Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2001 #4

Прежде всего, это общая оценка Паршевым роли иностранных инвестиций. “На самом деле, — пишет Паршев, — нет никаких идеологических причин для отказа от иностранных инвестиций. Китайцы используют их и правильно делают, с их помощью они строят все более современную промышленность, но у нас так не получится, как бы мы этого ни хотели. Из-за наших особых условий нам нельзя ожидать иностранных инвестиций, какие бы законы у нас не принимались” (“НС”, N4, 2000 г., с. 243). В действительности же причин как идеологического, так и чисто экономического характера для ограничения объема иностранных инвестиций, их строгого государственного регулирования и даже отказа от их использования более чем достаточно, по крайней мере, в тех странах, где имеются собственные источники накопления капитала. Как известно, различают прямые и портфельные иностранные инвестиции. Прямые инвестиции имеют стабильный характер, они вложены в уставный капитал предприятия и дают право контроля над ним, то есть это — вложения в производство, материальные ценности, инфраструктуру. Портфельные же инвестиции, то есть вклады в ценные бумаги, а также вклады иностранных нерезидентов в коммерческих банках той или иной страны, такой стабильности не имеют. Они направлены только на получение дохода и могут быть легко переведены за рубеж. В основном портфельные инвестиции — это спекулятивный капитал, проникновение которого в большом количестве на финансовые рынки той или иной страны (и особенно стран экономически неблагополучных) имеет скорее негативные, чем позитивные последствия. В настоящее время мировая финансовая система приобретает все более спекулятивный характер. Лишь около 10 процентов общего объема мировых финансовых ресурсов идет сейчас на финансирование реального сектора мировой экономики. Остальное — это финансовые ресурсы международных валютных рынков и рынков ценных бумаг, где деньги делают деньги. Иными словами, все это — спекулятивный не видит, поскольку кредитные ресурсы этих банков идут в основном в финансовый сектор, в частности, на спекулятивные операции на межбанковской валютной бирже и на рынок государственных облигаций, где можно быстро получить высокую прибыль. С учетом вышесказанного можно сделать вывод, что иностранные портфельные инвестиции вследствие их изначально спекулятивного характера и непредсказуемости поведения “портфельных” инвесторов несут в себе огромный фактор риска и потенциального ущерба для национальной экономики. Быстрый приток, а затем такой же быстрый отток иностранных портфельных инвестиций приводит к нестабильности курсов национальных ценных бумаг, их обесцениванию, девальвации местных валют, многократному снижению капитализированной стоимости экономики страны. В России это уже привело к тому, что стоимость приватизируемых российских предприятий и соответственно их акций, в том числе и тех, которые скупают иностранцы, крайне занижена по сравнению с их реальной рыночной ценой и потенциальной прибыльностью. В результате общая сумма прямых иностранных инвестиций меньше, чем она могла бы быть. Другим фактором искусственного, крайне выгодного для иностранных корпораций занижения стоимости российских производственных фондов являются манипуляции с курсом рубля по отношению к доллару. Так, например, рост курса доллара по отношению к рублю осенью 1991 г. с 0,83 руб. за доллар до 14 руб. (по произвольному решению прозападного правительства России) привел к “удешевлению” экономики России более чем в 15 раз. После финансово-валютного кризиса 17 августа 1998 г., вызванного как монетаристским характером экономической политики правительства России, так и разрушительной ролью иностранных “портфельных” инвесторов, общая стоимость российской экономики, по некоторым оценкам, снизилась более чем в 30 раз. Все это позволяет западным компаниям скупать многие экономически рентабельные российские предприятия фактически за бесценок. Именно это является одним из существенных факторов относительно невысокого уровня иностранных инвестиций в российскую экономику, а не только российские “особые” условия, о которых пишет Паршев и под которыми он подразумевает прежде всего геоклиматические особенности России. Прямые иностранные инвестиции — гораздо предпочтительнее портфельных. В странах слаборазвитых, где нет ни своей развитой национальной производственной и научно-технической базы, ни квалифицированной рабочей силы (как, например, в странах Африки, многих странах Латинской Америки и Азии), прямые иностранные инвестиции являются единственной возможностью приобщения к современной цивилизации (вернее, к отдельным аспектам такой цивилизации, зачастую наиболее уродливым). Платой за такое приобщение является прочная экономическая и политическая зависимость от развитых капиталистических стран. Вообще внутри соответствующих стран и лоббированием интересов Китая, оказался возможным прорыв китайского экспорта на перенасыщенные и не для всех доступные рынки США и других развитых стран — рынки, где реализация товаров осуществляется за твердую валюту. Прямые иностранные инвестиции чисто западного происхождения пришли в Китай уже после тех сдвигов в экономике КНР, которые произошли в результате инвестиций, произведенных “хуацяо” и подготовивших почву для роста национального дохода и соответственно — роста платежеспособного спроса. Главной целью чисто западных инвестиций, в отличие от инвестиций “хуацяо”, является прежде всего выход на внутренний китайский рынок с его более чем миллиардом потребителей, а не производство товаров с последующим экспортом в страны Запада. Следует отметить также, что инвестиции в китайскую экономику с самого начала китайской новой экономической политики (конец 70-х годов) поощрялись правительствами западных стран, стремящихся заполучить Китай в качестве союзника в борьбе с Советским Союзом. Теперь, когда СССР разрушен, а Китай наращивает свою экономическую и военную мощь, которая со временем станет несомненной угрозой для интересов Запада, западные страны, возможно, и сожалеют о своей роли в развитии китайской экономики, однако уже сделанные первичные западные инвестиционные вливания в экономику Китая привели к созданию определенной экономической взаимозависимости между Китаем и Западом, что, соответственно, стимулирует вторичные, третичные и т. д. западные инвестиции в эту страну. Суммарный объем иностранных инвестиций в экономику Китая в настоящее время превосходит 250 млрд долларов (в России за годы “независимости” аккумулировано около 12 млрд прямых иностранных инвестиций). В отличие от Китая, Россия нигде за рубежом не имеет влиятельной, сплоченной, патриотически настроенной и в экономическом отношении мощной русской диаспоры, которая могла бы явиться источником прямых производственных инвестиций в российскую экономику и проводником русских интересов в других странах. В политическом России, вполне естественно, что частные западные инвесторы не решаются идти против воли своих правительств и делать капиталовложения в страну, которая, по западным меркам, балансирует на грани превращения в страну-изгоя. В этой связи возникает вопрос: почему США и их союзники (хотя эти последние в гораздо меньшей степени) на практике сознательно создают препятствия на пути развития экономического сотрудничества с Россией, и в том числе на пути частных западных инвестиций в российскую экономику, несмотря на все соглашения о партнерстве и сотрудничестве, заключенные в последние годы? Ведь массированные западные инвестиции могли бы прочно привязать экономику России к странам Запада, сделать ее составной (хотя и подчиненной, зависимой) частью западной капиталистической системы, как, например, экономика Мексики, Бразилии, Аргентины и т. д. Инвестиции в Россию были бы несомненно выгодны и иностранным инвесторам (хотя А. Паршев и стремится доказать их абсолютную невыгодность). Дело здесь, очевидно, в том, что тем закулисным силам, которые направляют политику США и других западных стран, Россия настолько ненавистна, что они не желают сохранения ее даже в “латиноамериканском варианте”. Ведь мощный поток прямых производственных западных инвестиций в Россию (несмотря на возможные негативные последствия для политического и экономического суверенитета) все же имел бы и положительный эффект: возникли бы точки экономического роста, которые привлекли бы и местный капитал и приостановили бы его бегство из России, вероятно, несколько бы вырос уровень жизни и увеличилась рождаемость и т. д. Но такое развитие событий “мировое закулисное правительство” не устраивает. Оно явно желает добить Россию, ликвидировать все очаги передовой технологии на ее территории (особенно ВПК), лишить ее ядерного оружия и других современных средств защиты, навсегда опустить до уровня третьестепенных стран, а еще лучше — развалить на отдельные псевдогосударства, пользуясь ее нынешней государственной, идеологической и экономической немощью и сознательно поддерживая у власти в России те силы, которые эту немощь создали и постоянно воспроизводят (посредством так называемых либеральных рыночных реформ, лживых антирусских