Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Академия не нашла ни одну из десяти представленных работ полностью удовлетворительной. Авторов упрекали в том, что они не учитывали всех препятствий на пути возрождения евреев; среди прочего отмечался «страх перед евреями, численность которых возрастает с большой скоростью, опасения создать в лоне королевства отдельный и по-прежнему чуждый народ, который, воспользовавшись свободой заниматься ремеслами и профессиями, чтобы увеличить свои капиталы, и свободой приобретения имущества для вложения капиталов, придет к захвату почти всех земельных угодий… ». Тем не менее с удовлетворением констатировалось:

«В целом, все полученные нами работы за одним или двумя исключениями указывают на наши предубеждения против евреев как на основную причину их пороков, и особенно того из них, который больше всего нас возмущает. Мы сами низводим их до состояния невозможности быть честными: как же мы можем требовать от них честности? Мы должны относиться к ним по справедливости, чтобы и они стали справедливыми по отношению к нам, таково желание человечества и всех разумных людей. Есть все основания верить, что правительство услышало это пожелание и не замедлит его осуществить».

В результате академия разделила свой приз между тремя работами, которые были опубликованы; их авторами были Залкинд-Гурвиц, аббат Грегуар и адвокат из Нанси Тьери.

Гурвиц, польский талмудист, занимавшийся в Париже ремеслом старьевщика, в дальнейшем стал хранителем восточного департамента Королевской библиотеки. Самостоятельно добившись эмансипации, этот еврей отошел от своей общины. Он писал: «Все, кто со мной знакомы, знают, что во Франции я совершенно одинок и не в состоянии пользоваться преимуществами, которые могли бы ввести для моего народа». Однако ему хватило смелосги заняться самозащитой, он даже оказался единственным, кто выступил в защиту своих братьев, утверждая, что такие, как они есть, они не уступают в добродетели христианам. Он писал: «Евреи – это самые мирные, самые трезвые, самые предприимчивые среди всех народов; тяжелые преступления почти не встречаются среди них, и единственные пороки, которые они разделяют с другими народами, – это ростовщичество и обман, да и то в значительной степени они являются результатом нужды, мести и предрассудков… Я утверждаю, что ни один стоик во всем мире не сможет на месте евреев быть более терпеливым и честным, чем они».

Иронически цитируя строку Вольтера: «Мои преступления – это ваши преступления, и вы меня за них наказываете», Гурвиц относил их к антиеврейским полемистам: «Они преувеличивают малейшие проступки евреев и обвиняют в них весь народ; к тому же они выдают следствия за причины; они говорят, что евреи заслуживают быть угнетенными, потому что они ростовщики и мошенники, вместо того чтобы сказать, что они ростовщики и мошенники, потому что их угнетают и им запрещено заниматься всеми законными профессиями». От евреев он переходил к иудейскому учению, проводя различие между «филантропией» и не слишком щепетильными выводами на основе «мести и отчаяния», которые извлекали из учения не слишком образованные раввины. Будучи и сам сыном раввина, он обсуждал эти вопросы со знанием дела. Попутно он обратился к королевскому правительству с заявлением, в котором констатировалось:

«Ложь, распространяемая по повода евреев, дает мощное оружие в руки пирронистов и атеистов. (Пиррон – древнегреческий философ, основатель школы скептицизма. – Прим. ред. ) В самом деле, какой веры может заслуживать история в целом и, особенно, библейская история, т. е. история евреев древности, если правительство поощряет столько клеветы против Библии и столько бессмысленных выдумок по адресу современных евреев, одобряет цинизм, с которым их выдают за народ пигмеев с косыми глазами и ограниченным умом… »

Автор этой апологии доказывал также, что за стенами гетто культивировались свои представления о чести, совсем как в парижских салонах:

«Мне остается ответить на третий упрек, адресованный евреям, а именно отсутствие у них честолюбия и полное безразличие к вопросам чести и к оскорблениям. Этот упрек совершенно лишен смысла – достойные люди пользуются уважением, бесчестных и невежественных презирают среди евреев точно так же, как и среди других народов. У них также проводятся диспуты в синагогах; их мудрецы не становятся хуже оттого, что не носят квадратных шляп; среди них также есть такие, кто не согласен занимать второе место в общине, подобно Цезарю в Риме. Если это честолюбие не приводит их к настоящей славе, то только потому, что угнетенное положение закрывает им этот путь… »

Очевидно, что наш автор постоянно сравнивает между собой те два общества, которые ему известны, еврейский, откуда он вышел, и тот, что он посещал в Париже. Возможно, эта двойная культура обостряет его зрение и делает из него предшественника еврейских социологов будущих поколений. Академия Меца проявила себя далеко не худшим образом, присудив ему первый приз, тем более что, принося извинения за свой «сарматско-французский стиль», этот искусный диалектик в то же время проявил себя сформировавшимся стилистом («Апология евреев в ответ на вопрос, имеются ли средства сделать евреев более счастливыми и более полезными во Франции", сочинение М. Залкинд-Гурвица, польского еврея Париж, 1789).

Две другие работы, награжденные академией, имели много общих черт («Очерк физического, моральною и политического возрождения евреев», сочинение г-на Грегуара, кюре диоцеза Меца. Мец, 1789, «Диссертация по проблеме, есть ли средства сделать евреев более счастливыми и полезными во Франции9», сочинение г-на Гьери, адвоката в парламенте Нанси Париж, 1788.). Адвокат и священник проявили себя более жесткими по отношению к евреям, чем бывший старьевщик, описывая их испорченность в одинаково мрачных тонах. «Нелепая боязливость… они встречаются нам с печатью позора на лице и душой, часто увядшей от пороков; посмотрим, можно ли надеяться развить у них ростки социальных добродетелей… » (Тьери). «Это растения-паразиты, подтачивающие дерево, к которому они прицепились… Если бы евреи были дикарями, было бы намного легче их возрождать… » (Грегуар). В главе, посвященной физическому телосложению евреев, аббат задавал себе вопрос о причинах их вырождения, которое, следуя за авторитетом Бюффона, он объяснял среди прочего их питанием, а именно употреблением мяса ритуально убитых животных.

Единственными достоинствами, которые оба наши автора признавали за сыновьями Израиля, были семейные добродетели, «почти повсеместно присущие им: действенная доброта к неимущим братьям, глубокое уважение к современным им ученым и писателям; они будут в отчаянии, если умрут, не получив благословения своих отцов и не передав его своим детям» (Грегуар); «у этого народа супруги еще хранят верность, отцы добры и чувствительны, а сыновья неизменно почтительны» (Тьери).