Исраэль Шамир - Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

Гершом Шолем родился в ассимилированной еврейской семье в Берлине, “берлинец в третьем поколении”, – говорил он о себе. Позднее он усомнился в ассимиляции и спросил отца: “Если мы такие ассимилированные, почему ни один немец-христианин ни разу не посетил наш дом?” Шолем занялся ивритом, стал сионистом, был пораженцем и пацифистом во время первой мировой войны, и, проклят отцом – немецким патриотом, уехал в Палестину. В отличие от светских сионистов, он погрузился в изучение еврейской мистики, в отличие от религиозных, он не исполнял заповеди Торы.

Мистика и сионизм привели Шолема к образу Саббатая – лжемессии XVII века, увлекшего за собой миллионы евреев, а затем перешедшего в ислам. Мистика – потому, что саббатианство было высшим расцветом средневекового мистицизма, сионизм – потому что распространенным ругательством в адрес сионистов было сравнение с саббатианством (сегодня так ругают израильские левые – религиозных националистов, как мы увидим, без особого основания). Интересно, что Гершом Шолем был одним из основателей Союза Мира, группы интеллектуалов, стоявших за мир с палестинцами – так что и сионизм его был особенным.

Шолем поднял эту тему (о Саббатае мало что было известно) и в 1957 году издал запоздавшее светское “Житие Саббатая” – научный труд в двух томах. В 1973 году вышло значительно расширенное английское издание книги в издательстве Принстонского университета, в переводе Цви Вербловского. Саббатай Цеви сумел сделать то, что не сразу удалось Иисусу.

Если б апостолы древней иерусалимской церкви увидели, как миллионы евреев от Амстердама до Украины, от Йемена до Салоник ликуют, вознося имя Саббатая, они бы испытали острое чувство разочарования – вот такого приема они желали своему учителю, вот такого ликования. Легенда говорит, что даже рационалист Бенедикт Спиноза собрался идти в Смирну к Саббатаю, да узнал о его отречении. Саббатая поддерживали бедные и богатые, ученые и неученые, верующие и скептики. Об Иисусе можно спорить – соблюдал ли он заповеди и намеревался ли соблюдать их. Но на знамени Саббатая изначально было начертано отречение от заповедей – и даже это не помешало евреям.

Саббатианство было апофеозом иррационального иудаизма, существовавшего издревле и до наших дней рядом с нормативным, рационалистическим иудаизмом. Рационалистический иудаизм Рамбама, Виленского Гаона, нашего современника, проф. Исаии Лейбовича подчеркивал важность исполнения заповедей, традицию, отказ от мистики и экстаза. Как мы увидим в дальнейшем, именно это, на наш взгляд, бесплодное направление иудаизма было избрано израильской левой в качестве своего союзника – как менее опасное, нежели иррациональное направление. Рамбам писал о временах Мессии: “И при Мессии ничего не изменится – он не творит ни чудес, ни знамений, не воскрешает мертвых. Тора и ее законы останутся навеки. Мессия будет царь из дома Давидова, изучающий Тору и ведущий Израиль по пути Торы, который соберет изгнанников и отстроит Храм. Не ожидайте космических перемен...” Проф. Лейбович говорит еще проще: “В иудаизме нет ничего, кроме исполнения заповедей”.

Вторая школа, иррациональная, школа каббалы, св. Ари, Саббатая Цеви, Бешта, хасидов и покойного р. Кука предвидела революционное преобразование иудаизма в нечто совершенно новое. “Раайя Меемана” («Верный Пастырь») говорит о том, что с приходом Мессии даже Закон, Тора будет изменена: вместо нашей Торы, Торы Справедливости, соответствующей Древу познания добра и зла, появится новый Завет, Завет Любви, соответствующий Древу жизни.

Слова эти были написаны в Цфате в XV веке, когда в городе поселились беженцы из Испании, сефарды. Сефарды принесли с собой каббалу, возникшую среди евреев Испании, но именно здесь это учение было радикально изменено.

Если Галилея похожа на свою сестру Иудею, то Цфат подобен Иерусалиму. Он стоит на высокой горе, и виден издалека, с берегов Кинерета. Видимо, на его огни указывал Иисус, стоя внизу, у озера, говоря: “Вы – светоч мира. Город на горе нельзя спрятать” (Матф. 5:14). Трудно представить себе место, более насыщенное ностальгией, чем Цфат. Проходя по маленьким, поросшим травой-муравой дворикам Старого города, можно представить, что тут ты родился и вырос, что с этим рыжим котом ты играл в детстве и за этой девушкой с толстой косой ухаживал. Цфат менее экзотичен, чем Иерусалим, куда более обжит евреями, и в нем может возникнуть иллюзия непрерывности, или по крайней мере давности нашего пребывания в Святой Земле в обычном, простом и понятном смысле. Цфат похож на еврейское местечко начала века, знакомое по картинам Шагала или по рассказам дедов: идиллия с побеленными стенами хат на краю широкого и глубокого вади Амуд. Похож он и на еврейские кварталы старых испанских городов – Толедо, Кордовы, как будто их принесли с собой изгнанники.

Ощущения еврейской традиции, еврейских корней в Иерусалиме не возникает, потому что старый Еврейский квартал Иерусалима был полностью перестроен и после 67-го года на его месте возник новый, богатый, дорогой, стилизованный под мавританский Восток, но совершенно американский район. Меа Шеарим в Иерусалиме не такой уж старый район, он возник около ста лет назад, и ощущения древности и корней, идиллии и устойчивости там не найдешь. Погибли еврейские кварталы и в Хевроне, где евреи были вырезаны в 1929 году, и в Тиверии, где об этом позаботилось время и прогресс. Чудом Цфат остался единственным местом, где возникает эта иллюзия. В Цфате действительно всегда жили евреи, и еврейский район Цфата сохранился с времен св. Ари. Хотя город был основательно разрушен землетрясением 1837 года – в год смерти Пушкина – основания домов и отдельные стены остались стоять, как в XVI веке.

Синагога и дом св. Ари находятся в самом низу старого города, в долу Амуда. Отсюда можно спуститься в одно из самых красивых мест в стране, к источникам в вади, Эн Поэм и Секви. Их разделяет – соединяет – сказочный километр, полный купален на дне ручья, чистых родников, старинных мельниц, развесистых смоковниц. Смоковница над источником Эн Поэм – сказочной, неописуемой красоты. Она огромна, и меж корней, целиком укрытый ее сенью, бьет Эн Поэм, создавая крошечное озерко. Вода его баснословна, а в день, когда созрели смоквы, это место может соперничать с земным раем.

Святой Ари любил эти места, хотя чаще он молился выше по склону холма, в яблоневой роще. Со временем город охватил и яблоневую рощу, и на том месте, где молился св. Ари, возникла ашкеназийская синагога св. Ари с замысловатым резным ковчегом. Теперешнее здание было построено уже после землетрясения, в середине прошлого века, на месте старой синагоги XVI века. Но и новая синагога называется, как и старая: “храм святых яблонь”“. Жаль, что не осталось яблонь, а то была бы еще одна священная роща в Святой земле.