Станислав Лем - Молох (сборник)

Все усилия по созданию искусственного интеллекта оказались напрасными, а ведь они предпринимаются уже около полувека. Развитие технологии мышления или понимания несколько «угасло», она оказалась отодвинутой на обочину прогресса, нацеленного на создание интеллектуального помощника человека (не для развлечения и не для того, чтобы нечто, скрытое от глаз, было способно имитировать интеллект и тем самым выдержать тест Тьюринга) посредством развивающейся, до сих пор без серьезных преград, технологии «рабства, перерабатывающего знаки» — то есть посредством компьютеров, способных к работе все более быстрой и все шире охватывающей области традиционно «исключительно человеческой» деятельности. Очередным новейшим течением, усилившим это направление, стала технология связи. Конечно, я имею в виду различного рода сети. Как я, кстати говоря, и надеялся (и не только я), из сети, стремящейся к глобализации (прежде всего англоязычной), начинают выделяться системные части с признаками специализации. Проще говоря, научные учреждения соединяются с другими такими же учреждениями, банки с банками, биржи с биржами, и помимо этого «штатского» множества туманно вырисовываются системы связи, общим знаменателем которых является сфера военная, от штабов до подчиненных им центров. Вместе с тем подобные специализированные направления тоже могут заключать друг с другом сетевые союзы, например медицина с фармакопеей, информационные банки экспертных данных одной области с энциклопедическим хранилищем данных другой области, — в зависимости от того, насколько люди, в чьем ведении находятся сети и их «стрелки», посчитают это потенциально имеющим смысл и информационно (конструкторски, диагностически, анамнестически, экономически и т. д.) плодотворным.

Во всем этом весьма отчетливо проявляется прежде всего ускорение «внеразумного» развития. Я хочу сказать, что ни одна сеть, никакие ее петли, системы, их иерархические соединения, даже предназначенные «только» для игр и развлечений, по-прежнему «сами по себе» разума не имеют. Кажущуюся каплю «разума» кое-где можно обнаружить лишь благодаря тому, что специалисты просто научились создавать — насколько это вообще оказалось возможно — «заменители» разума, хотя бы частичные, используя найденные (пусть не полные и не совсем точные) соответствия между синтаксисом (формальным) и семантическим универсумом, то есть пространством смыслов. Таким образом, возникает то, что является центром споров об Artificial Intelligence , что создает два противоположных лагеря: тех, кто признает возможность синтеза «машинного» (необязательно только электронного) разума, и тех, кто эту задачу считает вовеки (веков?) неосуществимой.

К этому и сводится (хотя этим не ограничивается) спор, ведущийся вокруг «китайской комнаты» и ее «обитателя», который, совершенно не зная китайского языка, «вместе с комнатой и дополнительной информацией» ведет себя (на выходе) так, словно он понимал то, что получал (по-китайски) на входе. Об этом я уже писал и не намерен снова вдаваться здесь в суть этого спора. Одних аргументы обеих сторон убеждают, других — нет, и уже отсюда видно, до какой степени ответ на вопрос об искусственном понимании является также ВОПРОСОМ ВЕРЫ (в то, что дело обстоит именно так, а не иначе).