СМИ, поощрения регионального сепаратизма). В западных “свободных” СМИ, почти полностью подконтрольных “мировому правительству”, образ России и русских всячески демонизируется и очерняется, что, конечно, также является дополнительным фактором, отпугивающим иностранных инвесторов. А. Зиновьев уже писал о “мести Запада” России, мести — за весь свой былой страх перед русской военной мощью, мести за русскую самостоятельность и уникальную роль в мировой истории. Возможно, месть как раз и имеет место, но ясно также, что не последнюю роль играет и не исчезнувший до конца страх; ведь не полностью еще уничтожены военный потенциал России, ее промышленность, кадры специалистов, ведь былая мощь еще может возродиться, ведь уже намечаются (в союзе с Белоруссией) какие-то возможности хотя бы и частичного восстановления единства расколотой страны, а этого всего США и другие страны Запада, исходя из своих гегемонистских планов единоличного мирового господства, допустить не могут. Именно поэтому они создают препятствия на пути производственных западных инвестиций в российскую экономику, лишая тем самым потенциальной прибыли свои фирмы. Конечно, иностранных инвесторов отпугивают и такие факторы, как коррумпированность российского госаппарата, высокий уровень преступности, изъяны в российском законодательстве, общий экономический и правовой хаос, царящий в России, и т д. Но следует подчеркнуть, что в целом для западных стран такой хаос даже выгоден, как политически, так и экономически: им нужна именно такая слабая, отсталая и беспомощная Россия, именно нынешнее ее политическое и экономическое устройство, фактически узаконивающее колоссальный отток капитала из России на Запад в результате сверхлиберальной экономической и валютной политики российского правительства, проводимой не без подсказки и нажима со стороны того же Запада. Но стоит ли печалиться в связи с небольшим объемом прямых иностранных инвестиций в России? Так ли они полезны и эффективны, как это изображают в российской либеральной прессе? Благодаря назойливой пропаганде якобы “абсолютной незаменимости” этих инвестиций, многие в России полагает, что они могут, во-первых, обеспечить поступление новейшего оборудования и техники и тем самым продвинут страну по пути научно-технического прогресса, и, во-вторых, произведенные при помощи этих инвестиций товары можно будет продавать на западных рынках за конвертированную валюту. Практика, однако, показывает, что подобные надежды в большинстве случаев остаются нереализованными. Прежде всего надо четко понимать, что целью иностранного производителя является, главным образом, завоевание рынков той страны, в которой он размещает прямые производственные инвестиции, а не производство товаров с более низкими издержками, чем у себя на родине, с последующим ввозом этих товаров в свою собственную страну. Нетрудно видеть, что прямые иностранные инвестиции в производство с ориентацией на сбыт на внутреннем рынке приводят к оттоку твердой валюты за рубеж, поскольку иностранный инвестор, продавая произведенные в результате его инвестиций товары внутри принимающей страны, скажем, за рубли, обменивает их потом на доллары или иную твердую валюту и вывозит в качестве прибыли из данной страны. Часть прибыли при этом может реинвестироваться в производство, однако нередки случаи, когда иностранный инвестор никаких дополнительных капитальных вложений не производит, стремясь выкачать максимальную прибыль в расчете на первоначально вложенный капитал, а затем производство закрыть и покинуть принимающую страну. В мировой экономике наблюдается и тенденция перевода производства из развитых регионов мира с высокими затратами на рабочую силу в регионы, где такие затраты невысоки, с последующим экспортом какой-то части произведенной там продукции в развитые страны. Эта тенденция особенно четко прослеживается в трудоемких традиционных и экологически “грязных” отраслях. Но следует сказать, что правящие круги на Западе прекрасно понимают, что крупномасштабный перевод производства, особенно высокотехнологичных отраслей, в другие, менее развитые регионы чреват потерей монопольного положения на мировых рынках и ростом безработицы в самих западных странах, и поэтому регулируют этот процесс. В самом деле, что было бы, если бы зарубежные филиалы, скажем, немецких фирм, всю свою продукцию (созданную с меньшими, чем в самой Германии, трудовыми издержками) решили бы продавать на внутреннем германском рынке и таким образом создавать конкуренцию для собственно германских предприятий? Вполне очевидно, что и германское правительство, и германские профсоюзы постарались бы этому помешать: на такую продукцию были бы введены различные тарифные и нетарифные таможенные ограничения, как-то: антидемпинговые и компенсационные пошлины, квоты, импортные налоги, а то и прямые административные запреты с тем, чтобы предотвратить снижение производства собственно в Германии и таким образом избежать роста безработицы. Но даже если бы такие меры по какой-либо причине не были бы введены, конкуренция со стороны продукции зарубежных филиалов, выпущенной с меньшими производственными издержками, привела бы к падению внутреннего германского производства, росту безработицы, снижению душевого дохода значительной части населения и, соответственно, к сокращению потребительского спроса на продукцию, произведенную за границей в результате зарубежных германских инвестиций. Стремящийся к экономии на трудовых издержках немецкий производитель, переводящий свои производственные мощности в страны с более дешевой рабочей силой и намеревающийся затем ввозить произведенную там продукцию в Германию, в конечном счете ничего бы не выиграл. Поэтому немецкие и другие западные инвесторы при помощи своих зарубежных инвестиций стремятся прежде всего завоевать рынки принимающей страны и каких-либо третьих стран, не нанеся при этом сколько-нибудь значительного ущерба для сбыта продукции, произведенной на предприятиях непосредственно в западных странах. Факты свидетельствуют, что немецкие зарубежные инвестиции не только не приводят к сокращению занятости в самой Германии, но, наоборот, способствуют ее увеличению в результате поставок оборудования, различных материалов и комплектующих для предприятий, строящихся или реконструируемых при помощи германских инвестиций (Osteuropa Wirtschaft, N 2, 1997, s. 101-113). Следует также учитывать, что перед иностранным производителем всегда стоит дилемма: или просто выйти на рынок данной страны, экспортируя уже готовые, произведенные “дома” товары, или же создать в данной стране предприятие по производству таких товаров с той же целью: продавать эти товары главным образом на рынках принимающей страны. Решение данной дилеммы зависит от того, насколько надежно страна-импортер защищает свой внутренний рынок от иностранных товаров, и насколько объемным и платежеспособным этот рынок является. Если уровень протекционизма в стране высок (т. е. ставки таможенных тарифов высоки, импорт ограничивается при помощи антидемпинговых и компенсационных пошлин, налогов, квот, лицензий, технических и санитарных стандартов, политики валютных ограничений и т. д.), то цены на импортные товары также будут высоки, и соответственно менее емким будет рынок для их сбыта. В этом случае иностранным производителям выгоднее налаживать производство товаров непосредственно в данной стране с целью завоевания ее внутреннего рынка, тем более, что иностранным инвесторам в таком случае во многих странах предоставляются различные льготы. В России в результате политики экономической сверхлиберализации уровень таможенной защиты внутреннего рынка крайне низок, а доходы большинства населения, и соответственно его платежеспособность, настолько низки, что иностранным производителям в данный момент гораздо выгоднее продавать на российском рынке уже готовые товары, а не создавать мощности для их производства и последующего сбыта на российской территории. Именно этим можно объяснить тот факт, что огромную долю в прямых иностранных инвестициях в России составляют инвестиции в торговую сферу, то есть в создание на территории России иностранных торговых фирм, торговых совместных предприятий и т. п., призванных продвигать на внутренний российский рынок уже готовые, сделанные за рубежом товары. Негативным последствием прямых иностранных инвестиций, особенно со стороны западных транснациональных корпораций, является то, что иностранные предприятия, имея в своем распоряжении огромные средства, создают мощную конкуренцию местным национальным компаниям и предприятиям, выдавливают их с внутреннего рынка принимающей страны и не дают им развиваться. Если же принимающая страна с целью привлечения иностранных инвестиций предоставляет иностранцам значительные льготы, то положение национальных предприятий, выпускающих подобную же продукцию, еще более ухудшается. Мнение, которое часто тиражируют российские либеральные экономисты, и согласно которому свободный допуск на внутренний российский рынок иностранных товаров или товаров, произведенных при помощи иностранных инвестиций, усилит конкуренцию на внутреннем рынке и тем самым подстегнет