Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский

— Толку от этих интервью — с гулькин хрен! — Валерий Алексеевич проводил до выхода на лестницу улыбающегося японца и его московскую переводчицу и теперь отводил душу соседу по кабинету.

— Ну как же! Все-таки и наша позиция озвучена в мировых СМИ. — Подтянутый, энергичный, всегда улыбающийся сосед по кабинету участливо повернулся к Иванову всем корпусом.

— Михаил Петрович, будет вам издеваться! Нам-то что с того? Во-первых, все переврут. Во-вторых, все равно сначала оближут НФЛ с головы до задницы и представят в лучшем свете. А нас уж так, для контраста. К тому же о нас знают в России, о нашем существовании прекрасно известно на Западе. Но в Латвии возможностей для пропаганды — наше «Единство» да партийная «Советская Латвия» — и то с оговорками, поскольку у них свои установки — рубиксовские. Радио наше, выходящее с полевого армейского передатчика, хрипит, пердит, и ловить его надо как вражеские «голоса» в брежневскую эпоху!

— Ну, Валера, хорошо, что хоть это пока не прикрыли. Дальше будет хуже, так что ты молодец, что последние возможности используешь на всю катушку. И Алексеев это понимает. И я. понимаю. А вот некоторые сотрудники твои больше саботажем занимаются!

— Вы снова о Васильеве?

— Снова о нем, Валерий Алексеевич! Ты, извини, с ног сбиваешься, а его — кассету переписать не допросишься! То он в ЦК пропадает, то спит до обеда. Он на кого вообще работает?! Вот поставлю за ним людей один раз, и посмотрим, чем он на самом деле под нашей крышей занимается!

— Петрович. Он меня самого достал. Но у меня нет других людей. Нету! Нет журналистов, нет операторов, нет режиссеров! Ты посмотри, кто у нас в газете сидит? Хорошо хоть Рощин человек профессиональный, но ведь он у нас редактором, а в «Советской Латвии» завотделом. Опять на двух стульях, как и Васильев. Но писать некому! Письма активистов и рабкоров элементарно надо хотя бы обрабатывать! Статьи, которые присылают, приносят, которыми заваливают на самом деле редакцию, — это ценный, но сырой материал! Из всего этого делать газету хороший профессиональный штат нужен! Корреспонденты на местах должны быть — профессиональные! Ни репортажа толкового, ни аналитики, ни очерка, ни фельетона. Два с половиной человека способны у нас писать хорошо, но им не разорваться! Технической интеллигенции полно, а творческая вся, по определению, — или латыши, или окололитературные «русскоязычни-ки» — «досиденты» из старого анекдота.

— Да у нас людей — сотни тысяч — только позови!

— На митинг, на демонстрацию, забастовку, в рабочую гвардию — да! А пропагандистов и агитаторов, не говоря уже о талантливых профессиональных журналистах, что вовсе не одно и то же, — нет! Старые партийные кадры в сегодняшней обстановке просто растерялись и толку от них — ноль. Новых — надо растить. Из кого? Растить — это время. Это деньги, между прочим. И время, кстати, на то, чтобы их растить, надо отнимать у себя, а его и так нет Мы вовсю используем ленинградцев хотя бы потому, что своих творческих кадров у нас просто нет!

— Кстати, о ленинградцах! Ты сегодня на съемке будешь вечером?

— Не буду и уже отпросился у Алексеева — у меня трубу прорвало, жена еле заткнула тряпкой, уходя на работу, сантехников встречать некому. Так что я сейчас домой, а на Смилшу буду не раньше девятнадцати часов.

— Ладно, вечером тогда соберемся с гостями да куда-нибудь сходим — развеемся. Заодно и помощь мне нужна от них… через них, сам знаешь с кем.

— Ага! Если кто-то кое-где у нас порой. Шеф раздобрился, велел Наталье денег выписать на пропой. Так что вы, как старший товарищ, подготовьте нам отдельный кабинет.

— В «Таллине»? В «Латвии» все отдельные кабинеты на прослушке, сам знаешь.

