Юрий Петухов - Черный дом

Через груды битых стекол из пожарных машин, поливавших передовые колонны, теперь разбитых и изуродованных, через рассыпанные по мостовой сникерсы, конфеты, галеты из милицейских мешков шли мы, бежали, рвались вперед, к «белому дому», будто там была какая-то особая правда жизни, будто оттуда сияло это прорвавшееся из тьмы солнце. И сидел на обочине, на бордюрчике молоденький милиционер, мальчишка белобрысый, и рыдал в открытую, никого не стесняясь и размазывая слезы по щекам. Это вот таких бросили на Народ Русский те, кто прятался за стенами и запорами. Русские прорывали заслоны русских. Уже ночью, измученный и еле живой, я смотрел и слушал по телевизору злобные, человеконенавистнические призывы наших «мастеров культуры», всех этих черниченок и ахеджаковых, шипящих и беснующихся от непомерной ненависти к русским… смотрел и думал: вот вы, неруси, ненавидящие нас, вы послали «держать и не пущать» нас русских парней, таких же как мы, а почему вы не вышли сами?! вы не любите Россию, вы презираете и боитесь русских — так идите смело, с открытым лицом, идите против нас! Нет, вы снова, как в семнадцатом, как в восемнадцатом прячетесь за русскими спинами и шипите, злобитесь, травите, травите, травите! Это вы приходили за измученной полуистребленной, гонимой китайскими заград отрядами «русской» красной армией, приходили в черных кожанках палачей — и убивали русских тысячами, пытали, лили кровь по подвалам. И теперь вы прячетесь. Ну выйдите же для честного боя. Трусы и палачи, мерзостная слякоть, убивающая плесень. И когда я мучительно терзаю себя, вымучиваю ответ, кто виноват: президент? мэр? милиция?! все чаще и чаще прихожу к выводу: да, и они тоже, но уже потом, а в первую очередь виноваты вы — это вы натравливали их! это вы лили черный яд в их сердца, уши и души! это вы всегда ненавидели и боялись Россию! это вы губили ее и продолжаете губить! Анафема вам, вселенским иудам, стравливающим нас из века в век, убийцам России! Вы убивали нас, убиваете. Но придет ваш час держать ответ — не перед людьми, так пред Богом!

Огромные силы — несметное море касок — стояли на Смоленской. Каратели сбивались в трясущиеся, озлобленно-испуганные толпы, прятались за десятками машин. Даже издали было видно, что они, несмотря на вооружение, истерические запугивания отцов-командиров, броню были уже подавлены. И все же дикий страх заставил их встать стальной тысячеглавой ордой на пути Русских. Я не могу называть русскими тех, кто противостоял народу и защищал колониальный, иноземный режим! Да, приказ! Да, присяга! Но в присяге нет ни слова про подавление своего же Народа! Эти парни обязаны были бросить оружие, обязаны были уйти, поступить по совести и по присяге. Я бы ушел, я не поднял руки бы на братьев, на Русских — пусть дисбат, пусть судят, плевать, это лучше, чем всю оставшуюся жизнь доживать иудой, выродком-подонком, холуем, убивающим братьев по воле иноземного хозяина. Исполчалось вражье войско, ис-полчалась орда проклятая, которою ни милицией, ни армией уже и не назвать, а только ордой!

И замерли на время бегущие, остановились первые сотни, ожидая подкрепления, собирая силы. Я видел все, я был уже в десятке шагов от передних шеренг, когда каратели открыли бешеную стрельбу… нет вначале она не была бешеной, вначале палили залпами, слажено, по команде, палили прямо в людей газовыми патронами, забрасывали газовыми фанатами. Клубящиеся облака удушливого отравляющего газа скрыли все. Но уже подтягивались отставшие. Уже рванул вперед захваченный грузовик. И снова каратели выдвинули вперед свои поливалки — струи мерзкой жижи ударили в застывших… Но все! Но не дали себя опрокинуть Русские! За ними была Россия! А за карателями тощенькие пачечки долларов и смердящий иноземный режим, который их трижды продаст, они знали, кому служили, им не за кого было складывать свои головы. Но они двинулись своей поганой басурманской ордой вперед, они встали на пути. И снова застучали дубины, ударили громом сдвинутые щиты. Кто сказал, что русские выродились, что они трусливы и ленивы, что нет у России больше смелых и сильных сыновей. Ложь! Их осталось немного, да, но они были и они есть. Я видел, как эти мужественные русские люди бросались на орду с голыми руками, как они теснили ее, разрывали, отбрасывали, как они кидались на машины, не щадя своих жизней, останавливали этих железных чудищ телами, вышвыривали из кабин трусливых наемников, взбирались наверх, на кабины и вздымали Русские знамена.

Победа! Победа!!

Сквозь смрад удушающего газа, беспорядочную стрельбу бегущих карателей, фонтаны из «поливалок», вопли, визг, мат и истерические крики в рации звучали над площадью эти возгласы. Победа! Жестокое и стремительное сражение заканчивалось. Каратели в ужасе, бросая все, в безумии животных, пытающихся сохранить свои жизни, давя друг дружку, беспощадно и подло, по собственным головам и спинам, посылая на… своих не менее трусливых главарей-командиров, бежали — забивались по закоулкам, по щелям будто клопы, будто тараканы. Это уже была не орда, а слизь, грязь и жижа, растекшаяся по подворотням, трусливо ожидающая расправы за содеянную мерзость и измену Земле Русской.

Но не было расправы. Не мстили. Ибо Русские! Ибо хозяева России!

Я забрался на пожарную, разбитую вдрызг машину. Посмотрел назад — туда, откуда мы пришли. Сотни тысяч людей медленно, невообразимо медленно, хотя и бежали они, кто как мог, подтягивались по кольцу — на километры растянулась колонна — Россия, Народ, неисчислимый, могучий. И я представил, что испытывают сейчас забившиеся по щелям каратели — одни растерянные и плачущие, размазывающие кровавые слезы по щекам, другие озлобленные и ненавидящие. Или у них нет глаз? Или они не поняли, кому пытались преградить путь. Море, огромное людское море… уже тогда, еще до завершения событий было ясно — кто бы ни победил, что бы ни произошло в дальнейшем, но из Истории уже не вычеркнешь этого святого и ярого, великого дня Народного Восстания против иноземщины, убивающей Россию. Сами Небесные Силы вели на Святой подвиг людей Русских.

А площадь под моими ногами бурлила. Я не мог слезть, я не мог спуститься, потому что снизу лезли и на эту машину и на другие разбитые «колесницы режима» — все хотели увидеть всё, это было незабываемое зрелище: орды палачей, столько дней и ночей кряду люто избивавших людей, зверствовавших похлеще фашистских зондеркомманд, недавно до сатанинской гордыни уверенных в своей силе и безнаказанности, бежали трусливыми крысами! Спины, спины, спины — десятки тысяч форменных, сгорбленных спин. Трусы! Мерзавцы!! Подонки!!! Теперь они были ничем. Их уже и Ругать-то было нельзя, ибо заблудшие. Что они вынесут из их сражений с Народом в жизнь дальнейшую: покаяние, вину? или ожесточенность и злобу?! Что вынесут, то и свершит их судьбу. Раскаявшиеся прощены будут и встанут в рады братьев. Озлобленные и ненавидящие обрящут иуди-ны петли. Всем воздается по делам их. Всем!