Исраэль Шамир - Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

Весной сплошные ковры цветов покрывают террасы, где стояли дома села Акор. И так – повсюду в Иерусалимском коридоре; на месте любого еврейского поселения стояли палестинские села, причем они кормили куда больше людей, чем сегодня. В одном Бет Атабе было больше людей, чем во всех нынешних еврейских поселениях в районе. Тут, в любом из этих мест, можно увидеть подлинную трагедию Палестины, трагедию необработанной земли, трагедию изгнанных крестьян.

Но и завоевателям не было суждено спокойно наслаждаться плодами своего грабежа. Из разрушенных домов Лифты вышло “еврейское подполье” – группа, занимавшаяся взрывами в мечетях и церквах в начале 1980-х. В сотнях поселков и городков, вроде Маоз Цион, построенных на месте разрушенных арабских сел, вроде Кастеля, вырос новый этнос, готовый отнять Страну Израиля у победителей 1948 года – израильский восточно-еврейский народ. Шизофрения оказалась заразительной.

Подлинная трагедия палестинцев – не оккупация 1967 года, но изгнание 1948 г. Превращение Рамаллы в столицу мини-Палестины, и воцарение Арафата не помогут крестьянам Сатафа, Кастеля, Лифты. Для палестинцев право вернуться в родные села куда важнее, чем независимость. Но израильтяне предпочитают говорить о будущем территорий, оккупированных в 1967 году, а не о сотнях разоренных сел и их бездомных жителях. От левого «Мереца» до правого «Ликуда» израильтяне едины и не готовы к уступкам в этом вопросе. Все войны Израиля происходили из-за нежелания вернуть беженцев. Сколько бы ни договаривались израильские и палестинские руководители, не миновать будущих войн, пока эта проблема не будет решена. Что же стало с жителями этих сел и сотнями тысяч других палестинцев, изгнанных из Рамле, Лода, Яффо, Хайфы и других городов?

Этническая чистка 1948 года прокатилась по всей стране. Палестинские крестьяне бежали перед еврейскими армиями в безопасные районы, ожидая конца боев. Там, где жители не бежали, наступавшие войска проводили массовые изгнания и зачастую пристреливали тех, кто не хотел уходить.

750 тысяч человек оказались в лагерях беженцев: в Газе, в горах, в Заиорданье, в Ливане и Сирии. Увидеть лагеря несложно. Когда вы подъезжаете к Иерихону с юга, видны ряды мазанок – это остатки лагеря беженцев. Они тянутся вверх до гор, где из ущелья вытекает поток Кельт, продолжаются и к северу от Иерихона, где они тянутся густой чередой вдоль дороги на Джифтлик. Если это не ад, то, по крайней мере, его хорошая имитация. Представьте себе, что это вас вышвырнули из дома у источника Лифты и Сатафа, что вам пришлось жить в этой мазанке, делить одну комнату с десятью братьями, что вы можете увидеть в бинокль проломленные крыши своего дома по ту сторону "зеленой черты" – и вы поймете, откуда взялось палестинское сопротивление, палестинский терроризм.

Впрочем, поймет ли меня читатель-еврей, неясно. Я заметил, что евреи не понимают вообще, что тут такого удивительного и необычного. Непонимание это основано на личном опыте и национальном характере. Трудно найти еврея, который не испытал бы переезда или потери имущества лично, или по крайней мере, не слыхал бы об этом от отца или деда. Поэтому евреи довольно спокойно относятся к изгнанию 1948 года, ставя себя на место беженцев и думая: "Что бы я сделал на их месте? Отобрали землю и дом? Прогнали? Займемся чем-нибудь другим, пошлем детей в университет, откроем магазин, сменим специальность и т.д." Существование людей, прикипевших к земле, непонятно еврею. Наша, еврейская, любовь к Стране Израиля, довольно абстрактна, наш патриотизм – достаточно новый и общий. Практически любой израильтянин менял место жительства или может изменить его без особого труда. Наши киббуцы, мошавы, города вполне взаимозаменяемы. Короче, уже тысячи лет, как евреи привыкли жить с мыслью о возможном передвижении, и это у нас в крови.

