Владимир Талалаев - Топологии Миров Крапивина

«Мы не стремимся развенчивать одних и превозносить других, не подменяем чёрное белым: просто — у побеждённых (а побеждены ли они?) никто, никогда и ничего не спрашивал. Летописи пишут победители, и летопись победителей — «Сильмариллион».

Мы не придумывали лихих сюжетных наворотов, не нагромождали ужасов: война жестока и без того, мы все просто привыкли к мысли об этой жестокости…

Смотрите же, как это — первая в мире война. Смотрите, те, кто делал из Арды — игру, кто с восхищением читал о победе над Врагом, кто «предвкушал счастливую развязку — цена победы такова.»

И, может быть, вы задумаетесь об этом. О том, почему побеждённые могут оказаться выше победивших.»

«Смотрите: справедливость, не ведающая милосердия, обращается в бессмысленную жестокость.»

«Кто знает, кто скажет, когда появилась в Арде Книга, что стала памятью мира? Знающий язык Великой Мудрости мог прочесть в ней слова о тайнах Эа, о том, как рождался из Тьмы — Свет, о том, как был создан мир. Может, Книга древнее Арды, может появилась вместе с миром… Чьи руки касались её в пору юности мира — только ли руки Мелькора? Или эта Книга была создана его мыслью и памятью? Кто знает это ныне? Мудрые молчат, и видящие говорят: «Это скрыто от нас». Быть может, знает это лишь Властелин Тьмы — но кто шагнет за Грань, чтобы спросить его, кто из живущих сможет вернуться назад и рассказать?

Книга, которую пишет время, Книга истины, чей язык внятен всем, но немногие видели её. Тайны земли и звёзд хранит она, и даже Владыка Судеб не знает всего, о чем повествует она.

Кто расскажет, почему идущие Путём Тьмы хранят Книгу Памяти? Может, потому, что вставшим под знамёна Скорби не дано забыть ничего. Может, потому, что Тьмой рождены память и скорбь, свет и истина… Говорят, Книга сама избирает Хранителя, и немногим под силу это тяжкое бремя. Может быть, лживое слово и деяние могут обмануть чувства, разум и сердце, можно лгать самому себе и верить в эту ложь, но Книга не лжёт никогда.

Книга существует, пока существует мир — а, быть может, жив мир, пока существует Книга. Кто знает? — но эта связь неразрывна, как те связи, что держат Арду, как единое целое. Никто и никогда не сможет изменить ни слова в Книге Истины, даже всем сердцем желая этого, как невозможно повернуть вспять реку Времени. Деяния идущих путём Тьмы и Света, деяния славы и позора, деяния справедливости и беззакония, добра и зла — обо всём этом говорит Книга. Можно скрыть деяние от людских глаз и от глаз Бессмертных, но читающий Книгу увидит истину.»

Ну как — Владислава Петровича не напоминает?.. А разговор Мелькора с Ауле — разве это не разговор Мастера-Творца с другим Мастером, которого запугали до смерти. Кто именно запугал? Не всё ли равно — Единый, НКВД или Контора:

«— Замолчи! — с отчаяньем выкрикнул Ауле. — Неужели ты ещё не понял: всё должно быть по воле Единого, а не так, как хотим мы!..

Он осекся.

— Что? — потрясённо спросил Мелькор. — Что ты сказал?

Ауле в ужасе посмотрел на него.

— Ничего… — голос его дрожал. Он судорожно вздохнул и добавил отчётливо и резко:

— Ничего. Я Не Говорил. Тебе показалось.

— Повтори.

— Мне нечего повторять!

— Не бойся. Я понимаю. Я помогу тебе, обещаю.

Мелькор хотел взять Ауле за руку, но тот отмахнулся, заслоняясь словно от удара:

— Что ты понимаешь?

— Да, у Эру есть ещё силы карать тех, кто не повинуется ему. Я знаю, что это. Переступи через страх. Я помогу тебе. Поверь, все вместе мы сильнее его. Мы свободны. Он увидит это. Он поймёт — должен понять. Не бойся. Поверь себе. — Мелькор говорил мягко и успокаивающе, но в глазах Ауле были только ужас и отчаянье.

— Уходи, — выдохнул он, наконец.

— Идём со мной. Тогда Эру не сможет помешать тебе.

Лицо Ауле мучительно исказилось:

— Уходи, — хрипло выдохнул он. — Я прошу тебя. Я ещё приду к тебе, приду, только уходи сейчас.

Мелькор покачал головой: — Ты никогда не придёшь. А когда мы снова встретимся…

Он отвернулся и повторил глухо:

— Когда мы снова встретимся…

— Уходи! — крикнул Ауле.

Теперь он сидел на земле, стиснув голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом поднялся, и, Мелькор увидел его пустые глаза. Голос Кузнеца был ровным и безжизненным:

— То, что противоречит Замыслам Единого, не должно существовать.

Он поднял руку.

— Остановись! Если ты сделаешь это, тебе больше никогда не услышать голос Арты… Выслушай меня, я умоляю!

«Силой ничего не сделать, нельзя… Насилие рождает зло. Он должен понять!..»

— Не нужно бояться, слышишь? Поверь мне, никто не может запретить творить. Но если ты начнёшь разрушать, оправдывая это тем, что — так велел Эру, грань добра и зла исчезнет для тебя. Останется только воля Эру, и ты воистину станешь слепым орудием в руке его… И ты перестанешь быть Творцом! — яростно выдохнул Мелькор.

— Замолчи… я не должен слушать тебя! Уходи! Слышишь, уходи!

…Огонь рванулся из трещин в земле, и через несколько минут на месте долины было только озеро пламени — как воспалённая рана. И показалось Ауле — то ли вздох, то ли стон самой земли услышал он.

А потом наступила оглушительная тишина. И Кузнец спрятал лицо в ладонях, не в силах вынести взгляда Мелькора, потому что в глазах Крылатого не было ничего, кроме боли и жалости.

…И всё же где-то есть она — долина Поющего Камня. Люди Востока рассказывают о ней, и были Эльфы, видевшие её и слышавшие Песнь Камня. Впрочем, предания Эльфов не говорят об этом. Но отголосок памяти живёт в имени эльфийского королевства Гондолин — Земля Поющих Камней…»

А вот — сравним текст Ниенны с текстами Крапивина и Толкиена:

Ниенна:

«И возник у Айну Мелькора замысел создать свой мир, и родилась в душе его Музыка, мелодией вплетавшаяся в Песнь Миров. Таков был замысел: мир будет новым, непохожим на другие. Будет он создан из огня и льда, из Тьмы и Света, и, в их равновесии и борьбе будут созданы образы более прекрасные, чем видения, рождённые музыкой Айнур и Илуватара. В двойственности своей будет этот мир непредсказуем, яростно-свободен, и не будет он знать неизменности бездумного покоя. И те, кто придут в этот мир, будут под стать ему — свободными; и огнём творчества будут зажжены их сердца…

И показался этот мир Мелькору прекрасным, и радость переполняла его, ибо понял он, что способен творить.

Так перестал Илуватар быть единственным Творцом. Тогда вернулся Мелькор в чертоги Илуватара, и музыка была в душе его, и музыкой были слова его, когда говорил он Эру и Айнур о своём замысле. И была его музыка прекрасной, и, поражённые красотой её стали Айнур вторить Мелькору — сначала робко и по-одному, но потом лучше стали они постигать мысли друг друга, и всё согласнее звучала их песнь, и вплетались в неё их сокровенные мысли.