Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

— Меня ж сам С. Ю. (главный редактор то есть. — Автор) похвалил.

— Что?! — пришёл в ярость Ю. П. — В этом кабинете я — С. Ю.!

Один азербайджанский поэт, обращаясь к легендарному А. П., произносит в честь его тост и высказывает пожелание:

— Толя! Вот мои подстрочники. Я хочу, чтобы ты меня перевёл…

— Не надо мне твоих подстрочников, — отмахнулся А. П. — Я и так тебя переведу.

Азербайджанский поэт схватил нож и ударил А. П. в лоб — кровь!… Нож дрогнул — рана получилась не глубокая, скользящая. Но кровь полилась рекой. Кавказский гость хлопнул дверью, ушел.

А. П., рассердившись, крикнул ему вслед:

— Дурак он, что ли? Я ж сказал, что я его переведу без подстрочников!

Поэт В. Г., один из руководителей писательской организации, вспомнил, например, как после окончания института пришёл однажды к зам. зав. отделом издательства Ю. П. протолкнуть свои стихи, а у того взгляд тяжёлый-претяжёлый.

— С похмела, небось, — подал мысль-предложение И. П.

— Ну, с похмела, не с похмела, — поморщился, вспоминая, В. Г., — но не очень приятно: лицо-то… это — глаза навыкате! Я дал ему для знакомства свою подборку стихов. Он долго — минут сорок пять! — читал и раскладывал стихи по трём стопкам. Когда разложил, то о первой сказал — "это Рубцов", о второй — "это ты", о третьей — "а это отнеси в "Юность"**.

— Ты кто? — спросил вошедшего посетителя главный редактор журнала "Поэзия" Л. К.

— Я поэт, — известил вошедший.

— Ты это брось! — осадил беспардонного "невежу" Л. К. — Поэт — звание посмертное!

— При Фадееве и Твардовском, — рассказал В. С. См-й, — компания друзей Евгения Долматовского стала хвалить его. А этого нельзя было

* Журнал "Наш современник".

** Настолько никудышным считался уровень этого журнала.

делать, потому что Александр Трифонович Твардовский слыл человеком непредсказуемым. "Я такие стихи, — сказал Александр Трифонович, послушав то, что взахлёб цитировали и расхваливали друзья Евгения Ароновича Долматовского, — могу научить за неделю телка писать!"

Евгений Аронович вместе с друзьями возмутился, и они ушли. Александр Александрович Фадеев налил себе и Твардовскому водки (по полному гранёному стакану — тогда так принято было), и они выпили! Фадеев уговорил любимого народом поэта извиниться. Поэт согласился.

— Ты меня прости! — попросил Твардовский, застав Долматовского в Пёстром зале ЦДЛ.

— Да, я знаю, что я гений! — посчитав, что достиг цели, принялся было фанфаронить Евгений Аронович.

— Да, ты гений! — немедля прикончил Александр Трифонович (и на сей раз окончательно) исходившее от Долматовского бахвальство. — Но я такие стихи, какие пишешь ты, научу телка писать хоть не за неделю, но за две — точно!

Послушав стихи В. С. См-го, который читал их на семинарских занятиях в Литинституте, Ю. П., обращаясь к руководителю — к Сергею Сергеевичу Наровчатову, взвыл от негодования:

— Сергей Сергеевич! — взмолился он. — Ну на что мы время тратим?!

— Ну, — развёл руками мудрый Наровчатов, — Твардовский ведь рекомендовал!

— А кто такой Твардовский?! — ещё больше возмутился Ю. П., тогдашний студент.

А. Лапшину

Прежде чем со света сгинуть, Удалиться в мир иной, Собираюсь я покинуть Ненадолго край родной. Собираюсь ненадолго Я покинуть Кострому, Хоть и город мой, и Волга Милы сердцу моему. Я прощусь с соседкой Клавой И с женой своей прощусь, И пущусь в Москву за славой, За известность пущусь. Покачу к тебе, столица, Через город Ярославль, Знаю — слава не синица, А известность — не журавль. Знаю, славу и известность Заиметь всего трудней, Я московскую окрестность

Покорю за пару дней. Я концертный зал "Россия" И Дворец в Кремле сниму, Прослыву я как мессия — Возвеличу Кострому. И меня обратно лично В путь проводит президент, Костромской глава публично Мне подарит постамент. Краснокаменный, гранитный, На котором год какой Замер крупногабаритный Вождь с протянутой рукой. На котором бронзоликих, Власти местные и Царь, Всех Романовых Великих Разместить пытались встарь. На котором после смерти, И заслуженно вполне, Верьте этому — не верьте — Памятник поставят мне.

Урок истории печальный, Благополучие забудь, Не зная путь свой изначальный, Не зная свой конечный путь!…

Какие раньше были беды, И каторжным каким был труд!… Но твёрдо знали наши деды, Откуда и куда идут.

А мы, надменные потомки, Сказать сегодня можем так: — Всё наше прошлое — потёмки! Всё наше будущее — мрак!

г. Кострома

Вначале было нас немного, Но погоди: придёт пора — По всей России Кондопога Пройдётся маршем "на ура"!

Когда в подземном переходе Гнусавит "Иестеди" певец, Мне хочется его свободе Немедля положить конец.

А был бы я американец, То дал бы сразу по балде, Чтоб больше никогда засранец Не пел бы "Иестеди" нигде.

Пусть славят "битлов" англичане, Свои — своих, в конце концов. Но пусть исполнит голос Вани Родной мотив в стране отцов!

Небритый, немытый кошмар Возник предо мной в переходе: Отпетый парижский клошар Пел песню для нас о свободе.

В такт дрыгает левой ногой, Костылики выставив рядом, И наш нарушает покой Сердитым и алчущим взглядом.

Трясёт свой стаканчик пустой И злобные сыплет проклятья, И делает вывод простой, Что люди на свете — не братья.

Хвалёное эгалите Исчезло, как дым исчезает, Наверное, стали не те Французы, иль хрен его знает.

А где, вашу мать, либерте? В натуре, товарищи, нету… Монета звенит в пустоте, Случайно попав на монету.

И все мы в такой пустоте Бряцаем в житейской пустыне… Забудьте про фратерните И спите спокойно отныне.

Проснитесь, французы, ведь вам капут! Пора Европе восстать! Цветные белых вовсю скребут, И поздно локти кусать!

Дождётесь вы от смешения рас Не Пушкина и Дюма, А жизни, в которой любой пидорас — И тот свихнётся с ума.

Сегодня негр французских дам Прилюдно целует взасос, А завтра повиснет у вас в Нотр-Дам Как сажа чёрный Христос.

В храм, как в метро, проникнет вонь, Настанут чёрные дни, Неугасимый вспыхнет огонь В пригороде Сен-Дени,

Вослед загорится Сент-Антуан, За ним — цветущий Отейль, Ведь любят ребята из жарких стран Молотова коктейль!