Николай Лесков - Сборник статей

Но как Селиванова могли сделать скопцы Петром III, Петра III Христом; как сам Селиванов сделался и Петром III и Христом? Все это дико, невозможно? А как Чичикова в одном губернском городе нашли возможным признать за переодетого Наполеона? А как Отрепьев сделался Димитрием, Пугачев тем же Петром III? Раскольники сделали из Петра I антихриста, скопцы из Петра III сделали Христа: душевный процесс в том и другом случае один и тот же. Как, наконец, римские императоры, лица большею частию образованные, провозглашали себя богами и принимали божеские почести? Как, наконец, горластый русский умный, ни во что не верующий публицист вроде Герцена способен был говорить России тоном оракула и пророка, предписывать ей заповеди, точно Моисей по сходе с Синая, и, что особенно важно, находить не только в других веру в себя, а и в себе веру в себя? Соображая все эти исторические и психические проявления человеческой природы, мы нимало не удивляемся скопческому баснословию: homo est magnum mysterium, человек великая тайна, он есть чудо (miraculum), но он вместе с тем и чудище (monstrum), и в образе последнего он особенно часто являлся в своих религиозных верованиях.

Социалистические таинства у нас растеряли большую часть «посвященных», когда Чернышевский привел в понятную для всех систему тайны социализма в своем романе «Что делать?». Скопческое баснословие много утратит своей таинственной прелести, когда оно сделается предметом общеизвестным. Поэтому мы решительно не понимаем, чего боится бывший председатель скопческой комиссии г. И. Липранди, когда сожалеет, что наша печать примешала к скопческой ереси имя Петра III. Мы не понимаем, каким образом басня скопцов о Петре III, сделавшись достоянием народа чрез журналы, «может повлечь за собой то, что гораздо трудней будет прекратить, чем распространение скопчества» («Голос», № 61). «Современные известия» гораздо справедливее смотрят на это дело, когда говорят, что потемки, в каких держалась скопческая секта доселе, всего более способствовали ее успеху. Заблуждение боится света, и чудовища выползают больше ночью.

1869 год.

Никто не может оспаривать того общеизвестного факта, что наше общество переживает время, в которое гораздо больше, чем когда-либо прежде, сказывается во всех почти сословиях стремление к образованию и в которое, в соответствие такому стремлению, все больше и больше увеличиваются средства для удовлетворения этой насущной общественной потребности. К сожалению, мы не имеем под руками статистических данных, чтобы цифрами фактически подтвердить первое; но не сомневаемся, что процент более или менее образованных людей по отношению к населению той или иной местности и вообще всей империи ежегодно увеличивается. Что касается постепенного увеличения средств к образованию, то это известно, и о правительственных мерах столько же, сколько о мерах, принимаемых самим обществом, например, земством, и даже, — особенно в последнее время, — многими частными лицами. Правительство нашло возможным, при громадных затратах на другие насущные потребности государства, например, на постройку необходимых железных дорог, на постановку войск в параллель войскам европейских держав и т. п., хотя сколько-нибудь увеличить расходы по министерству народного просвещения. Еще больше средств дается государством для просвещения народных масс в многие из тех реформ, которые так высоко ставят наше время сравнительно со всеми предшествовавшими эпохами. Пробудилось и общество и решилось содействовать благим начинаниям правительства в этом отношении: во многих земских собраниях вопрос о народном образовании занимал по праву принадлежащее ему место и вызывал во всех искреннее сочувствие; учебные заведения для детей и мужского, и женского пола многие уже открыты на счет земства; еще больше их проектируется и, без сомнения, будет открыто в непродолжительном времени. Под таким настроением общества много приносят пользы для образования и частные лица: одни своими посильными трудами, другие своими денежными средствами. Слухи о стипендиях, учреждаемых в каком-либо учебном заведении частным лицом, стали очень обыкновенными. Нередки известия даже об открытии школ тоже частными лицами или о пожертвовании на этот предмет очень немаловажных сумм. Словом, нужно согласиться, что общество сознало необходимость образования всех сословий в государстве, и что желающий образования найдет теперь нужные средства к тому.

Но известно, что нет правил без исключения. То же и здесь, в вопросе о народном образовании. Если вообще усилия администрации, самого общества и многих частных лиц клонятся к тому, чтобы по возможности больше распространить образование, особенно в тех классах общества, которые до последнего времени всего меньше пользовались светом просвещения и цивилизации, то рядом с этим направлением, заслуживающим полного сочувствия и самых горячих симпатий, есть другое, противоположное, и потому представляющееся в высшей степени ненормальным и несправедливым отношение к делу народного образования и к лицам, ищущим образования. Если в древней Индии был целый класс общества — парии, которым запрещена была малейшая попытка на образование — не только чтение, но и слушание чтения законов и священных книг, то и у нас, в текущем XIX столетии, при блестящих правительственных реформах в пользу народа, при общем стремлении к знанию и просвещению, при всех средствах, какие изыскиваются для распространения образования, при всем этом — есть нечто подобное индийскому учреждению. И в нашем обществе есть лица, и при том лица эти считаются не десятками и даже не тысячами, а целыми миллионами, — которые находясь на очень невысокой степени образования и сознавая свое в известных обстоятельствах и отношениях безвыходное положение, сами решились искать образования, и сами же выискали и выискивают для этого средства, и которым, при всем этом, отказывают удовлетворить их желание, которым просто не позволяют учиться… Понятно, что мы говорим о старообрядцах и об их продолжительном и энергическом, но тем не менее совершенно напрасном «искании школ» для своих детей.

Факт — поразительный и тем более странный, что он находится в решительном противоречии цивилизаторскому стремлению общества и государства. Здесь не требуют средств для образования, как во всех других случаях; здесь не нужно убеждать в необходимости образования, как это нередко приходится делать во многих сельских общинах. Здесь идет вопрос лишь о том, чтобы разрешено было открыть детские школы и учиться, — желание, кажется, очень несложное, здоровое и не противное даже духу времени… Что же? Перевяжите какой-либо член организма, например, руку, и подольше не впускайте в него новых притоков свежей, чистой крови, — что из него будет? Не пускайте свежих потоков цивилизации и просвещения к этим миллионам старообрядцев, и они, конечно, сделаются подобными омертвелому члену организма, для которого остается одно неизбежное и необходимое — совершенная ампутация. Положим, что они тогда будут безвредны для чего бы то ни было, если только они вредны в каком-либо отношении; но ведь они числятся миллионами, ведь они — русское племя природное — коренное, без малейшей примеси чужой крови! — Таким образом, если смотреть на дело старообрядцев с общей точки зрения на просвещение, тотчас представляется вся несообразность и странность нынешнего запрещения им искать просвещение, все противоречие и несправедливость такого отношения, все гибельные результаты его не только в отношении к самим раскольникам, но и для всей России.