местного национального товаропроизводителя, заставит его повысить эффективность работы и качество товаров, глубоко ошибочно. Без мощной государственной поддержки национальные российские товаропроизводители в большинстве случаев не в состоянии конкурировать с западными фирмами и обречены в ходе такой конкуренции на банкротство. Следует также указать, что иностранный капитал, особенно крупные транснациональные корпорации, исходя из своих целей, могут оказывать мощное влияние на политическую обстановку в стране, подрывать ее государственность и насаждать космополитическую идеологию, противоречащую национальным интересам. Не оправданы и надежды на то, что иностранные инвестиции могут вывести принимающую страну в число передовых, технически развитых стран. Западные производители никогда не передадут менее развитым странам уникальные “высокие” технологии. Именно эти технологии составляют основу могущества Запада, и западные страны не намерены отказываться от монополии на их производство и своими же руками порождать конкурентов, передавая технические секреты другим странам, и тем более России, в отношении которой до сих пор еще действует ряд ограничений на продажу и передачу отдельных видов технологий так называемого двойного назначения. Что касается обычных технологий, которые в процессе иностранного инвестирования поступают в принимающие страны, то и здесь наблюдается тенденция западных корпораций держать процесс под контролем. Создавая предприятия в других странах, эти корпорации в большинстве случаев стремятся ограничить их функции лишь сборкой уже готовых комплектующих частей, производство которых осуществляется в самих западных странах. Ясно, что для таких сборочных предприятий совсем не обязательно наличие высококвалифицированных ученых, инженеров и техников. Ведь все проектные и конструкторские работы осуществляются в западных странах, и заводы, созданные на западные инвестиции, собирают уже готовые модели. Надежды на то, что наличие в России, на Украине, в восточноевропейских странах высококвалифицированной и гораздо более дешевой, чем в странах Запада, рабочей силы явится стимулом для иностранных производителей переводить производство в эти страны, не оправдались. Высококвалифицированные специалисты для тех производств, которые создаются при помощи западных инвестиций непосредственно в принимающих странах, не особенно-то и требуются. Зато наиболее способные и талантливые из них нужны на самом Западе, куда их сманивают работать, причем за зарплату вдвое-втрое ниже, чем зарплата у местных западных специалистов аналогичного уровня квалификации (так называемый процесс “утечки мозгов”). Структура прямых иностранных инвестиций в России, на Украине, в бывших социалистических странах Восточной Европы имеет сходные черты. Существенную долю составляют инвестиции во внутреннюю торговлю этих стран, иными словами, инвестиции, направленные на создание в них торговых фирм и предприятий для облегчения продвижения на их внутренние рынки уже готовых западных товаров. Этому способствует политика бывших стран социализма, которые полностью либерализовали свою внешнюю торговлю и по настоянию Запада и МВФ снизили уровень защищенности своих внутренних рынков, уменьшив таможенные тарифы и сократив или почти полностью устранив количественные и другие нетарифные барьеры во внешней торговле. Далее по своей весомости идут западные инвестиции в сферу услуг, в частности страховых и банковских, в пищевую, табачную и легкую промышленность, в электроэнергетику, в такие “грязные” с экологической точки зрения отрасли, как металлургия и химия, некоторые виды машиностроения. В России доминирующим объектом иностранного инвестирования является топливно-энергетический комплекс. Все это показывает, что ни по своей структуре, ни по своему производственному назначению иностранные инвестиции не способны вывести Россию на качественно новый уровень технологического постиндустриального развития, отвечающего требованиям нового столетия. Более того, западные инвестиции в российские предприятия нередко используются для приобретения по дешевке (а то и просто кражи) передовой российской технологии или же для уничтожения высокотехнологичного и рентабельного российского производства, которое может явиться потенциальным конкурентом на мировом рынке. В этом случае иностранная фирма покупает российское предприятие, а потом сознательно разоряет его, вывозит основные фонды, увольняет сотрудников и в конечном итоге закрывает. Что касается объема поступающих иностранных инвестиций, то не только российские правящие круги жалуются на их низкий уровень, но и бывшие социалистические страны Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) чувствуют себя обойденными. Подписав договоры об ассоциации с Европейским союзом, либерализовав свою экономику, эти страны рассчитывали на мощный приток инвестиций из стран — членов ЕС. Однако общий объем западных инвестиций в страны ЦВЕ оказался ниже ожидаемого. Статистика показывает, что более 70 процентов прямых иностранных инвестиций в мире — это инвестиции, которые фирмы одних развитых стран производят в других развитых странах. Иными словами, львиная доля мировых прямых инвестиций, причем наиболее высокотехнологичных по своей направленности, совершается в рамках развитых стран, в частности, в Западной Европе и Северной Америке. Таким образом технологическая мощь, наиболее передовые технологии концентрируются в четко огражденных границах стран “золотого миллиарда”. Далее по объему получаемых иностранных инвестиций идут соответственно страны Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, опережающие страны Восточной и Центральной Европы (включая Россию). Наименьший объем прямых иностранных инвестиций идет в Африку, Центральную Азию и на Ближний Восток. Естественно, в рамках регионов положение с иностранными инвестициями различается по странам. Уровень таких инвестиций зависит от того, какими природными ресурсами располагает страна, каковы размеры и платежеспособность ее внутреннего рынка, качество рабочей силы, уровень развития производственной базы и инфраструктуры, географическое положение, законодательство, регулирующее хозяйственную деятельность внешнее и внутреннее политическое и социально-экономическое положение и т. д. Однако чем объяснить тот факт, что западные инвестиции, и в частности инвестиции из членов ЕС в страны Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, в Китай превышают инвестиции в страны ЦВЕ? В конце концов, если не Россия, то по крайней мере страны Центральной Европы с точки зрения мягкости климата, географической близости к странам ЕС и предполагаемого в будущем вступления в эту организацию должны были бы пользоваться гораздо большим не в состоянии делать), то и тогда проникнуть на рынки развитых стран было бы чрезвычайно трудно, поскольку ни США, ни Япония, ни страны ЕС не спешат проводить либеральную торговую политику и используют целый набор нетарифных методов ограничения импорта. Таким образом, товарная перенасыщенность мировых рынков в определенной степени обусловливает недостаточную инвестиционную активность западных корпораций в России и странах ЦВЕ. А. Паршев утверждает, что Россия не может рассчитывать на широкомасштабные иностранные инвестиции прежде всего потому, что климатические и географические условия России (холодные и долгие зимы, огромные расстояния) приводят к более высоким производственным (и в частности, энергетическим) издержкам по сравнению с южными развивающимися остановимся на нем ниже. Но сначала, думается, следует ответить на некоторые явно недостаточно продуманные, поверхностные высказывания Паршева. Итак, Паршев пишет: “В нашей стране выше среднемировых (и не просто выше, а выше в несколько раз) затраты на здания, сооружения, на энергию и транспорт. Причины давно известны — климат и низкая плотность населения. Выше в нашей стране и издержки на “воспроизводство рабочей силы” — ведь это не только зарплата, но и содержание жилья и прочая социалка. Чтобы человек просто не замерз в своей квартире, за зиму у нас расходуется несколько тонн топлива, а в “новоиндустриальных странах” этих затрат нет” (“НС”, N3, 2000 г., с. 209). Если уж говорить о климате как факторе, влияющем на уровень иностранных инвестиций в России по сравнению с другими странами, то, очевидно, необходимо также изучить вопрос о том, какое влияние на решения иностранных инвесторов вкладывать или не вкладывать свой капитал в жаркие “новоиндустриальные страны” оказывают такие явления, как чрезвычайно высокие летние температуры (45 — 50 градусов, что требует длительных дневных перерывов в работе, дополнительных затрат на воздушные кондиционеры, охладительные установки, особые условия хранения материалов и т. п.), нехватка питьевой воды, высокая частота различных стихийных бедствий (землетрясения, наводнения, тайфуны, сезоны дождей), различные массовые инфекционные и другие заболевания, связанные именно с климатическими условиями тропических стран, и т. п. На этом фоне климатические и географические условия России могут показаться не такими уж и страшными, тем более что в России существует