Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9

Наряду с "уплотнением" существовало понятие "самоуплотнение". На первом этапе заселения рабочими "буржуйских" квартир это был способ избежать нежелательного соседства. В срочном порядке в квартиру прописывали каких-нибудь дальних родственников или хороших знакомых. Например, Н. М. Мендельсон упоминал в дневнике о попытке поселить у себя в квартире своего друга. Однако он опоздал с хлопотами, так как "лишние" комнаты уже были взяты на учет властями. А вот дядя М. А. Булгакова, Н. И. Покровский, сумел сохранить за собой шестикомнатную (!) квартиру. Об этом не без зависти писатель поведал в очерке "Москва 20-х годов":

"Николай Иванович отыгрался на двух племянницах. Написал в провинцию, и прибыли две племянницы. Одна из них ввинтилась в какой-то вуз, доказав по всем швам свое пролетарское происхождение, а другая поступила

* ОР РГБ. Ф. 165, карт. 1, д. 8. Л. 9. Запись от 8 июня 1921 г.

в студию. Умен ли Николай Иванович, повесивший себе на шею двух племянниц в столь трудное время? Не умен-с, а гениален.

Шесть комнат остались у Николая Иваныча. Приходили и с портфелями, и без портфелей и ушли ни с чем. Квартира битком была набита племянницами. В каждой комнате стояла кровать, а в гостиной - две".

Попутно заметим, что сам Михаил Афанасьевич нашел в Москве пристанище (пусть, по его выражению, "в гнусной комнате гнусного дома") благодаря тому, что в "проклятую квартиру N 50" его прописал к себе шурин А. М. Земский. Но это был уже другой вариант "самоуплотнения". Со временем, когда вместо нормы "один жилец - одна комната" укоренились железные 16 квадратных аршинов (8 кв. м) на человека, под "самоуплотнением" стали понимать подселение на "свою" жилплощадь, сопровождавшееся добровольным ухудшением жилищных условий. В мемуарах "Ностальгия? Нет!" Ц. А. Меромская-Кулькова описывала, как их семью из трех человек приютила в Москве ее тетя, сама только что вышедшая замуж. Часть комнаты, отгороженную книжным шкафом, заняли молодожены. На остальном пространстве, по словам мемуаристки, "разместились татары, т. е. хазары, т. е. мама, папа и я".

Нечто подобное пережил А. А. Зиновьев: "Брат в эту зиму женился и привез из деревни молодую жену. (…) Отец стал спать на сундуке под окном. А мне жильцы квартиры разрешили спать на ящике для картошки, расположенном в промежутке между стенкой нашей комнаты и уборной".

Среди рассказов о московской жизни 20-х гг. встречаются описания не менее удивительных мест проживания. Так, поэт Вадим Моторов, герой очерка Николая Погодина "Коммунальная квартира", жил "в углу коридора за ковром, рядом с парадной. Ковер с изображением голой богини и сатиров привешен одним концом за шкаф, другим - прибит к стене. Там, в густой тьме - складная кровать, табуретка и чемодан - вся поэтова мебель". И этот закуток служил Моторову не только спальней и столовой, но и кабинетом, где при свете свечи рождались рифмованные строки, воспевавшие новую счастливую жизнь. И все же поэт жил в квартире. А вот некий гражданин Васильев приспособил под жилье часть коридора полуразрушенного нежилого здания в Рахмановском переулке. Когда представители русско-американского общества "Сайентифик", получившие объект в аренду, хотели приступить к ремонту, они наткнулись на яростное сопротивление Васильева. Никак не хотел он покидать свою "квартирку" площадью 2,5 кв. м.

Впрочем, далеко не все москвичи были столь непритязательны, как поэт Моторов и гражданин Васильев. У некоторых из-за жилищных условий не выдерживали нервы, и тогда дело заканчивалось страшными эксцессами, вплоть до убийств. Один из таких случаев лег в основу рассказа, напечатанного на страницах "Огонька". Внешне история была самой обыкновенной: мать занимала маленькую комнату (видимо, бывшую клетушку для кухарки), поэтому дочери приходилось спать на кухонной плите. В один прекрасный день постель-плита превратилась в супружеское ложе. Вот только зять не захотел прозябать на кухне и попытался освободить комнату от тещи с помощью яда.

"А некий молодой человек, у которого в "квартире" поселили божью старушку, - писал М. А. Булгаков в очерке "Москва 20-х годов", - однажды в воскресенье, когда старушка вернулась от обедни, встретил ее словами:

- Надоела ты мне, божья старушка.

И при этом стукнул старушку безменом по голове. И таких случаев или случаев подобных я знаю за последнее время целых четыре".

Ситуации, когда в одной комнате с "Раскольниковым" эпохи нэпа была поселена старушка, возникали пусть не часто, но и не являлись исключением. Коллизии с проживанием чужих людей в одной комнате постоянно возникали в результате тотального уплотнения. Как правило, они были следствием выполнения домкомами "10% нормы", еще одной характерной приметы "квартирного вопроса". По сути, это был натуральный налог (в виде комнат), которым Моссовет облагал жилтоварищества и прочих домовладельцев. Московские власти в каждом доме получали в распоряжение 10% жилой площади, на которую селили по своим ордерам. В первую очередь партийных и советских работников, переведенных на работу в столицу.

Те, кому доставались комнаты в "буржуйских" квартирах бывших доходных домов, несомненно, находились в лучшем положении. Их жилища отличались большим комфортом. Чтобы представить, как они выглядели, обратимся к воспоминаниям Бориса Маркуса "Московские картинки 1920-х - 1930-х гг."

"…Наш дом стоял в самом торце Новинского бульвара. Представлял он собой как бы большой прямоугольник в плане. Разделялся этот прямоугольник на две неравные части и сверху выглядел, наверное, как восьмерка со спрямленными углами. Получалось, что в доме было два двора, причем большой двор имел выход на улицу, а малый квадратный, прилегающий к площади, был соединен с большим двором такой же аркой. Кроме того, из него был узкий коридор, соединяющий двор с площадью, и им могли пользоваться жильцы. Въехать же во двор можно было только с проезда Новинского бульвара. Сначала в большой, а уж через него в малый.

Так как наш дом был типичным доходным, каких много появилось перед самой революцией, то хотелось бы рассказать о нем поподробнее. Характер квартир отражал и социальное расслоение общества.

Малый двор окружали квартиры побогаче. Они были ближе к площади, и это, наверное, повлияло на их характер. Так же более богатыми были квартиры с противоположного торца дома, выходящего на бульвар. В их подъездах имелись лифты. Лестницы были светлые, удобные. Квартиры были пяти-шестикомнатные… В каждой квартире были большие кухни с прилегающими к ним комнатами для прислуги и выходами на черную лестницу, ведущую во двор. Эти лестницы были крутыми и имели металлические простые перила. Как и парадные лестницы, черные имели окна. Из передней комнаты квартиры можно было попасть в кабинет. Тут же при передней имелась уборная для гостей. А для семьи были прилегающие к спальным комнатам ванные комнаты и отдельные уборные.