Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Исходной примирительной позиции Мендельсона соответствует его оценка современных ему евреев. Если у него уже проявляется тенденция оценивать их по шкале христианских ценностей, то его взгляд по-прежнему остается снисходительным и понимающим:

«Гнет, под которым мы живем уже столько столетий, лишил наши души мужества. В этом нет нашей вины, но мы не можем отрицать, что естественное стремление к свободе не находит среди нас своего проявления. Оно превратилось в монашескую добродетель и выражается лишь в молитвах и страданиях, но не в активных действиях… »

В другом сочинении он призывал своих единоверцев:

«О, братья мои! Вы до сих пор слишком много страдали под гнетом нетерпимости и, возможно, вы подумали, что испытаете своеобразное удовлетворение, заставляя терпеть тот же самый гнет тех из вас, кто оказался у вас в зависимости. Месть ищет для себя объект, и если она не может обратиться вовне, она начинает грызть собственную плоть… О, братья мои, следуйте примеру любви, подобно тому, как до сих пор вы следовали примеру ненависти! Подражайте добродетелям других народов, как вы считали себя обязанными подражать их порокам! Если вы хотите, чтобы вас щадили, терпели и поддерживали, вы сами должны щадить, быть терпимыми и оказывать поддержку; любите и вас полюбят!»

Следует ли добавлять, что эти пожелания, или эти заблуждения века Просвещения, не нашли своего воплощения? «Гнет нетерпимости» был преодолен, но за это евреев не стали больше любить, и не возникло взаимной любви. Непосредственные потомки Мендельсона, его дети, обратились в христианство, разумеется, не задумываясь ни на мгновение о том, чтобы продолжать соблюдение древних правил; напротив, они всеми способами постарались уничтожить даже память о них. Отсюда возникает то непримиримое отношение, которое проявляют эти евреи, эти бывшие иудеи, богатые и просвещенные, к своим обездоленным собратьям. Но об этом речь пойдет ниже.

Мозес Мендельсон завершает эру докантианской немецкой философии. С его смертью в 1786 году, казалось, изменилась эпоха. Германия освободилась от иностранных влияний, в стране кипела необыкновенно активная интеллектуальная деятельность, проявлявшая свою самобытность во всех сферах. Германия вновь обрела уверенность в себе и отныне гордилась тем, что это «страна поэтов и мыслителей» («das Land der Dichler und Denket» – знаменитая аллитерационная формула из «Поэзии и правды» Гете, которую тот в свою очередь заимствовал у близкого ему веймарского писателя Музеуса. – Прим. ред. ). Но это уже была совсем иная эпоха, чем та, когда Лессинг выступал в защиту евреев. Все происходит таким образом, как если бы новый этап самосознания одновременно с оживлением национального чувства возбуждал по их адресу растущую враждебность. В еще большей степени, чем поэты, чем Гердер и Гете, против «избранного народа» выступили великие философы, используя для своих нападок любые средства, даже сочинения Мендельсона.

Нетрудно понять, почему это произошло. Во многих отношениях немецкая классическая философия вышла из теологии Лютера, представляя собой ее своебразный прогрессивный светский вариант. Мы видели, как подобные процессы подготавливают почву для антиеврейской пропаганды. К этому добавилось непосредственное влияние на немецкую религиозную мысль теологии с другого берега Ла-Манша. Необходимо учесть и влияние специфической антисемитской традиции, культивировавшейся в немецких университетах (в первом томе нашего труда мы назвали эту традицию «форсированным антисемитизмом»), сочетавшейся с тем, что мы рискнем обозначить как выводы, логически вытекающие из учения Лютера. В результате становится ясно, почему концептуальные конструкции Канта и Гегеля местами оказались запятнаны чрезмерной антиеврейской озлобленностью.

Согласно «Религии в границах разума» Канта иудаизм даже не является религией, поскольку закон Моисея представляет собой лишь принудительное «общественное законоположение», «исключившее весь род людской из своего сообщества» и не знающее веры в загробную жизнь- Кант убежден, что без такой веры «невозможно представить никакой религии; однако иудаизм как таковой, взятый в чистом виде, не содержит совершенно никакой религиозной веры».

Целые поколения кантианцев-евреев критиковали и комментировали это положение; чтобы как-то оправдать своего кумира, они пытались объяснить это местной лютеранской традицией (Лютер и рационалистическое богословие немецкого Просвещения), или внешними влияниями (английским деизмом, последователем которого был Кант), или даже воздействием «Иерусалима» Мендельсона. Но различные внешние влияния, каково бы ни было их значение, возможно, оказались менее существенными, чем глубокая внутренняя враждебность мыслителя, выступавшего во многих своих сочинениях за эвтаназию иудаизма, что могло быть лишь метафизическим способом воскликнуть: «Смерть евреям!» Называя евреев «палестинцами», Кант поносил их в «Антропологии» с крайним озлоблением;

«Палестинцы, живущие среди нас, имеют заслуженную репутацию мошенников по причине духа ростовщичества, царящего у большей их части. Конечно, странно представлять себе целый народ мошенников; но не менее странно представлять себе народ коммерсантов, связанных древним суеверием, признаваемым государством, в котором они живут, коммерсантов, не стремящихся к чести гражданина, но предпочитающих компенсировать этот недостаток возможностью обманывать народ, предоставляющий им свое покровительство, и даже друг друга. Но народ, состоящий только из торговцев, т. е. членов общества, не занятых в производстве (например, польские евреи), не может быть ничем иным. Однако их древние законы, признаваемые нами (поскольку мы имеем некоторые общие с ними священные книги), не могут быть запрещены без того, чтобы впасть в непоследовательность, хотя главный принцип их морали в отношениях с нами: «покупатель, будь настороже!»

Венский философ Отто Вейнингер, скончавшийся в 1903 году (автор одной из самых популярных в Европе начала XX века книг – «Пол и характер». – Прим. ред. ), который и сам был большим специалистом на поприще метафизического антисемитизма, полагал, что этот отрывок является самым антисемитским текстом мировой литературы. Если с этим утверждением и можно спорить, то лишь потому, что мировая литература изобилует текстами такого рода, но совершенно очевидно, что Кант, подобно многим другим антисемитам, имел евреев среди своих ближайших друзей. Так, его преданный ученик и корреспондент Маркус Герц популяризировал его философию в Берлине; Лазарус Бендавид прилагал аналогичные усилия в Вене; Соломон Маймон, по мнению самого Канта, был человеком, лучше всех постигшим его философию. Мендельсон был для Канта «самой важной личностью», так что он даже высказывал пожелание «поддерживать постоянную тесную связь с подобным человеком, имеющим столь мягкий и живой характер и столь светлую голову… »