много различных климатических зон, в частности, на юге климат вполне умеренный по европейским меркам. Следует учитывать также тот бесспорный факт, что за последние годы наблюдается тенденция глобального потепления, захватившая и Россию, как следствие парникового эффекта от накопления в атмосфере углекислоты. Короче, геоклиматические условия — это лишь один из многочисленных и отнюдь не решающих факторов, определяющих уровень инвестиций в ту или иную страну. Так, например, Украина с ее более теплым климатом, чем Россия, и географической близостью к странам Центральной Европы за годы независимости получила лишь немногим более 3 миллиардов долларов прямых иностранных инвестиций, состав Германии, а Венгрия и Чехия входили в состав Австро-Венгрии и в цивилизационном смысле всегда тяготели к германской культуре. Именно поэтому Германия является инициатором первоочередного принятия этих стран в Европейский союз, хотя условия приема даже для этих стран не настолько благоприятны, как им бы хотелось. В случае вступления Польши, Венгрии и Чехии в ЕС на их сельское хозяйство, скорее всего, не будет распространяться система субсидирования из бюджета ЕС, их рабочей силе не предоставят права свободного перемещения в рамках ЕС, финансовая помощь по линии ЕС будет гораздо меньше той, которая предоставляется таким менее развитым странам Европы, как Португалия, Греция, Ирландия и Испания. “Старые” и более развитые члены ЕС отнюдь не намерены отдавать значительную часть своего национального дохода на подтягивание до своего уровня жаждущих влиться в ЕС неофитов из Восточной и Центральной Европы. Что же касается остальных претендентов на вступление в ЕС, то им придется еще долго ждать (за исключением разве что стран Прибалтики, которых могут принять из политических и военных соображений, в пику России). Непонятна попытка Паршева подменить понятие “заработная плата” понятием “воспроизводство рабочей силы”. Заработная плата в России, включая и самых высококвалифицированных работников, крайне низка по сравнению со странами Запада, и это безусловно может привлекать иностранных инвесторов. Но Паршев ссылается не на заработную плату, а на расходы, связанные с воспроизводством рабочей силы в России (то есть расходы на социальные нужды, содержание жилья, отопление и т. д.), которые, по его мнению, выше, чем в “жарких странах”, что делает этих последних более привлекательными для западных инвесторов. Однако каким образом уровень социальных расходов в России может задеть интересы иностранного инвестора, создавшего, например, завод в России? Он платит заработную плату своим работникам, несет расходы по функционированию производства, выплачивает налоги (причем на льготных условиях), но не несет никаких расходов, связанных с “социалкой”. Эти последние оплачиваются из отчислений из заработной платы самих трудящихся, из выплат из федерального и местного бюджета и таким образом не могут повлиять на прибыли иностранных инвесторов. Вызывают возражения и некоторые другие пассажи Паршева. “В мире что-то значили не миллионы квадратных километров тундры, а государственная мощь СССР, и с ее исчезновением мы выпали даже из первой десятки, Франция и Англия более значимы, чем мы, — пишет Паршев. — Во всех отношениях — и в науке, и в спорте, и в культуре особенно. И это касается и сырья — с нашими жалкими 40 млрд долларов сырьевого экспорта — мы никто. Поставляем мы нефть, не поставляем — никто в мировом масштабе этого не заметит… И вообще, сырьевыми регионами двадцать первого века станут тропические области Африки и Южной Америки” (“НС”, N 3, 2000 г., с. 248). Странно читать эти строки, полные необоснованного самоуничижения. Я, например, не считаю, что даже сейчас, после почти десяти лет разрушительных либеральных реформ, нанесших громадный ущерб российской экономике, науке, обороноспособности, системе образования и культуре, Франция и Англия “во всех отношениях более значимы, чем Россия”. Несмотря на все усилия прозападных либералов-разрушителей, Россия все еще занимает лидирующие позиции в космических исследованиях, в разработке целого вида новейших видов вооружения, во многих областях фундаментальной науки, в культуре, в частности в литературе, музыке, балете и т. д. Странно также, что Паршев не видит прямой связи между “миллионами сырьевых поставок. Странно, что Паршев отрицает столь очевидные истины. А. Паршев явно переоценивает возможности Африки и Латинской Америки, когда говорит, что их тропические регионы станут основными источниками сырья в XXI веке. Факты показывают, что данные регионы в настоящее время неуклонно движутся к экологической катастрофе. Быстро растущее население тропических африканских и латиноамериканских стран требует все большего увеличения производства продовольствия, вследствие чего в этих странах под пашню вырубаются тропические леса, джунгли, осушаются болота, распахиваются склоны гор. В результате нарушается экологическое равновесие, режим циркулирования рек и подземных вод, на огромных площадях развивается эрозия, идет ускоренный процесс превращения в безжизненную пустыню некогда богатейших тропических районов, происходят необратимые климатические изменения. Вообще же, быстрое увеличение численности населения мира (и особенно третьего мира), рост национального дохода и соответственно уровня потребления как в развитых, так и в новых индустриальных странах — все это приводит к дополнительному возрастанию спроса на различные виды ресурсов, к постепенному исчерпанию их традиционных источников. В таких условиях огромные и во многом еще нетронутые природные ресурсы России (и в том числе самые большие в мире запасы пресной воды) будут постепенно становиться (и уже становятся) магнитом, притягивающим иностранные инвестиции, в частности, со стороны западных транснациональных корпораций. Собственно говоря, все многолетние усилия Запада по ослаблению и развалу Советского Союза, все финансовые затраты, направленные на сохранение у власти в России и большинстве стран СНГ прозападных, коррумпированных, “демократических” режимов — все это имело целью не только устранить с мировой арены СССР как самого опасного для Запада военного соперника, но и закрепить навечно раздел нашей страны, завладеть ее колоссальными природными богатствами, основная часть которых сосредоточена, конечно же, в России. И в достижении этой цели Запад не отпугнут никакие русские морозы и расстояния. Производственные затраты, связанные с российскими климатическими и географическими особенностями, не помешают западным монополиям урвать свою прибыль от продажи российских ресурсов на мировом рынке. В конце концов, цены на этом рынке уже давно определяются не только в результате игры спроса и предложения, но и вследствие закулисного сговора ведущих транснациональных корпораций, равно как и прямого вмешательства правительств развитых капиталистических государств . время в покое, дав ей тем самым шанс “сосредоточиться” и самостоятельно решить свои проблемы. Но в том-то и дело, что в современных условиях Россия теряет свою геоклиматическую непривлекательность. Можно с высокой долей уверенности сказать, что в случае сохранения в России нынешнего прозападного либерального экономического курса и согласия с этим курсом большинства населения страны объем иностранных инвестиций в сырьевые отрасли (и особенно — в топливно-энергетический комплекс) в будущем будет только возрастать. Уже сейчас из более 12 млрд долларов прямых иностранных инвестиций, накопленных Россией на начало 1999 г., более двух третей было направлено в топливно-энергетический комплекс. Совершенно ясна сырьевая направленность иностранных инвестиций в Россию, завершения таких политико-экономических реформ, которые сделали бы необратимым процесс превращения России в подчиненную Западу сырьевую окраину, создали бы еще более комфортные условия для деятельности частного, и в том числе иностранного капитала. Среди таких условий следует указать на требование признать право на куплю-продажу земли, ликвидировать естественные монополии и приватизировать их по частям, расширить права иностранных банков в России, передать в частные руки целый ряд предприятий стратегического значения. Таким образом иностранные инвестиции не могут быть основой для экономического и научно-технического развития России, в лучшем случае, при условии строгого государственного контроля, они могут сыграть вспомогательную, ограниченную роль. Но откуда брать деньги на развитие страны? Выход один: мобилизовать все внутренние источники накопления и, в частности, остановить утечку капиталов из России, которая составляет, по некоторым подсчетам, не менее 40 млрд. долларов в год. А для этого необходимо пересмотреть итоги приватизации и национализировать важнейшие, дающие основные валютные доходы отрасли производства. Земля, как общенародное достояние, не может подлежать купле-продаже и должна находиться в общегосударственной собственности с правом долгосрочной аренды и передачи по наследству для тех, кто ее обрабатывает. Наконец, необходимо проводить политику строжайших валютных ограничений, вплоть до отказа от конвертируемости рубля и введения