Подмена понимания используется, в частности, лексикографической схоластикой, что упрощенно можно было бы показать на примере дилетанта, прислушивающегося к диалогу двух физиков (о квантах, а не о ресторанах), или человека, открывающего энциклопедию на своем родном языке на статье «Оператор Гамильтона», — и хотя сначала ему покажется, что, прочитав статью, он что-нибудь узнает о гамильтониане или даже поймет, что такое этот оператор, но если он не в ладах с математикой, он просто соскользнет к обычному синтаксису и ни до чего не сможет «додуматься». Я настойчиво пишу об этом, потому что хочу показать довольно простую вещь, о которой, однако, или говорят немного, или вообще ничего не говорят: «понимание», которое без (хотя бы капли) «интеллекта» невозможно, кажется нам (особенно в повседневных ситуациях) элементарным, но, по существу, это сложное и по-прежнему загадочное явление. Здесь следует сначала отметить, что «понимание» подлежит как внутри-, так и межвидовой градации (ступенчатости). Моя собака понимает, когда ее ждет прогулка, а когда вкусный кусок: понимает без языка, бихевиористически. Если бы — вздохнет специалист по AI — машина хотя бы без языка могла так себя вести… То, что могут такие «машины» (например, робот Винограда), происходит на уровне еще не совсем хорошо ползающего ребенка. Так могут понимать звери, а что касается людей, они тоже могут демонстрировать «понимание на соответствующем уровне» и даже (это удается студентам на экзаменах) могут создавать поведенчески-языковую видимость, что понимают заданные им вопросы, раз дают ответ, удовлетворяющий экзаменатора, но более тщательное изучение (что называется, «прижать виновного к стенке») покажет, что это была только видимость (например, заучивание фраз на память, а не «на ум», и т. п.). Помимо этого или параллельно этому случаются ситуации, в которых можно заметить, что в течение достаточно длительного промежутка времени происходит приближение к пониманию: что есть «так-то и так-то». Как известно, теорию относительности Эйнштейна ( «Über die Elektrodynamik bewegter Кörper» [206] Об электродинамике движущихся тел (нем.) . ), первая редакция которой насчитывала едва пару страниц, его современники-ученые в одном смысле «понимали», а в другом «вообще не понимали», и, наверное, только Эддингтон заметил, что ее «понимало» тогда всего несколько физиков в мире. Здесь мы имеем дело с переходом от одних данных к другим в соответствии с последовательными и необратимыми шагами в процессе познания. Шварцшильд, немецкий астроном, создавший математическую модель черной дыры, сам не верил в эту дыру как в реальный объект астрофизики, и прошло немало времени, прежде чем астрофизики и космологи стали, вначале нерешительно, выдвигая гипотезы, а потом со все большей уверенностью признавать black hole одним из конструктивных элементов строения галактик. Дело не в том, что сначала люди «не хотят» или «не могут» поверить, а потом «изменяют вероисповедание» только потому, что растет число наблюдений, подтверждающих, что звезды с массой, впятеро превышающей массу нашего Солнца, после исчерпания всей имеющейся в их недрах атомной энергии сжимаются в точку, что это и есть коллапс, а потом появляются Хокинг и Пенроуз… Впрочем, речь не о черных дырах, а о мыслительном процессе, ведущем к утверждению, что они есть и должны быть. В 30-е годы доктор Людвик Флек (он был выходцем из Львова, но как урожденный Галиции времен Австро-Венгрии владел немецким языком и в Германии опубликовал свою работу, сейчас переиздаваемую в Базеле швейцарцами) описал процессы, приводящие в конце концов к возникновению (особенно в медицине, в которой он как микробиолог был сведущ) научного факта. Он считал, что в коллективе специалистов, вместе размышляющих над определенной, сначала даже туманной, не точно сформулированной темой (например, что представляет собой какая-либо болезнь или аллергия и т. п.), мысли, передаваемые от одного к другому, как бы непроизвольно «крепнут», «оформляются», и в результате коллективным убеждением выкристаллизовывается новый «научный факт». Хотя каждый, кто читал «Структуру научных революций» Куна с ее парадигмами, сразу увидит: если Кун преподнес преобразование «парадигм» как проект возникновения познавательных инноваций, то д-р Флек выразил этот процесс моделью «совместного вращения новых мыслей» в коллективе знатоков. То есть вывод таков: приходить к «пониманию» можно так или иначе, и одно толкование может стоить другого. Впрочем, не исключено, что представить «понимание» некоего конкретизируемого предмета лучше всего можно там, где этого предмета никто раньше не видел, никто его не понимал.