Анатолий Приставкин - Долина смертной тени

Впоследствии Воронцов объяснял, что это была симуляция для получения “белого билета”, позволяющего говорить все, что думаешь. И что на колокольне он излил душу, ибо мог кричать все, что хотел.

С семьей дела обстояли неважно. Жена, по его словам, стала раздражать, вызывала неприязнь, и, получив жилплощадь, он оставил ее семье, жене и дочке, а сам поселился в общежитии.

Через некоторое время завел другую семью; у второй жены была дочь от первого брака, жили мирно, и только в дни, когда он напивался (это случалось 3-4 раза в месяц), он становился плаксив, рыдал, говорил, что у него на глазах кого-то убили и ему срочно надо уезжать.

Трезвый, по словам жены, Воронцов был нормальным человеком, без странностей, лишь временами “…несмотря на сдержанность, прорывались у него слова о ненависти к коммунистам, особенно к тем, кто занимал руководящие посты и должности…”.

По отзывам же приятеля, после выпивки на работу не шел, а обычно лежал, укрывшись с головой, не ел, не пил, а весь день “страдал”. В это время может всякую ерунду произносить, и не по существу…

Был случай, когда в состоянии опьянения хотел выброситься из окна общежития. Мог потом не пить месяцами, до года и больше.

Производил впечатление уравновешенного, душевного, отзывчивого, вежливого и развитого человека, способного найти подход к людям. Всегда следил за своим внешним видом.

Умел владеть собой в любой обстановке, никогда не ввязывался в ссоры и перепалки.

Но в то же время: “большой правдолюб, не терпел несправедливости, мог сказать правду любому человеку, невзирая на положение и должность”.

Постепенно, по его словам, он пришел к выводу о необходимости борьбы с коммунистами из номенклатуры путем их физического уничтожения.

Случилось, торопился я по делам в Администрацию Президента в

Кремле, и на Ивановской площади обратил внимание на группу рабочих, которые вскрывали асфальт, а через некоторое время извлекли из земли останки Великого Князя Сергея

Александровича, московского генерал-губернатора, павшего жертвой революционного террора (в него бросил бомбу Каляев), и теперь его прах, в связи с реконструкцией Кремля, переносили в другое место.

Специально для этого, пока шли работы, была поставлена прямо на брусчатку брезентовая оранжевого цвета палатка.

Рабочие перекуривали, спорили о погоде и последнем сериале на телевидении; мощи, скрытые за брезентом, особого интереса у них не вызывали. А когда я спросил, как же выглядит

Великий Князь, они отвечали небрежно: “В военной форме, только без головы… Голова-то у него тряпочная…”

“Вот и весь результат”, – подумалось тогда. Тем более что

Каляев пошел на казнь и не просил о помиловании. Наоборот, он писал из Бутырской тюрьмы: “…Прошу вас… не ходатайствовать перед государем о даровании мне жизни. Я не приму помилования…”

И был повешен.

Старый краснокирпичный двор Кремля под летним солнцем, милиция, регулирующая проход и проезд, ряды чернолаковых машин у подъезда резиденции Президента, и – этот ремонт… И никого уже ни герои террора, ни их жертвы не интересуют…

А кстати, жизнь-то Воронцова, который не просит о помиловании, в этот самый момент, когда я стою посреди площади, будет решаться или уже решается здесь, рядышком, в кабинете Президента.

Но я сейчас не о судьбе и даже не о характере Воронцова, хотя именно характер и предопределяет судьбу.

Такие были во все времена, и почти всегда они были в конфликте с окружающим их миром. В прошлом веке уезжали на

Кавказ, бились на дуэлях, готовили заговоры, стреляли в царя… Нынешние сами просились в Афганистан, в

Приднестровье, в Чечню…

Обостренное чувство якобы творящейся вокруг несправедливости, свойственное им от природы, обычно перерастает в болезненную непереносимость любой несвободы, даже той, которой нет… А значит, любой власти, которая олицетворяет эту свободу (или несвободу).

Отсюда уже недалеко и до личных действий, до того же терроризма. А против кого он будет направлен, дело второстепенное.

Воронцов начиная с 86-го года изготовил и хранил кинжал, мелкокалиберную винтовку, патроны, ружье, из которого сделал обрез.

В эти же годы он установил места работы и жительства ряда номенклатурных лиц, в том числе работников калужского обкома

КПСС, исполкома областного Совета, секретарей парткомов предприятий и профсоюзных работников ряда строительных организаций… Эти, последние, были должностные лица из той отрасли, где Воронцов работал.

Он составил список (15 человек), надо полагать, по его мнению, самых опасных для страны лиц, выслеживал пути их передвижения. И далее, как результат: убийство главного редактора газеты, которая была органом и рупором здешнего обкома партии.

Был убит, как я уже писал, и профсоюзный деятель по месту работы Воронцова. Террор был конкретен – наказание тех, которых знал исполнитель и в неправедных деяниях которых был уверен. Этакий народный мститель типа Зорро, калужского масштаба.

На допросах Воронцов вел себя уверенно, рассуждения были четки, подчас излишне пространны, но достаточно логичны. В то же время в них полностью отсутствовали элементы сожаления и критическая оценка содеянного.

В документах отмечено, что подсудимый был высокомерен, упорно отстаивал свои убеждения, отмечена “…переоценка своих возможностей…”. Но нарушения мышления, памяти и так далее не обнаружено.

Исследователи от медицины делают вывод, противоположный своим же первым выводам: “…он перенес четыре кратковременных психических состояния недостаточно ясной нозологии с последующим формированием психического склада личности параноидальной структуры с определенным общественным мировоззрением…”

Что означает “определенное мировоззрение” знают, наверное, только специалисты из института Сербского, но они и знамениты тем, что не такие еще диагнозы закатывали!

А вот что сама личность о своих действиях:

“…Когда шел в редакцию газеты, очень волновался, но в кабинете волнение прошло, испытывал только напряжение”.

“Встаньте!”- так он сказал редактору прежде чем выстрелить.

На суде потом исказят, написав, что он крикнул: “Встать!”

“На пороге дома вспомнил, что оставил на столе редактора дипломат с газетой (“их газетой”), на которой указан домашний адрес и фамилия… Сердце екнуло: “провал”… Его величество случай сыграл свою роль, первый шаг оказался последним. После второго убийства сам пришел в милицию, знал, что все равно найдут…”

И далее с некоторой бравадой, – он сделал то, что хотел и смог, и ни о чем не жалеет. Это о гибели двух… В третьего

(фотокорреспондента) “стрелял незаслуженно”. Но… “во имя своих убеждений и жизнь положить не жалко”.