замкнутой национальной валюты. Эффективная рыночная экономика — это не обязательно исключительно приватизированная экономика, поскольку, как показывает опыт многих стран, государственные предприятия с успехом могут функционировать на рыночных принципах. На опыте России и других стран СНГ можно видеть, что приватизация очень часто приводит к ухудшению работы предприятий, снижению их эффективности, упрощению ассортимента выпускаемой продукции и нередко — к распродаже, проеданию основных фондов и к полной остановке производства. Путин и прочие “демократы” отвергают возможность пересмотра результатов приватизации и национализации бывшей государственной собственности. Аргументация при этом такая: были приняты законы, пусть и несовершенные, в соответствии с которыми и была проведена приватизация. Закон обратной силы не имеет, поэтому пересмотру могут подлежать лишь случаи приватизации, при которых был нарушен закон. Право частной собственности не должно быть нарушено. Но в данном случае речь идет не о частной собственности, а о собственности, украденной у государства. Закон, который позволил небольшой кучке проходимцев присвоить естественные ресурсы страны, ее производственные фонды, созданные трудом всего народа и принадлежащие государству, не может считаться нормальным правовым актом. Это — воровской закон, подлежащий отмене. Вообще смешно (хотя и совершенно понятно — кому охота лишаться жирных кусков присвоенной собственности) это стремление блюсти (выборочно) закон у представителей режима, который в свое время самочинно отменил все советские законы, декларировавшие общенародную собственность на средства производства и природные ресурсы страны, не остановился перед расстрелом Верховного Совета РСФСР, фальсификацией результатов выборов президента и Госдумы, закрывает глаза на мошеннические “проделки” нуворишей-олигархов. В советский период в условиях государственной собственности на все средства производства и государственной монополии на внешнюю торговлю природные богатства страны, экспортируемые за границу, приносили государству огромные валютные доходы, которые являлись основой для закупки за рубежом оборудования, продовольствия и потребительских товаров. Несмотря на существование в СССР привилегированных номенклатурных слоев, все же их уровни потребления не идут ни в какое сравнение с доходами нынешних российских нуворишей (составляющих не более 2 процентов населения России), купающихся в баснословной роскоши в условиях нищеты большинства народа. Валютные поступления от экспорта в Советском Союзе в массе своей работали на рост экономического потенциала страны. В современной России все источники валютных доходов (добыча нефти, газа, других природных ресурсов, производство черных и цветных металлов, алюминия, целлюлозы, многие другие рентабельные предприятия) в результате приватизации оказались в собственности относительно небольшой прослойки частных лиц, которые переводят большую часть валютных доходов на счета в зарубежных банках, скупают акции и недвижимость за границей, растрачивают огромные валютные средства на свое личное потребление. Стремясь урвать как можно больше на цели собственного обогащения (пока это еще возможно), приватизаторы не производят даже необходимых амортизационных отчислений для поддержания производства на прежнем уровне, не говоря уже о его развитии, техническом переоснащении, создании новых производственных фондов, открытии новых сырьевых месторождений. В одной из передач ОРТ (программа “Время” от 5 июля 2000 г.) рассказывалось о том, как отдыхают российские нувориши на курортах острова Сардиния. Стоимость пребывания в люксовых номерах отелей составляет там шесть тысяч долларов в сутки, и как объяснила с милой улыбкой телеведущая, “наши соотечественники” снимают именно эти номера. Шесть тысяч долларов в сутки только за проживание, а ведь есть еще расходы на питание, увеселения и т. п. В той же передаче ОРТ говорилось об эпидемии менингита в Приморском крае, особенно среди детей. Причина: некачественная питьевая вода, поскольку водопроводные трубы прогнили, проржавели, а на их ремонт нет денег. Трагическая гибель подлодки “Курск” высветила всю гнилость, неэффективность и подлость нынешнего политического и социально-экономического режима в России. Миллионы людей узнали о том, что в результате недостаточного финансирования военно-морской флот России был лишен необходимых для спасательных работ специальных подводных лодок и батискафов (проданных или списанных на металлолом), что в стране больше не готовятся водолазы-глубоководники, что прекращено производство специальных глубоководных скафандров и другого оборудования. На экранах телевизоров были показаны ужасающие бытовые условия, в которых живут моряки Северного флота: разрушающиеся дома, в которых зимой люди стынут от холода. Мы узнали, что зарплата командира атомной подлодки составляет около 200 долларов в месяц (а младших офицеров еще меньше). Иными словами, командиру подлодки необходимо трудиться 2,5 года для того, чтобы заработать 6000 долларов, которые российский нувориш тратит за одни сутки проживания в фешенебельной гостинице на средиземноморском курорте. Суммы, полученные семьями подводников (по 720 тысяч рублей за каждого погибшего), — это всего лишь четырехдневный постой нувориша в отеле. Семьям подводников хоть что-то дали, — поскольку гибель “Курска” получила широкий резонанс во всем мире, режим был вынужден заплатить компенсацию. Но сколько получают семьи гибнущих в Чечне военнослужащих и милиционеров (погибает, по официальным данным, не менее 60-80 человек в месяц и еще втрое больше получают ранения)? И получают ли что-нибудь вообще? По крайней мере, в одной из телепередач рассказывалось о невыплате властями жалованья воинам-контрактникам. В “демократической” России с ее колоссальными природными богатствами ни на что нет денег: ни на зарплату трудящимся за честный труд, ни на оборону, ни на образование, ни на здравоохранение и прочие социальные нужды, ни на сохранение и развитие производственного и научного потенциала. Это вполне естественно в условиях порочной социально-экономической системы, которая главной целью с самого начала поставила обогащение небольшого слоя паразитов, получивших свои баснословные состояния не в результате упорного личного труда (как, например, многие капиталисты на Западе), а просто вследствие безвозмездного присвоения государственной общенародной собственности. Неудивительно, что российским нуворишам не жалко шести тысяч долларов за одну ночь в гостинице на Сардинии: эти деньги дались им легко, а главное — доходы всегда превышают расходы. Основой решения экономических проблем России, включая проблему производственного инвестирования, является возвращение российскому государству его традиционно ведущей роли в экономике. Это не должно привести к полному огосударствлению экономической жизни, как это было в СССР. Полностью огосударствленная экономика не обладает должной эффективностью и гибкостью, хотя экономика Советского Союза была все же гораздо продуктивнее нынешней приватизированной, компрадорско-криминализированной экономики РФ, для которой характерным является нищета широких масс населения и непрерывно увеличивающееся технологическое отставание от развитых капиталистических стран. Статистика производства по отраслям, примитивная сырьевая и полуфабрикатная структура экспорта и импорта России и других стран СНГ отражают процесс деиндустриализации, идущий на всем постсоветском пространстве, скатывания вниз с тех позиций в области промышленного и научно-технического развития, на которых находился Советский Союз, не говоря уже о каком-то движении вперед. Хорошо известно, что в советский период в целом ряде областей были достигнуты значительные успехи, не уступавшие мировому уровню. В рамках советского ВПК были сосредоточены наиболее передовые технологии и научно-технические кадры высочайшей квалификации. В настоящее время все это в значительной степени утрачено, многие трудовые коллективы и конструкторские бюро распались, их работники не находят применения своим творческим силам, теряют квалификацию или уезжают за границу, практически нет полноценного воспроизводства научных кадров и квалифицированных специалистов. Широко бытует мнение, особенно часто повторяемое либеральными экономистами, что остановить утечку капитала и, более того — добиться его возвращения в Россию можно путем объявления амнистии для тех, кто его нелегально вывез, и создания крайне льготных условий для частного бизнеса. Подобное мнение в лучшем случае является глубоким заблуждением. Прежде всего следует отметить, что помимо нелегального вывоза капитала из России, существует и вполне легальный вывоз, в неменьшей степени обескровливающий российскую экономику, вина за который лежит на самой экономической системе, навязанной стране. Вполне легально вывозятся, например, огромные средства, которые тратятся российскими нуворишами на отдых и увеселения за границей, на приобретение предметов роскоши и т. д. Сама система дает возможность российским экспортерам утаивать за рубежом часть валютной выручки, полученной от продажи