной бог, чьи военные принщшы основываются на внушаемом им ужасе», и т. п. Член парламента Лео Макс, который в 1912 году выступал на страницах «The National Review» одним из основных обвинителей Руфуса Айзекса и Герберта Сэмуэля, в марте 1917 года выдвинул гораздо более серьезное, хотя и анонимное обвинение: некий «международный еврей», узнав об отплытии лорда Китченера в Россию, сообщил об этом немецкому верховному командованию, чтобы организовали торпедирование корабля, на котором плыл национальный герой. Этот «еврей» часто подвергался подобным обвинениям, обычно в единственном, а не во множественном числе, как «ничтожное расчетливое существо без государя и родины», так что хорошо видно, как в Великобритании война способствовала росту антисемитизма различными способами, пока Октябрьская революция не дала ему в руки самое эффективное оружие.

Прежде чем перейти к этой теме, отметим некоторые факты, иллюстрирующие сохранение в 1914-1918 годах противоположной традиции, согласно которой, как писал в книге, озаглавленной «Евреи», католический памфлетист французского происхождения Илер Беллок, евреи рассматривались как «эпические герои, жертвенники религии»; к этому Беллок добавлял, что подобное отношение особенно распространено среди некоторых провинциальных британцев, воспитанных на Ветхом Завете.

История декларации Бальфура проливает свет на некоторые интересные аспекты этого подхода. «Валлийский колдун» Дэвид Ллойд Джордж, бывший в то время премьер-министром, несмотря на весь свой политический цинизм уверял, что завоевание Палестины англичанами было для пего «единственной по-настояшему волнующей вещью в этой войне». Он объяснял, что здесь речь шла о местах и названиях, которые были ему знакомы гораздо лучше, чем в случае западного фронта или даже его собственной страны: «В детстве меня гораздо лучше учили истории евреев, чем моего собственного народа». В самом деле Ллойд Джорджа воспитывал дядя, баптистский проповедник; красочные библейские образы целыми каскадами возникали под его пером, когда в 1938 году, объясняя свои действия в прошлом, он описывал завоевание «страны Ханаан», которая должна была стать «очагом и убежищем для преследуемых сыновей Израиля на земле, которую величие их национального гения прославило на все времена».

То, что у Ллойд Джорджа, вероятно, было лишь риторической экзальтацией, являлось предметом глубокой убежденности для шотландского аристократа Артура Джеймса Бальфура. По свидетельству его племянницы, ставшей его первым биографом, «на протяжении всей своей жизни он не переставал интересоваться евреями и их историей; источником этого интереса служило знание Ветхого Завета, с которым его познакомила мать, и шотландское образование (…)»

«Проблема евреев в современном мире казалась ему имеющей огромное значение. Он любил обсуждать ее, и с моих детских лет он внушил мне идею, что христианская религия и цивилизация находятся в огромном, единственном в своем роде долгу перед иудаизмом, который был постыдно плохо оплачен. В 1902 году его интерес вызвал отказ евреев-сионистов принять земли в Восточной Африке, которые предложили им их лидеры при посредничестве г-на Чемберлена, государственного секретаря по делам колоний».

Более поздний биограф сформулировал это следующим образом: «Для Бальфура еврейский вопрос не был одной из политических проблем среди прочих, ни даже особо важной проблемой, это было чертой его характера».

Но другие знаменитые англичане звонили в ту эпоху в совсем иные колокола. Так, премьер-министр Герберт Асквит относился в то время к сионистам как к «расистам» и иронизировал по поводу «привлекательности общины», которую евреи собирались создать в Палестине. Лорд Роберт Сесил, которого Хаим Вейцман обратил в сионизм, писал, что энтузиазм этого еврея «заставлял забывать о его отталкивающей и даже мерзкой внепшости». Можно также упомянуть о почти исторической оплошности, совершенной Джозефом Чемберленом, заявившем итальянскому еврею Сиднею Соннино, занимавшему пост министра иностранных дел, что он презирал только один народ, а именно евреев: «они все по природе трусы».

Ключевая фигура британской политики на Ближнем Востоке сэр Марк Сайке думал и говорил на эту тему еще хуже, ему нравились классические карикатуры, но все это до тех пор пока он не начал метать громы и молнии в защиту сионистского проекта. Отныне его ненависть сконцентрировалась на «семитских антисионистах», которых он подозревал в единодушном сотрудничестве с Германией. Если, как это иногда случается, его первоначальный антисемитизм и стал одной из движущих сил его сионистского энтузиазма, все же то место, которое он отныне отводил евреям, было исключительным, особенно для католика, каковым он являлся. Он зашел так далеко, что написал Вейцману; «Ваше дело имеет непреходящий характер, бросающий вызов нашему времени. Когда все преходящие вопросы, занимающие наш мир, окажутся такими же мертвыми и забытыми, как надушенные и завитые цари Вавилона, которые увели в плен ваших предков, евреи по-прежнему останутся, а раз будут евреи, то сионизм должен существовать».