— Ну, вам решать! Кстати, Михаил Петрович, вы Смоткина не встречали сегодня, говорят, он заезжал?

— «Литовца»? Так он у меня через час будет.

— Просьба! Личная! Совершенно секретная! Раздобудьте у него телефон дамы, которая его сопровождает, и уточните фамилию, имя, отчество. Ну и все остальное, если получится. Ненавязчиво так, между прочим.

— Ну, Валера, ты даешь! Когда успел девушку срисовать?

— Потом объясню, тут старые дела. Я побежал, Петрович, сейф прикройте сами, пожалуйста!

— Беги, сантехник-сан, а то всех соседей небось затопил уже! Михаил Сворак подождал, пока не затихнут на лестнице торопливые шаги Иванова, стер с лица масляную улыбочку и пружинисто подошел к открытому сейфу, стоящему в углу кабинета. Сейф был у них на двоих — старинный, шесть человек тащили на лямках по крутой лестнице, а когда уронили — из Минфина, стоящего напротив по узкой улочке, охрана прибежала — решили, что в Интерфронте что-то взорвалось! Внутри огромного сейфа у отставного полковника было свое, личное отделение, закрывавшееся отдельной дверкой, ключ от которой был только у него. Покопавшись в папках, Петрович вытащил одну, перелистал и аккуратно добавил несколько строчек разборчивым, красивым почерком старого кадровика. Побаранил пальцами по столу, смотря задумчиво в окно, и решительно убрал документы обратно в железное логово.

Немало было за год совместной работы сделано, пройдено, выпито соседями по кабинету. Доверяли друг другу и из взаимного расположения, и по служебной необходимости. И просто потому, что выбора не было — верить — не верить. Дело общее, а ответственность на каждом своя. Часто совмещали командировки. Вместе ездили в Горький — лекции читать на предприятиях, в партийных органах и школе милиции. Присмотрелись друг к другу на воле, пообтерлись. Потом Иванов поделился своими связями в Питере, вывел Петровича на его бывших коллег по «цеху» в Большом доме на Литейном, а сам ушел в сторону, чтобы не пересекаться. Вместе ездили в Карелию, к Мессершмидту — смешная фамилия у директора Кондопожского ЦБК. Выделенную Интерфронту бумагу делили — часть на выпуск «Единства», а часть на продажу кооператорам втридорога. За счет этих денег движение могло позволить себе содержать необходимый штат. Много было разных насущных практических дел, которые желательно было для подстраховки делать вместе. И доверяли, и проверяли, не обижаясь друг на друга.

Конечно, среди штатных сотрудников движения было много разных людей. Каждый занимался своим — кто лучше, кто хуже. Рвачам и жуликам места в аппарате ИФ обычно не находилось — выгод мало, а страху и ответственности куда больше. Ясно, что и на старуху бывает проруха — иногда приходилось с людьми срочно расставаться; не обходилось и без скандалов, порой тщательно организованных противной стороной. И тем не менее после того, как вычистили провокаторов, расчетливо подставленных движению еще в период его становления, коллектив работал слаженно и довольно эффективно. Лидеры Интерфронта — Алексеев и Лопатин — оба были опытными руководителями старой школы и умели организовать работу. Умели и людей подобрать. Беда в другом была — не так-то просто людей подходящих найти. В активистах и сочувствующих нехватки не было. Но задачи перед движением стояли совершенно новые. Действовать приходилось в обстановке совершенно нетипичной, бороться буквально против всех. Русские в Латвии, шаг за шагом, потихоньку превращались в партизан, не имеющих связи с большой землей. Более того, выходить из окружения было некуда. Ведь «карательные отряды» посылались не столько латышами, сколько Москвой. Это понимали, это просчитывали. Надеяться оставалось на чудо. Но жить было надо, надо было сопротивляться, надо было делать хотя бы то, что еще возможно. И все привыкли со временем к этому и не находили в своем положении ни особого трагизма, ни героизма, ни жертвенности. Просто работали в меру своих сил и способностей.