товаров российского экспорта. Необходимо ясно понимать, что в большинстве случаев капитал вывозится из России не потому, что не может найти себе применения в России, а потому что лица, его вывозящие (многие из которых, подобно Гусинскому, имеют двойное гражданство), исходят из простой схемы: пока позволяют условия, делать быстрые и большие деньги в России, одновременно создавая плацдарм для безбедного и комфортного проживания за рубежом. Об этом желании строить свою дальнейшую жизнь на благополучном Западе, подальше от непредсказуемой России, свидетельствуют многие факты: долгосрочные вложения, которые делают российские нувориши в ценные бумаги западных корпораций, в недвижимость, почти постоянное проживание семей нуворишей за рубежом, обучение их детей в западных средних школах, колледжах, университетах, в результате чего они уже лучше говорят по-английски или немецки, чем по-русски, и т. д. Жалобы на то, что бегство частных капиталов из России вызвано неблагоприятными условиями для ведения бизнеса, политической и экономической нестабильностью, высоким уровнем преступности, неразберихой в законах и вообще хаосом — все это сплошное лицемерие. Именно в условиях такого хаоса и нестабильности, противоречивости и несовершенства российского законодательства стало возможным столь быстрое обогащение российской бизнес-элиты, криминальных авторитетов и чиновничьей братии. Кроме того, уходит из России не столько капитал, сколько прибыль, полученная от его прокрутки в России. Для того, чтобы делать деньги в России, необходимо, чтобы какая-то часть капитала постоянно находилась в стране, обеспечивая получение прибыли, которая затем уходит на обустройство жизни за рубежом. Надеяться на то, что эти средства в сколько-нибудь значительном объеме вернутся в Россию и будут использованы для развития производства, думается, не стоит. Эти деньги уже вложены в иностранные ценные бумаги и дают их владельцам хороший доход. Частичное возвращение в Россию ранее вывезенных из нее капиталов (которое, как сообщают некоторые источники, якобы имеет сейчас место) по своей сути ничем не отличается от иностранного инвестирования. Бывший российский капитал возвращается в Россию уже под видом иностранного (израильского, американского и т. п.) и имеет своей целью использование по большей части в непроизводственной, торговой или финансовой сфере, получение прибыли в рублях, ее конвертацию в твердую иностранную валюту и дальнейший, повторный (в еще большем объеме) вывоз из страны. Совершенно ясно, что такие капиталы не смогут стать основой для наращивания производственных капиталовложений. Главным источником для производственного инвестирования в России в современных условиях, когда необходимо обеспечить быстрый технологический рывок, чтобы окончательно не отстать от Запада, могут стать лишь мобилизационные меры в экономике с основным упором на государственный сектор. Даже на Западе отрасли высокой технологии и машиностроение являются объектом государственного субсидирования, поскольку одному частному капиталу финансирование производства с длительным производственным циклом и невыгодно, и явно не под силу. Наиболее эффективной моделью является смешанная экономика с различными формами собственности, но при нахождении в руках государства командных рычагов: земли, недр, естественных монополий, внешней торговли сырьем и стратегическими товарами, банков, ВПК, наиболее важных предприятий выcoкoй технологии, производства и торговли спиртными напитками. В настоящее время в России и других странах СНГ государство фактически самоустранилось из многих жизненно важных областей экономической и социальной жизни. Правящий режим и “демократические” СМИ навязывают обществу одностороннюю точку зрения, в соответствии с которой якобы лишь свобода для действия рыночных сил в сочетании с приватизацией и жесткой антиинфляционной политикой по монетаристским рецептам даст возможность обеспечить быстрый экономический рост. Между тем опыт Японии, новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии и Китая говорит о том, что весь процесс создания их современной конкурентоспособной промышленности, их широкий выход на мировые рынки проходил при самом активном государственном регулировании и общенациональном планировании. Так, например, в соответствии с принятым в 1949 г. “Законом о контроле в валютной и внешнеторговой области”, действовавшим с небольшими изменениями до декабря 1980 г., Япония практиковала строгие валютные и торговые ограничения. Согласно данному закону, любые сделки с иностранной валютой частные физические и юридические лица могли совершить лишь после получения разрешения от соответствующего министерства. Закон запрещал физическим и юридическим частным лицам хранить иностранную валюту, и те из них, которые такую валюту каким-то образом получили (например, продав за рубежом свои товары), были обязаны продать ее государству за иены через специально уполномоченные банки. Вся валютная выручка японских экспортеров вплоть до мая 1972 г. подлежала 100-процентной продаже государству на иены по фиксированному курсу. Японским коммерческим банкам только начиная с 1952 г. было дано разрешение открывать счета (в рамках установленных лимитов) в иностранных банках. Такие меры позволяли предотвращать утечку капитала из страны и создавать валютные резервы, которые государство использовало для развития японской экономики. Всячески поощряя японский экспорт за рубеж, японское правительство проводило крайне жесткую политику по регулированию импорта. В соответствии с вышеупомянутым законом, для импорта в Японию любых иностранных товаров требовалось разрешение правительственных органов, и только после его получения японские юридические лица могли обменять в специально уполномоченном японском банке соответствующую сумму в иенах на иностранную валюту и закупить данные товары за рубежом. Характерно, что при этом японское правительство предоставляло финансовую помощь частным фирмам для закупки за рубежом образцов самой передовой техники, которая могла бы быть использована в качестве прототипов для налаживания аналогичного национального производства. Разительное отличие от России, где иностранная валюта от продажи невозобновляемых природных ресурсов уходит в зарубежные банки, на импорт продовольствия и потребительских товаров, производство которых можно наладить у себя дома. Следует особо подчеркнуть тот факт, что японское правительство строго ограничивало право иностранцев, владеющих японскими иенами, обменивать их на какую-либо иную валюту. В результате этого количество японских денежных знаков, находящихся в распоряжении иностранцев (в виде наличных денег и на банковских счетах), было незначительно. Естественно, что это уже само по себе не позволяло иностранцам производить какие-либо инвестиции в японскую экономику. Однако японское правительство пошло еще дальше. В первое послевоенное десятилетие, когда японская экономика становилась на ноги и набирала силы для прорыва на мировые рынки, прямые иностранные инвестиции в нее были вообще запрещены. Японское правительство не желало, чтобы иностранные инвесторы, вкладывая деньги в японские предприятия, участвовали в их управлении и тем самым могли бы влиять на экономическую политику страны, или, образовывая иностранные предприятия в Японии, создавали бы тем самым конкуренцию японским предпринимателям. Лишь начиная с 1956 г. было разрешено создавать иностранные предприятия в Японии при условии, что большая часть прибыли таких предприятий будет реинвестироваться в самой Японии. Ограничивая иностранные инвестиции, японцы делали главный упор на покупку зарубежных лицензий и патентов и на их основе развивали собственное производство. Таким образом экономика Японии развивалась главным образом в резуль-тате ведущей роли государства в мобилизации всех имеющихся национальных ресурсов, чему способствовала неконвертируемость иены на всем протяжении послевоенного восстановительного периода. Конвертируемость иены для текущих внешних расчетов была введена только в 1964 г., то есть тогда, когда японская экономика уже достигла достаточной мощи и конкурентоспособности на мировых рынках. Еще большую роль, чем даже в Японии, играет государство в экономике Южной Кореи (особенно в период создания современной промышленности в 60-70 гг.) Это неудивительно: Япония могла позволить себе несколько более либеральную модель, поскольку модернизация ее экономики осуществлялась в те времена, когда она была фактически единственной индустриальной страной в Азии, когда на мировых рынках промышленных товаров господствовала относительно небольшая группа западных держав и на этих рынках еще оставалось много места для новых производителей. Южной Корее пришлось пробиваться на мировые рынки в условиях более жесткой конкуренции со стороны не только “старых” промышленно развитых государств Запада, но и целой группы новых индустриальных стран, в условиях необыкновенно усилившейся мощи транснациональных корпораций, монополизировавших многие сегменты мирового рынка, в условиях растущей экспансии западного транснационального капитала, подрывной деятельности МВФ, направленной против развивающихся стран, и т. п. В таких условиях единственным средством для отсталой страны перейти в разряд высокоразвитых было использование всей мощи государства с целью задействовать все национальные ресурсы развития и пресекая попытки вывезти эти ресурсы за рубеж. В этой связи государство в Южной Корее осуществляло: 1. плановое управление развитием экономики (составлялись пятилетние планы развития, выполнение которых жестко контролировалось государством); 2. кредитно-финансовую монополию, что выразилось в национализации всех коммерческих банков, контроле за использованием и хождением в стране иностранной валюты (вся она должна была храниться на спецсчетах в Центральном банке), контроле за раздачей кредитов, уровнем процентных ставок, инвестированием в промышленность и ценообразованием. Особо жесткий контроль осуществлялся за притоком иностранных финансовых ресурсов. Привлекались лишь те иностранные инвестиции, которые способствовали выполнению правительственных планов и не были чреваты оттоком капитала за рубеж или усилением иностранного контроля над корейской экономикой; 3. контроль за внешней торговлей, который выражался в субсидировании государством экспорта и строгой регламентации импорта. Содействие оказывалось лишь импорту оборудования для новых отраслей при высоких запретительных пошлинах и даже запрете на ввоз на многие потребительские товары и особенно предметы роскоши (какой контраст с Россией, где в условиях нищеты большинства населения государство позволяет небольшому слою олигархов, нуворишей и прочих воров транжирить валюту, полученную главным образом в результате экспорта невозобновляемого сырья, на цели личного сверхпотребления); 4. создание крупных национальных компаний с участием государственного и частного капитала (наиболее известные — “Самсунг”, “Дэу”, “Хэндэ”, “Лаки Голд Стар”). Правительство требовало от них выполнения указаний государства относительно специализации, номенклатуры выпускаемых изделий, устанавливаемых цен, объемов производства в соответствии с пятилетними планами развития страны и могло жестко наказать за невыполнение этих требований (вплоть до ареста руководителей), но, с другой стороны, и обеспечивало их льготными кредитами, субсидиями, устанавливало низкие налоги, предоставляло дешевую инфраструктуру, списывало в некоторых случаях задолженность. Как японская модель экономического развития, так и близкая ей южнокорейская не позволяют сколько-нибудь значительного оттока капиталов за рубеж, и в этом одна из важнейших предпосылок их успеха. Эти модели лишний раз свидетельствуют, что чисто рыночной экономики в реальной жизни не существует. Имеются лишь различные варианты которого был дефицит в расчете с другими членами. Покрытие сальдо, возникавшего в процессе централизованного зачета взаимных платежных требований и обязательств по экспорту и импорту, члены ЕПС осуществляли либо в национальных валютах, либо поставками товаров, либо в долларах США. Правила ЕПС предусматривали введение в случае необходимости ограничений на платежи в свободно конвертируемых валютах, и даже запрет на приобретение и обращение иностранных валют в странах — членах ЕПС. Функционирование ЕПС дало возможность западноевропейским странам экономить свободно конвертированную валюту (в те годы единственной полностью конвертированной валютой был американский доллар), проводить политику валютного протекционизма, не позволившую “долларизировать” Западную Европу и способствующую успешной защите европейских рынков от наплыва американских товаров, обеспечить многосторонний характер западноевропейской торговли, создать основы будущей европейской экономической интеграции. ЕПС успешно предотвращал сколько-нибудь объемный отток капиталов из Европы, что также объяснялось и тем фактом, что западноевропейские страны ввели конвертируемость своих валют лишь в конце 50-х — начале 60 гг. Модель ЕПС могла бы быть с успехом использована и для стран СНГ, которые в 1993 г. приняли ряд документов, предусматривающих создание платежного, а впоследствие и валютного союза. Однако ничего из этого не вышло, что объясняется не только отсутствием политической воли и желания у местных правящих элит идти на создание каких-либо наднациональных органов, ограничивающий их “суверенитет”, но и поспешным вступлением в МВФ и введением конвертируемости национальных валют. Россия, Украина и ряд других стран СНГ, “освободив” внутренние цены, ввели преждевременную ограниченную конвертируемость своих валют без учета реального, плачевного состояния своей экономики, что привело к долларизации всей экономической жизни этих стран, выкачиванию из них ресурсов, к подчинению интересам мирового финансового капитала. Такое положение выгодно только паразитическому капиталу, в частности, многочисленным коммерческим банкам, существующим за счет спекуляции на перепродаже валют. Долларизация экономики России и нынешняя внутренняя и внешняя обратимость рубля по текущим платежам является одним из наиболее разрушительных верхушке России — коррумпированным чиновникам и криминальной новой буржуазии — уж очень хотелось дорваться сразу, без труда и необходимого самоограничения, до сладкой жизни: “мерседесов”, отдыха на зарубежных курортах, заграничных валютных счетов, недвижимости за границей и т. д. Все это можно было получить только в условиях быстрой грабительской приватизации наиболее прибыльных предприятий и введения конвертируемости рубля, дающей возможность быстро превращать российские природные ресурсы в доллары и вывозить их за рубеж. Свободная конвертируемость национальной валюты должна базироваться на развитой, конкурентоспособной на мировом рынке экономике, приносящей стране значительные валютные доходы от экспорта, которые необходимы для создания валютных резервов, обеспечивающих такую конвертированность. В результате роста мировых цен на энергоресурсы валютные доходы России в последнее время возросли, но они были бы еще больше, если бы все сырьевые отрасли были национализированы и была бы введена государственная монополия внешней торговли. Тогда большую часть валютных доходов страны можно было бы направлять на инвестиции в промышленность с целью создания конкурентоспособного экспортного производства и зарабатывать твердую иностранную валюту уже не столько экспортом сырья, сколько экспортом промышленных товаров. Во многих слаборазвитых странах или в странах с “переходной экономикой”, в частности в ряде государств СНГ, режим конвертируемости национальных валют обеспечивается главным образом за счет резервных кредитов МВФ. Эти кредиты представляют поистине ловушку для стран-должников. Займы МВФ обставлены жесткими политическими требованиями, выполнение которых способствовало падению национального производства в России и других странах-должниках. В числе стандартных требований МВФ — введение конвертируемости национальной валюты для осуществления текущих внешних платежей, ослабление контроля над внешней торговлей и открытие внутреннего рынка для импорта, сокращение дефицита госбюджета, причем главным образом за счет снижения государственных расходов на поддержку отечественных производителей и на социальные нужды, реализация курса “открытых дверей” для иностранных инвестиций, проведение политики ускоренной приватизации, отчет перед МВФ о проведенных мерах и согласование с ним а также вследствие разворовывания этих средств функционерами правящих режимов, которые затем вывозят эти средства за рубеж, тратят на приобретение дорогих импортных товаров, предметы роскоши и т. д. Фактически резервные кредиты МВФ, обставленные требованиями по либерализации экономики стран-должников, можно охарактеризовать как своеобразное кредитование западными государствами своих национальных экспортеров, как средство для их проникновения и прочного закрепления на внутренних рынках стран — получателей кредитов. Такие кредиты способствуют подавлению национального производства в странах-получателях, делают их политически и экономически зависимыми от кредитора (зависимость наподобие наркотической). В итоге, если даже страна, попавшая в ловушку МВФ, не сможет вернуть свои долги, МВФ и стоящие за ним страны Запада в общем-то ничего не теряют: они в любом случае уже вытянули из данной страны столько средств и ресурсов, что это покрывает все первоначальные затраты. Именно поэтому страны Запада время от времени принимают “благородное” решение списать долги той или иной группе развивающихся стран — клиентов МВФ. Отклонение от критериев, согласованных с МВФ, может привести к приостановке кредитования. Характерно, что кредиты МВФ, предоставленные России и другим странам СНГ, просто смехотворно малы по сравнению с огромным многомиллиардным оттоком капиталов из этих стран на Запад. Следует ясно понимать, что нынешнее рыночно-потребительское общество (о котором идеологи-рыночники говорят с благоговением в голосе) — это по сути уже тупиковая модель. Ее не только губительно переносить на нашу почву, но и самим развитым капиталистическим странам Запада придется рано или поздно сменить тип социально-экономического развития. О необходимости этого говорят и многие представители западных научных кругов. Если те стандарты душевого потребления мировых невозобновляемых ресурсов, которые являются “нормой” в развитых капиталистических странах, перенести на другие государства, то мировых запасов этих ресурсов хватило бы на считанные годы. Отсюда и вывод: уровень душевого дохода, подобный тому, который существует в развитых капиталистических странах, в масштабах планеты недостижим. И тут не помогут никакие рыночные реформы. В условиях усугубления экологического и ресурсного кризиса, а также высокого роста населения в развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки, приводящего к перенаселенности этих стран и дополнительному давлению на мировые ресурсы, понятие “рыночная экономика” приобретает совершенно иной смысл, чем в период относительно свободного доступа к мировым невозобновляемым ресурсам. Теоретически, полностью рыночная экономика возможна только при условии свободного доступа ко всем факторам производства: земле, полезным ископаемым и прочим ресурсам. Когда же возникает нехватка земли, когда большая часть природных ресурсов исчерпана, спрос на них возрастает и эти факторы производства становятся объектом государственного регулирования. Таким образом, роль государства в экономической жизни в будущем будет непрерывно возрастать, и рыночная модель с ее ориентацией на непрерывный рост потребления уступит место такой модели, черты которой уже сейчас можно предугадать. Это неизбежно будет модель, в которой строгий государственный контроль над экономическими процессами, в области торговли сырьем и стратегическими товарами, общенациональное планирование будут важнейшими составляющими. Собственно говоря, сам по себе мондиализм с его стремлением упразднить национальные государства и создать единый центр управления миром является в определенной степени реакцией на обострение мировых ресурсных, экологических и демографических проблем и желанием поставить эти процессы под жесткий наднациональный контроль. Уже сейчас можно наблюдать усиление государственного регулирования экономических процессов в развитых капиталистических странах. Это выражается: в усилении мер по защите своих национальных производителей от конкуренции со стороны импортеров путем сокращения импорта (особенно посредством нетарифного протекционизма, что нарушает законы свободного рынка и достигнутые в 1994 г. договоренности в рамках ГАТТ), в государственной поддержке национальной промышленности и сельского хозяйства (в частности, их систематическом субсидировании), в щедром государственном финансировании науки и образования, усилении прямых государственных инвестиций в наиболее важные отрасли высокой технологии. Западные страны используют и дополнительную денежную эмиссию, не боясь при этом некоторого возрастания уровня инфляции, с тем чтобы стимулировать рост платежеспособного большинство из них) дружно прекратили использовать сам термин “неоколониализм”, отнюдь не означает, что этого понятия не существует на практике. Вся западная передовая цивилизация и благосостояние западных народов в огромной степени основываются на неэквивалентном обмене с менее развитыми странами, выполняющими роль поставщиков дешевого сырья и являющимися рынками сбыта для западной промышленности. Россия и другие страны на своей, что называется, шкуре начинают все острее ощущать (хотя многие еще и не понимают этого) все прелести неоколониалистской эксплуатации. Выкачивая сырье из развивающихся стран, из России и других бывших советских республик, западные страны надеются таким образом оттянуть неизбежный крах того расточительного образа жизни, который стал уже привычным для их населения. Так называемая интеграция России и других стран СНГ в мировую экономику — это путь неоколониалистского закабаления этих стран, их низведения на уровень стран третьего мира. Сильное общенародное государство, экономическая и политическая интеграция в рамках прежде всего славянских республик — это единственное средство, могущее спасти русский и другие народы бывшего СССР от печальной участи рабов нового мирового порядка. Важно только при этом, чтобы сильное государство не выродилось в диктатуру коррумпированной бюрократии, и поэтому основные демократические свободы — свобода слова, собраний и т. д. — должны быть гарантированы. В то же время совершенно ясно, что современная демократия западного образца с ее культивированием прав абстрактного, оторванного от национальных корней индивида, “общечеловеческих” ценностей, морального плюрализма, “свободного рынка” и т. п. ведет к духовной деградации любого народа, среди которого она укореняется, и к его фактическому порабощению небольшим слоем космополитической финансово-промышленной элиты, на практике контролирующим процесс принятия государственных решений и средства массовой информации. В условиях постоянной обработки сознания людей через тенденциозные СМИ, и главным образом через телевидение, выборы в условиях парламентской демократии западного образца уже давно превратились в формальность. Фактически на Западе идет борьба за власть между партиями космополитической ориентации, позиции которых по основным стратегическим вопросам мало чем отличаются друг от друга. Партии, отстаивающие иные подходы, в частности партии национально-патриотического направления, влачат маргинальное существование. Подлинная демократия, отвечающая интересам всего народа, возможна только в условиях национализации командных высот в экономике (о них говорилось выше), а также таких областей, как радио и телевидение, с широким допуском к нему представителей общественности и всех политических сил. Нередко приходится слышать, что национализация может привести к пролитию крови, к гражданской войне. Дескать, люди, ставшие частными предпринимателями, будут защищать принадлежащую им собственность с оружием в руках, а частных собственников в нашей стране уже миллионы. В этой связи необходимо сделать следующее разъяснение. Предлагается национализировать естественные монополии, ВПК, стратегические предприятия, производство и торговлю алкоголем и т. п. На всю массу малых и средних предприятий национализация распространяться не должна. Более того, от национализации естественных монополий, и прежде всего топливно- энергетического комплекса, мелкие и средние предприниматели-частники только выиграют, поскольку государство будет продавать им топливо и электроэнергию по низким фиксированным ценам, тем самым поощряя своего национального товаропроизводителя. Проиграет от национализации только небольшая кучка сверхбогатых олигархов и их челядь (связанные с ними продажные чиновники, журналисты, политики, охранники и т. п.) Но значит ли это, что данная, относительно малочисленная в масштабах страны прослойка выйдет на баррикады и начнет вооруженную борьбу с целью удержать в своих руках нефтяные промыслы, электростанции и прочие стратегические производства, которые во многих странах мира, в отличие от России, являются собственностью государства? Вряд ли: и сил, и смелости не хватит. Ведь в глубине души они и сами понимают, что они — воры, что живут на “халяву”, что воспользовались благоприятным случаем и украли общенародную собственность. Или, может быть, на защиту права нуворишей самолично пользоваться и владеть естественными монополиями подымется ограбленный ими народ (который промолчал даже тогда, когда его лишили трудовых сбережений, месяцами не выплачивали зарплату, отключали электроэнергию и отопление в домах)? Или армия, живущая впроголодь, ринется спасать олигархов? Или, может, российские офицеры (крайне нерегулярно получающие мизерную зарплату, гибнущие в Чечне, стынущие от холода вместе со своими семьями в неотопляемых квартирах в военных городках) будут лить свою и чужую кровь за право кучки мошенников жить в баснословной роскоши, за их “мерседесы”, виллы на Средиземном море и счета в зарубежных банках? Кто, собственно говоря, примет участие в этой прогнозируемой либеральными СМИ “гражданской войне”, кто с кем будет воевать? Правда состоит в том, что никакой гражданской войны в результате национализации не будет и народ только бы поддержал действия президента, если бы он решился на подобные шаги. Миф о “гражданской войне” необходим для запугивания легковерных, и цель его состоит в том, чтобы увековечить нынешнее положение вещей. Ну, а что же все-таки предпримут олигархи, если национализация все-таки состоится? Ответ совершенно ясен. Попытаются удрать за рубеж к своим заграничным банковским счетам, а уже будучи там, на Западе этого бояться? Кредитов и сейчас не дают, а размеры тех, что уже дали, просто ничтожны по сравнению с оттоком капиталов из России, который в результате национализации естественно резко сократится. Необходимо только не бояться отстаивать свои интересы и понимать, что западный империализм не всесилен, о чем свидетельствует успешное противостояние ему со стороны целого ряда развивающихся государств, не обладающих и сотой долей той военной и ресурсной мощи, которая имеется у России. В конечном счете, все зависит от силы духа и уверенности в своей правоте. К сожалению, именно этих качеств нам, русским, в настоящее время явно не хватает.