Артем Боровик - Спрятанная война

Каждый из сотен тысяч прошедших через эту войну стал частью Афганистана, частью его земли, которая так никогда и не смогла поглотить всей пролитой на ней крови. А Афганистан стал частью каждого воевавшего там.

Впрочем, «Афганистан» – это не страна и уже больше года как не война. «Афганистан» – это скорее молитва, обращенная не столько к Богу, сколько к самому себе. Шепчи молитву эту перед сном ровно столько раз, сколько людей погибло там. Выплевывай это слово, выбрасывай его быстрее автомата. И если повезет, быть может, где-то на пятнадцатой тысяче ты поймешь, услышишь его изначальный тайный смысл.

Идиоты называли Афганистан «школой мужества». Идиоты были мудрецами: сами они предпочитали в эту школу не ходить. Они полагали, что это «интернациональный долг», «битва с наймитами империализма на южных рубежах Отчизны», «решительный отпор агрессии со стороны региональной реакции» и все такое пятое-десятое… – словом, они убеждали себя и заодно страну в том, что Афганистан «обращает несознательных юнцов в стойких борцов за нашу коммунистическую веру».

Но Афганистан был никчемным университетом для юного атеиста Именно там ты начинал верить в абстрактное существование Добра и Зла, хотя через пару месяцев и обнаруживал, что в итоге их противоборства Добро отнюдь не всегда выходит победителем. Чаще наоборот. Зло было везде и всем сразу: «духом», потом «мятежником», чуть позже «повстанцем», пока не превратилось в «вооруженную оппозицию» Иногда оно выступало в образе ротного, «прапора», «дедушки», которому осталось всего два месяца до дембеля. Но где пряталось Добро, знало лишь оно одно И постепенно ты начинал ценить просто-напросто доброту – так оно верней. Добро – доброволец – интернационалист – Афганистан – смерть За добро не жди добра – уже это точно.

В апреле 87-го и я познакомился со снайпером, у которого тыльная сторона грязного подворотничка была исписана словами из псалма – 90: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое. Бог мой и уповаю на Него…»

Война давала столько поводов, чтобы стать циником. Или убежденным мистиком. Каждый месяц – а на боевых – каждый, бывало, день – она заставляла тебя мучиться в поисках ответа на извечный вопрос: «Господи, почему его, а не меня?! И когда же – меня? Через минуту или через пятьдесят лет?»

Сегодня солдат возносил молитву тому, кого на следующий же день проклинал.

И наоборот.

Помню, лет пять тому назад – кажется, в Кандагаре – паренек, только что прибывший туда после учебки, во время обстрела шептал быстро-быстро: «Мамочка, возьми меня в себя обратно! Мамочка, возьми меня в себя обратно!..» А другой, оставшись без рук и глаз, отправил из госпиталя письмо отцу «На черта ты, старый хрен, сделал это девятнадцать лет назад?!»

В одном из наших монастырей и познакомился с болезненного вида человеком, который в конце разговора переспросил: «Вы были в Афганистане? Когда? Хм. И мне довелось…» Что за историю поведал мне он! Как-то раз пошел он в камыши по нужде, а в это время начался обстрел.

Парень поклялся, что, если ему будет спасена жизнь, он уйдет в монастырь. В тот самый момент ребят из его отделения, стоявших на блоке неподалеку, накрыло прямым попаданием из миномета.

Он рассказал и больше не проронил ни слова. Я по привычке продолжал атаковать его длинной очередью вопросов. Он стиснул зубы, повернулся резко, на армейский манер, и ушел.

Вот тогда-то я и понял, что в этой войне вообще ни черта не смыслю.

В 86-м под Баграмом я почти сутки провел с заместителем командира роты по политчасти Сашей Бородиным.

Дело было числа пятнадцатого июня.

Поразила печать смерти на его лице: бывает и такое. Когда видишь ее – мурашки по загривку. Гибельность в тот день витала в воздухе.

…А через неделю с гаком, 24 июня, его невеста – по другую сторону границы, в Крыму, в поселке Щепкине – собралась на школьный выпускной бал. Белой материи в магазинах не нашли и, сшив себе платьице из черной, отправилась танцевать. Когда Тамара Петровна, мать замполита, узнала про черный цвет, задохнулась, беспомощно зашарила глазами, ноги ее обмякли. Она еще крикнула исступленно в телефонную трубку: «Почему же черный – сними черный! Ради Христа, сними черный!»

Но было поздно: кто-то (кто?) уж очень хотел, чтобы девочка в свои семнадцать стала невенчанной вдовой.

24 июня, в тот самый час, когда в щелкинской средней школе начались танцы, заместителя командира роты Бородина тяжело ранило, а в 10.30 следующего дня он скончался.

«Черный тюльпан» доставил труп в Крым в холодном цинке.

Случайно случился случай? Стечение обстоятельств? Не знаю. Знаю другое: иногда то, в чем ты боялся молча признаться, чтобы не утратить остатки уважения к самому себе, оказывалось там, в Афганистане, всеобщей, но тщательно скрываемой манией.

Как-то раз в нужнике я стал невольным свидетелем страстной, неистовой молитвы дюжего сержанта-спецназовца. Я скорее мог поверить в самое невероятное чудо (например, что мы выиграем войну), но только не в то, что видел своими глазами. Парень был олицетворением несокрушимой мощи спецназа – надежды наших надежд, генштабовского идола-божества. Не помню, о чем конкретно он просил. Помню, что сортир был единственным безопасным местом в той части, куда не мог проникнуть вездесущий глаз замполита, который, скорее всего, тоже молился втихаря, но не там и не в то время. Да и просил замполит, должно быть, о другом. О чем? Я готов был проторчать в той части на пару недель дольше, еще одну ночь пролежать в засаде – лишь бы узнать ответ на заинтриговавший меня вопрос. Но в тех местах тогда ничего не происходило, и я уехал в Кундуз: здоровая жажда происшествий оказалась посильней нездорового любопытства.

Меня всегда интересовала не столько видимая сторона жизни, сколько ее затемненная, если угодно – мистическая сторона.

Говорят, если хочешь понять явление, войди в него через черный ход. Но где искать начало нитки, образующей клубок тайн под названием «война в Афганистане»?

Сказать, что это была ошибка, – значит ничего не сказать: как известно, найти ошибку значительно легче, чем истину.

«Франц Фердинанд жив! Первая мировая война была ошибкой».

«Брежнев был не прав! Война в Афганистане была ошибкой».

Эти фразы стоят друг друга.

Но люди, тщась объяснить себе что-то, часто довольствуются бессмысленной фразой, видимостью.