Лев Поляков. - История антисемитизма.Эпоха знаний

Таким образом, под пером высокопоставленного чиновника империи можно обнаружить различие, столь характерное для средних веков, между «евреями», «христианами, впавшими в иудаизм» и «евреями, принявшими христианство».

Там, где было достаточно много евреев, которые могли бы заниматься «еврейскими профессиями», как, например, в рейнских департаментах, они служили прикрытием для тех христиан, которые не осмеливались открыто делать «еврейские дела». В докладах префектов и мэров многократно отмечается это положение вещей, которое мэр Меца описывал следующим образом;

«Покупатели государственного имущества как для собственных целей, так и по подряду, обращались к евреям за кредитами и получали у них деньги за очень высокий процент, потому что у самих евреев денег было мало, и они действовали как посредники для неевреев. Эти люди хотели получать высокую прибыль, но при этом сохранять видимость порядочных людей, какими они были известны в обществе. Таким образом, позор падал на голову евреев, а доход доставался другим. Свобода денежного обращения также способствовала расцвету ростовщичества; в Меце ростовщиков можно встретить во всех классах общества… "

Однако комиссары императора всю вину возлагали на одних евреев:

«Можно утверждать, что [евреи] приучали тех, кого они обирали, праздности и продажности, и они лишали моральных устоев тех. кого не обирали. Государственные нотариусы, развращенные ими, использовали их услуги, чтобы в тайне совершать свои постыдные дела, слуги и поденщики приносили им полученное за работу, чтобы они пустили это в дело вместе с собственными деньгами. Таким образом, определенное количество французов забросило полезные занятия, поскольку они привыкли жить не работая, а извлекая доходы из ростовщичества… "

В некоторых из этих «полезных профессий», о которых говорят комиссары императора, в науках и искусствах, но особенно в военном деле, новое поколение евреев успешно проявляло себя во все возрастающих масштабах, как мы это увидим в дальнейшем. Тем не менее режим ограничений для евреев сохранялся до самого конца империи. Завершить дело эмансипации французских евреев выпало на долю правительства Людовика ХVШ, воздержавшегося в 1818 году от продления действия «позорного» указа от 17 марта 1808 года.

В различных германских странах частичная эмансипация евреев происходила в эпоху наполеоновских завоеваний. Там, где это не было прямо предписано французскими оккупационными властями, как, например, в Рейнской области, эмансипация происходила под французским влиянием или по французскому примеру, что шокировало многих патриотично настроенных немцев как той эпохи, так и последующих поколений, для которых она останется мерой, навязанной «иностранной тиранией». Вплоть до наступления нацистской эры этот аргумент останется основным для немецкого антисемитизма.

Другой отличительной чертой этой эмансипации была важная, иногда определяющая роль, принадлежавшая в данном процессе некоторым «придворным евреям», чье богатство и влияние возросли в это смутное время, поскольку деньги являются нервом войны, но которые тем не менее могли надеяться на освобождение от бесчестия, связанного с их статусом евреев, только при условии избавления от позора всех еврейских общин в их совокупности. Таким образом, самые влиятельные евреи оставались заложниками самых несчастных своих собратьев, но усилия, предпринимавшиеся для их освобождения, зависели также от характера отношений между плутократическими лидерами общин и еврейскими массами, т. е. отношений властителей со своими подданными, причем властителей, чье чувство ответственности было развито в такой же высокой степени, в какой они были презираемы в глазах христианского мира. Тщеславие выскочек и традиционная солидарность сыновей Израиля – таковы были две главные, хотя и столь различные побудительные причины поборников еврейской эмансипации.

Наиболее активным среди них был Исраэль Якобсон, которого Гете, бывший противником эмансипации, называл «еврейским мессией из Брауншвейга», а также, используя двойную игру слов, якобинским Израильсоном (jacobinischer Israelsohn, т. е. якобинским сыном Израиля). Родом из Хальберштадта в Пруссии, Якобсон обосновался в герцогстве Брауншвейгском в конце XVIII века и стал там главным финансовым агентом и банкиром, одним словом, «придворным евреем» герцога Карла-Вильгельма. Его дела шли успешно, вскоре он играл ту же роль и при дворах нескольких соседних княжеств. В качестве доброго сына поколения Мендельсона он стремился распространять европейское Просвещение среди жителей гетто, как только у него появились для этого средства. В 1801 году он основал образцовую школу в Зезене, в которой бедные молодые евреи и христиане обучались бок о бок; этой школе он пожертвовал капитал в сто тысяч талеров, и она просуществовала до гитлеровской эпохи. Эта попытка межконфессионального сближения, ненавистная ортодоксальным иудеям, в равной мере возмущала многочисленное христианское духовенство. Некий аббат видел в этом знак того, что «прошли времена, когда с ревностью любили свою религию; вера стала в наши дни похожа на старую брошенную жену, которая больше не возбуждает никакой ревности».

Но сторонники терпимости из высшего общества поддержали инициативу Якобсона, а его школа имела честь принимать много высокопоставленных гостей. В 1807 году университет Хельмштедта присвоил ему звание доктора honoris causa, и, что было символично для того времени, сестра герцога сделала ему сюрприз, увенчав его лавровым венком, который она сплела собственными руками.

В 1803 году Якобсон добился отмены специального подушного налога на евреев в герцоге Брауншвейгском, а в следующем году он добился этого от маркграфа Бадена. Но он смог полностью проявить себя на финансовом поприще и в деле эмансипации только с 1806 года, при французской оккупации. Тогда Наполеон наложил на герцогство Брауншвейгское контрибуцию, превышавшую пять миллионов франков, которую не смогли собрать христианские банкиры. Пришлось прибегнуть к помощи еврея. Президент коллегии пасторов Хеннеберг, считавший эти условия непомерными, писал своим коллегам: «Поскольку дело принимает такой оборот, что мы, как и вся страна, окажемся в руках Израиля, и любое возражение будет голосом вопиющего в пустыне, нам остается лишь принять его условия прямо и просто… » Разумеется, Якобсон рассматривал эти проблемы совершенно иначе. После обсуждения вопроса с французским управляющим Дарю, в ходе которого ему удалось убедить его отказаться от выпуска принудительного займа, Якобсон писал тому же Хеннебергу: