Константин Станиславский - Работа актера над собой (Часть II)

Все, все здесь, ничто не забыто, дорогой мой! Это что? — попались ему в руки какие-то три флага средней величины, без надписи. — Вот штука-то. какая! Ах, да… знаю! Это секрет! Пока! До поры до времени. Секрет, говорю! Поэтому и нет никаких надписей, дорогой мой! Не все же сразу, а все по порядку. Придет время и напишем важные, самые, самые важные слова, а пока нельзя, рано. Повесим пустыми, без надписей. Пусть займут свое почетное место. А вы пока на слово поверите 2.

Иван Платонович с особым почтением отложил в сторону три флага, точно боясь забыть о них.

— Вот видите, все, что заготовлено здесь, мы торжественно внесем завтра в класс. По порядку, в строжайшей последовательности и системе. Дело-то какое! И всем станет ясно, что пройдено за год, будьте уверены! Вся, вся «с_и_с_т_е_м_а», о_л_и_ц_е_т_в_о_р_е_н_н_а_я в ш_е_с_т_в_и_и. С_х_е_м_а, и_л_л_ю_с_т_р_и_р_о_в_а_н_н_а_я п_р_о_ц_е_с_с_и_е_й с ф_л_а_г_а_м_и. Торжественно, красиво, наглядно и педагогично, достойный апофеоз годичной программы.

Безостановочный разговор помогал Рахманову работать. Пришли два бутафора, принялись за дело. Я соблазнился и промалевал с ними до позднего вечера.

…………… 19.. г.

Бедный Иван Платснович! Как он оскандалился со своим шествием!

Куда делись его выдержка, твердость, уверенность и способность заставлять себе повиноваться, которые так ярко характеризуют его личность, как школьного педагога.

Я видел самое начало приготовления к шествию, когда размещались по своим местам флаги и знаменосцы сообразно с учебным планом школьной программы. Рахманов только путал всех.

— Скорее, скорее, родные мои, — метался он зря. — Становитесь сюда! Или нет, лучше туда! Будьте уверены! Держите рисунок! Куда вы пошли? Куда, дружочек мой?! Впрочем, ступайте, пожалуй. И так будет неплохо. Вот дело-то какое! Да ну вас совсем. Встаньте куда-нибудь!

Так командовал Иван Платонович без всякого плана, готовя процессию в соседнем с нашим классом коридоре.

Мне сделалось обидно за него, и я ушел в класс. Там Торцов подытоживал пройденную нами первую половину р_а_б_о_т_ы н_а_д с_о_б_о_й — п_р_о_ц_е_с_с п_е_р_е_ж_и_в_а_н_и_я.

— Первый из трех китов, — объяснял Аркадий Николаевич, — как известно, п_р_и_н_ц_и_п а_к_т_и_в_н_о_с_т_и и д_е_й_с_т_в_и_я, говорящий о том, что нельзя играть образы и страсти, а надо д_е_й_с_т_в_о_в_а_т_ь в о_б_р_а_з_а_х и с_т_р_а_с_т_я_х роли.

Второй из трех китов — знаменитый п_у_ш_к_и_н_с_к_и_й а_ф_о_р_и_з_м, говорящий о том, что работа артиста сводится не к созданию самого чувства, а лишь п_р_е_д_л_а_г_а_е_м_ы_х о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в, е_с_т_е_с_т_в_е_н_н_о и и_н_т_у_и_т_и_в_н_о з_а_р_о_ж_д_а_ю_щ_и_х и_с_т_и_н_у с_т_р_а_с_т_е_й.

Третий кит — таинственный и пока анонимный 3. О нем Аркадий Николаевич хранит молчание до той поры, пока мы сами не заинтересуемся им и не попросим подложить его под ноги как твердую почву, на которую можно было бы опираться. Но Торцов не любит забивать головы учеников тем, что не стало для них необходимым, и потому он не торопится с объяснениями.

Не успел Торцов докончить свои мысли, как в коридоре раздались фанфары или, проще говоря, сигнал на трубе. Потом как будто затрещал барабан, но все эти шумы покрыла рояль, слишком рано заигравшая за кулисами сцены.

Дверь распахнулась, и через нее в беспорядке, почти с дракой, втиснулась в комнату толпа театральных служителей: сторожей, билетеров, рабочих, бутафоров и проч. Так в пасхальную ночь протискивается наружу крестный ход, выпираемый из переполненной народом церкви. Флаги, флажки, ленты, куски материи, знамена, подобранные по цветам и по формам: аффективная память, ослабление мышц, процесс переживания, чувство правды, работа над собой, «пушкинский афоризм», пустые флаги и флажки, активность, задачи, высокие и низкие палки, — все смешалось и перепуталось, нарушив строгий рисунок общей схемы «системы», как раз то самое главное, ради чего устраивалось шествие. В довершение всех бед рояль, начавшая слишком рано и заглушившая барабаны с фанфарами, теперь, в самый нужный момент, когда шествие вошло в комнату, перестала играть. Ворвавшиеся с азартом знаменосцы вдруг с недоумением остановились посреди зрительного зала, не понимая, что им дальше делать. Точно они принесли тяжелый шкаф, свалили его на пол и теперь спрашивают глазами, куда его девать. Не получив ответа, они робко, с утрированным почтением, положили трофеи куда попало и удалились — скромно, на цыпочках, с сознанием выполненного важного, но непонятного дела. Это было чрезвычайно смешно.

Однако Аркадию Николаевичу понравилась не самая процессия, которая не удалась, а мысль, педагогический показательный прием Ивана Платоновича.

— Наглядно, поучительно и забавно, — расхваливал он Рахманова. — И отлично, что они все побросали и ушли, — продолжал он, чтобы поддержать сконфуженного друга. — Я думаю, что в таком же хаосе навалены в голове учеников все сведения по «системе», которые мы в них полгода вкладывали. Пусть же теперь они сами разберутся и разместят их в порядке. Развешивая флаги или просто чертя их на бумаге, они тем самым принуждены будут глубже вникнуть и понять внутренний смысл, рисунок, структуру и схему «системы».

Аркадий Николаевич вдруг замолчал, так как Рахманов пулей выскочил из класса, очевидно, боясь расплакаться на людях.

Торцов поспешил за ним и после [этого] долго никто из них не возвращался. Так урок сам собой и прервался 4.

…………… 19.. г.

Сегодня на урок Торцова вместо него явился один Рахманов, свежий, бодрый, точно во второй раз родившийся.

Он объявил нам, что все знамена, ленты, куски материй будут сегодня развешиваться по местам на правой стене зрительного зала нашего школьного театра. Она вся целиком отдается схеме р_а_б_о_т_ы н_а_д с_о_б_о_й.

Что же касается противоположной, левой стены, то на ней со временем разместится схема р_а_б_о_т_ы н_а_д р_о_л_ь_ю, которая будет проходиться в будущем году.

— Итак, дорогие мои, правая сторона партера — работа над собой, левая — работа над ролью. Нам предстоит найти для каждого из флагов, лент, кусков материи соответствующее место, чтобы было правильно по «системе» и красиво.

После сказанного все наше внимание было обращено на одну правую стену комнаты. Она, по плану Рахманова, была разделена на две половинки для двух частей, из которых создается работа над собой. Одна из них, уже пройденная нами, — п_р_о_ц_е_с_с п_е_р_е_ж_и_в_а_н_и_я, а другая — п_р_о_ц_е_с_с в_о_п_л_о_щ_е_н_и_я, к изучению которого мы перейдем в будущем.

Пришли театральные обойщики и стали протискивать в двери большие лестницы.

— Искусство любит порядок, дорогие мои, поэтому разложим по полкам вашей памяти все то, что мы восприняли за этот год и что лежит теперь в наших головах неразобранным.