Исраэль Шамир - Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

Но у ужасного приема русских иммигрантов в 70-х годах были дополнительные, специфические причины. Приезд русской волны совпал с пробуждением восточного еврейства Израиля, процессом, который начался демонстрацией Черных Пантер и привел “Ликуд” к власти. Радость, с которой израильтяне встречали первых русских иммигрантов, живо напомнила восточным евреям о том, как их встречали – палатками и порошком “ДДТ” от вшей, и уж, конечно, без особой радости, как неприятный, но неизбежный долг. Когда восточные евреи жаловались на свое положение в обществе, им говорили: “Вы приехали позже”. Но прием русских показал им, что не в этом дело – эти, приехавшие позже них, не займут их место; и они обречены оставаться на дне еврейского общества.

Возник миф “привилегий для иммигрантов”. Разбор этих привилегий представляет и по сей день увлекательное чтение, потому что он показывает, насколько не похож Израиль на страны Свободного мира.

1. Иммигрант мог купить машину по европейской цене, а прочие израильтяне были вынуждены платить триста процентов пошлин на стоимость машины. Иммигрант платил за машину налог “всего” 40% стоимости машины.

2. Иммигрант мог купить телевизор, стиральную машину, пылесос, по цене, ненамного выше европейской – в отличие от в три раза более высокой, которую платил израильтянин. Этой привилегии русских иммигрантов (и только русских) быстро лишили, введя остроумное ограничение: эти товары можно привести только из страны, из которой ты приехал.

3. Иммигрант мог получить ипотечную ссуду на квартиру, на условиях хуже, чем в Европе или Америке, но куда лучших, чем для израильтян. В Израиле нет кредита на покупку домов на коммерческой основе, и ссуду можно получить только как привилегию из рук бюрократического правительственного аппарата. Поэтому израильтянам трудно покупать квартиры и дома. Ссуду получают только молодожены, новые иммигранты и т.п. Иными словами, все привилегии иммигранта в Израиле уступали нормальному положению того же иммигранта – любого человека – в любой стране Запада. Тем не менее вокруг этих привилегий поднялась свистопляска. Ее повели поначалу восточные евреи, выдвинувшие лозунг: “Если бы Гришу Фейгина звали Абузагло”.

Но дело было не только в материальных привилегиях – восточные евреи составляют около 10% всех евреев мира, но около 50% всех евреев Израиля. Появление русских евреев угрожало нарушить этот баланс, свести восточную общину до уровня экзотического меньшинства, какой она представлялась в начале века. Война восточных евреев против русских евреев была своего рода “Белой книгой”, борьбой за ограничение иммиграции ашкеназских евреев.

Волна 70-х годов началась в период недолгого благоденствия Израиля, которому пришел конец в 1973 году. Поэтому ощущение дележа, которое, как мы уже говорили, изначально присуще израильтянам, наследникам великого дележа 1948 года, было особенно острым – новоприбывшие воспринимались не как товарищи в общем строительстве, но как конкуренты, посягающие на кусок пирога. Русские евреи конкурировали с “восточными”, как получатели льгот и благ, они конкурировали с европейскими евреями, израильтянами, из-за работы. Поэтому вскоре наша волна оказалась меж двух огней. Свободная пресса Израиля, печатающая, как и любая пресса свободного мира, то, что хочет увидеть читатель, соревновалась в подборе анти-русских материалов. Не было дня, чтоб в газетах не было шапки вроде: “Еще один русский жулик” или “Они звери!”

Когда не было новых событий, газеты печатали интервью со школьниками, пенсионерами, инженерами, врачами, и все спорили только о том, как бы прищучить русских иммигрантов, чтоб им было не так вольготно.

В 1975 году я работал бульдозеристом на трассе в Северном Синае. Почти все рабочие, за исключением трех бульдозеристов – “израильтян” ,были восточными евреями. При каждом бульдозере служил юный бедуиненок – подавал чай и кофе, заливал масло и делал прочие мелкие полезные вещи. Молодые бульдозеристы из городков развития издевались над ними, как могли. Со старыми бедуинами они тоже разговаривали пренебрежительно и свысока – как французские сержанты с туарегами. Для меня это был первый – или почти первый – прямой контакт со “вторым Израилем” на его площадке, первое испытание этнической ненавистью – ну, не могу же я назвать отношение восточных евреев ко мне антисемитизмом? Я сам дал повод для вспышки ненависти, когда неосторожно сказал, что бедуины никого не хуже. Я не ожидал, что это будет воспринято так: “Для него бедуины лучше сефардов!” Через неделю-другую один из них попытался задавить меня во время перерыва бульдозером. Но и “израильское” меньшинство – три тракториста-сабры– видели во мне чужака. Для них в мире не было чистой дихотомии: мы или они. Они видели мир состоящим из разных этнических групп – израильтян, бедуинов, феллахов, сефардов, марроканцев, румын, русских. Им и в голову не приходило защитить “русского” от “марроканцев” или наоборот. Не знаю, кто им был ближе – уроженец Димоны или Новосибирска.

Израильтяне и восточные евреи реагируют в принципе одинаково на появление иммигрантов – так же, как французы, немцы, швейцарцы – с ненавистью к непрошенным пришельцам, если те не ограничиваются чисткой сортиров. Это можно было бы воспринимать, как доказательство того, что у израильской нации сложилось нежелание принять инородные тела; но, по моему опыту, такое поведение свойственно всем еврейским общинам в мире. В любом городе и стране, где мне приходилось столкнуться с местным евреем, раньше или позже я слыхал: “Вы, надеюсь, не собираетесь здесь поселиться? Тут и так много евреев, и антисемитизм растет”.

Затем начался “отсев” – получившие по письмам из Израиля достаточное впечатление об ожидающем их приеме, русские евреи стали ехать в Америку. Израильтяне были потрясены, как Симон Легре при виде сбежавшей негритянки. Они-то собирались провести еще немало лет в обсуждении пороков и изъянов русских евреев, хлопать их по плечу и говорить: “Будет хорошо! А пока нам нужны чернорабочие!”, планировать тонкие методы дискриминации русских иммигрантов по сравнению со считаными иммигрантами из свободного мира, и все это в полной уверенности, что их жертве некуда деться– и вдруг жертва смылась.

Что-то похожее описывает Сергей Есенин в “Пугачеве”, когда царский генерал требует у казаков догнать и воротить калмыков, навостривших лыжи. Я почувствовал тогда: “хорошо, что от наших околиц он без боли сумел повернуть”. Помню, как я порадовался, когда Иосиф Бродский поехал в Америку – в Израиле тех лет его ожидали бы только унижения. Не будучи членом Советского Союза Писателей, он, бедняга, даже пособия по безработице не получил бы. После этого израильское правительство стало вести борьбу за тела “прямиков”, не беспокоясь о душах – речь шла о закрытии для них пути в Америку или любую другую страну. Зачем израильскому правительству понадобились ненавистные русские евреи? Показать, что им некуда деться? Подтвердить raison d’etre государства – собрание Израиля? Или израильтяне раскаялись в своем поведении? Но тогда пытались бы возвратить “прямиков” любовью, а не силой. Из этих планов ничего не получилось, и через несколько лет почти весь поток евреев из России пошел в Америку, большую страну, где эта горстка эмигрантов не возбуждала излишней ненависти.