Палестинцы в этом смысле – антиподы израильтян. У палестинцев до недавнего времени не было даже национализма, этого дитяти современности. Как человек коммунистического будущего, феллах из Лифты или Ясифа считал себя в первую очередь патриотом своей семьи, а во вторую и последнюю – патриотом своей Лифты или Ясифа, своего села. Переезд из Лифты в Ясиф был бы почти невозможным для нашего феллаха. Идея войны за Нагорье, а не только за свое село, ему неясна. Крестьяне Нагорья живут в своих селах испокон веков, в подлинном смысле этого слова – многие из этих семей, возможно, поселились на своих местах пять тысяч лет назад, и с тех пор жили у того же родника. Поэтому травма их изгнания была уникальной и непонятной для горожан. Поэтому, хотя прошло много лет, беженцы ощущают себя беженцами и по сей день.

На краю Вифлеема, вдоль хевронской дороги, к югу от города, высится красивый холм, на вершине – роща. Это Эр-Рас, место малой святыни. На вершине дует ветер, стоят остатки водосборника. Сюда приходят играть дети из лагеря беженцев Дехейше, который находится к югу от холма, на равнине. Я спросил их, откуда они родом. Они назвали деревни, руины которых я посещал: Лифта, Дейр эш-Шейх, Бет Итаб. Они помнят, они иногда ездят туда с родителями, посмотреть на разваливающиеся дома и на неокопанные оливковые деревья. Оттуда они возвращаются в свой лагерь. В годы прямого израильского правления его окружили забором – вольером с колючей проволокой поверху. Узкие кривые улицы проползают между его нищими домами. Беженцы живут по десять человек в комнате, по воду они ходят к водокачке на углу.

На дороге из Натании в Себастию, сразу за «зеленой чертой» находится лагерь Нур Шамс, в Наблусе – непокорный Тель Балата, между Иерусалимом и Вифлеемом – Аида, за Рамаллой – Джалазун. Хотя положение беженцев в лагерях Нагорья ужасно, еще хуже обстоит дело в Газе, куда были согнаны, как в резервацию, сотни тысяч крестьян и горожан из Яффы, Рамле, Лидды, из сотен деревень, ставших потом стройплощадками для кибуцов и мошавов с их самодовольными сторонниками мира за чужой счет. Проезжая мимо пустоши с колючками кактуса “сабра”, путник иногда задумывается – как много свободного, пустого места в Святой Земле. Газа – это обратная сторона медали. Там находятся бывшие обитатели пустошей с колючками “сабр”.

Газа – израильский ГУЛАГ. Бен Гурион и его МАПАЙ, сверстники Джугашвили, создали его, по нехватке места, за границей, к востоку от “зеленой черты”. Если у Сталина 10% населения оказались в лагерях, у Бен Гуриона 60% населения подмандатной Палестины пошли на щепки при порубке леса.

В 1948 году в Газе жило 20.000 человек. За год население удесятерилось. Сектор Газы стал одним из фокусов человеческого несчастья. После 1967 года, когда беженцы снова оказались под тем же правлением, что и бывшие их земли и села, в Газе вспыхнуло движение Сопротивления. Израильтяне, наивно полагавшие, что изгнание 48 года – древняя история, приезжали туда за покупками и находили свою смерть – без вины виноватые. Лагеря беженцев в Газе были так же автономны, как в Ливане. Затем израильские власти провели ряд крутых мер – снесли часть домов, проложили дороги для патрулей, разрешили беженцам строиться в пределах сектора Газы. Наконец, генерал Шарон замирил Газу, сопротивление было сломлено, надежды беженцев на возврат в родные села были уничтожены или отложены в долгий ящик. Надо было жить дальше. И они стали жить дальше. До начала интифады Газа поставляла ежедневно тысячи рабочих рук в Тель-Авив, Яффу, Реховот, в еврейские села – повсюду, где нужны люди, готовые работать на тяжелой работе и получать треть зарплаты еврейского рабочего.