Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский

— Ну что же, тебе виднее! А я привык уже, что ты рядом храпишь, колыбельной не надо.

— Смотри, лабусы вам как пропоют из крупнокалиберного один раз по просьбе крестьян-единоличников… Ладно, пошел я сдаваться Алексееву. Береги себя!

— Береги себя, Поручик! Не забывай, самогонка в кубрике тебя дожидается!

— Успеем еще! Пистолет сдавать?

— Валерка, имей совесть, у тебя же свой есть!

— Уже обыскал, мерзавец!

— Да ничего подобного, случайно наткнулся. Я ведь не спрашиваю, откуда он у тебя взялся? А мог бы и спросить, между прочим!

— На базаре купил! На, держи свою пушку и вали отсюда, крохобор!

— Крохобор патроны бы тоже отнял!

Иванов вылез из тесной машины, попрощался с Птицей и Спейсом и побрел не спеша между баррикадами по Старому городу. Сделал кружок, другой, вздохнул и отправился в любимое кафе. Переход из одного агрегатного состояния в другое показался ему почему-то немного грустным.

В «Дружбе», она же «Драудзиба», оказалось безлюдно. Но один столик в углу оккупировали прочно и надолго. Сворак, Рощин и Наталья — главбух Интерфронта. Сидели, однако, на удивление скромно. Кофе, чай, пирожные.

Иванов заказал себе «Черного Петериса» — сто водки, пятьдесят бальзама и маринованный огурчик на краешке стакана; попросил знакомую буфетчицу заварить ему кофе покрепче.

Зашел со спины к увлеченным беседой коллегам и бесцеремонно втиснулся на свободный стул, как будто и не было этой недели на базе ОМОНа.

— А что это вы тут делаете? — противным голосом спросил он у онемевшей компании.

— Тебя вспоминаем, — искренне ответила Наталья.

— Ну, хоть не поминаете, и то ладно, — забрюзжал Иванов.

— Погоди-погоди, — перебивая друг-друга, потянулись к нему руки мужчин, здороваться.

Экспансивный Рощин даже полез обниматься, но столик закачался, и все кинулись спасать стаканы и чашки.

— Ну как там? — зачастил Володька, редактор «Единства». — Я на следующий день приехал, как договаривались, репортаж делать, а ты куда-то укатил, говорят.

— Тебя же встретили? Материал дали? Значит, все в порядке! Мог бы и дождаться меня, переночевать ночку.

— Да мне предлагали! Хотели даже переодеть и оружие выдать!

— Чего ж ты не воспользовался случаем? Журналист меняет профессию — модная тема! — хохотнул Иванов, глядя на смутившегося Рощина и ехидно подмигнувшего ему Сворака.

— Да я хотел, но мне в «Советскую Латвию» статью надо было сдавать утром, кровь из носу, — заоправдывался возбужденно Володя.

— А что это они всех подряд берут и всем ружжа дают? — поставила вопрос ребром Наталья.

— Им, Наташа, сейчас любой, кто не побоялся к базе подойти, нужен! — рассудил Сворак. — Правильно, Валера?

— Правильно, Петрович, правильно! Думаешь, так уж им необходимы были наши люди в первые дни? Окопы рыть, с автоматами красоваться. Омоновцы сейчас изгои в глазах половины населения и в глазах начальства московского — тоже. Вот и надо было всем показать, что для одних они изгои, а для других — гой еси, добры молодцы! Так что каждый боец, перешедший сейчас в ОМОН из латвийской милиции, каждый доброволец, каждый русский человек, выразивший ОМОНу моральную поддержку, — на вес золота. Иначе им — труба. И нам, кстати, тоже! Так что все просто. Да и потом, у нас ведь война идет, ребята. И кровь уже пролилась. Латыши своим боевикам оружие раздают не стесняясь, чего же омоновцам-то от поддержки отказываться? Без народной поддержки ОМОН — ничто. И для Москвы, и для латышей. Какие бы они там крутые ни были, но без поддержки народа омоновцам не стать народными защитниками. Главное, что там есть люди, которые эту азбуку революции понимают. Вот что главное. А остальное — лирика и «Военные приключения» для юношества.

— А ты-то там что пропадал? — язвительно спросил обиженный Рощин.

— А я, Володя, как раз этим и занимался — крепил связь ОМОНа с народом. Связь с армией нам сегодня крепить, увы, бесполезно. Армия вон в пикетах смиренно стоит с плакатами, вместо того чтобы разогнать всю эту шоблу. воблу, начиная с Москвы и до самых до окраин! Дайте ж выпить-то, у меня день рождения четыре дня как прошел, а я все ни в одном глазу!

— За это ты не бойся! — заблестел глазами Петрович. — У меня уже неделю в сейфе резерв ставки прячется. Пошли в контору, доложишься шефу и начнем!

— Так вроде еще рабочий день! Георгиевич не любит, сами знаете.

— Да он на час придет и снова в парламент — заседать отправляется. Пойдем-пойдем!

И точно, Алексеев уже запирал свой кабинет, когда в приемной объявился запыхавшийся Валерий Алексеевич.

— Ну что, защитили ОМОН? — тут же подначил шеф.

— Так получилось, Анатолий Георгиевич, — замялся Иванов.

— Не смущайтесь. Все было правильно. Подзадержались, правда, немного. Регина говорит, что вас даже в звании повысили, да? — Внимательные усталые глаза Алексеева лукаво блеснули и снова погасли.

— Да это Чехов пошутил над девочками, а они уже и разболтали, — досадливо отмахнулся Иванов.

— А вы не отмахивайтесь так, с ходу. Нам кое-что обдумать надо бы по этому поводу.

Хорошо. Вернулись, и это хорошо. Я в Верховный Совет, а вы отдыхайте, пожалуй, после всех приключений, завтра поговорим обо всем.

Алексеев отдал секретарше ключ от кабинета и вместе с Ивановым пошел по длинному коридору к выходу. На пороге, у лестницы, остановился и протянул молодому человеку руку. Пожал чуть крепче обычного и вдруг добавил на прощанье неожиданную новость:

— Пока вы там «воевали», Республиканский совет утвердил вас моим заместителем по идеологической работе. Так что дел у вас только прибавится.

Валерий Павлович забыл в суматохе последних дней, что декабрьский съезд утвердил новую структуру Движения. Теперь Алексеев стал председателем Республиканского Совета и единоличным лидером Интерфронта. Президиум РС, членом которого был и Иванов, упразднили, а вместо членов Президиума ввели заместителей председателя Республиканского совета по разным вопросам. Собственно, Иванов чем занимался, тем и будет заниматься, но его кандидатуру еще должен был утвердить заново Республиканский совет. Утвердил, значит. Ну и ладно.

— Сегодня отдыхайте, а с завтрашнего дня придется без выходных. Сворак вам объяснит все по повестке дня. — Алексеев с улыбкой кивнул на приоткрытую дверь кабинета, в котором вместе работали Иванов и Петрович. Из кабинета послышался тонкий звон бокалов, приглушенный гул голосов. — День рождения пропущенный? Кто там у вас?

— Только свои, — растерянно стал оправдываться Валерий Алексеевич. — Да мы чисто символически!

— Ну, если только свои. Но в последний раз я это вижу в служебном помещении! — Тихий голос шефа внезапно приобрел стальной оттенок. Алексеев отвернулся и быстро стал спускаться по лестнице, раздраженно болтая портфелем с бумагами. А у Иванова, впервые после вечера 20-го, снова нестерпимо заныл зуб. Назавтра пришлось идти вырывать.