Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

Теперь мне чудилось, что лишь я да Юрий Сбитнев с Майей Ганиной, съехавшие из столицы "на отруба", и живём по русским заветам, а остальные ударились в словопрения и зубоскальство, стараясь друг друга покрепче укусить за поджилки, потянуть за жилетку или облаять…

Братцы мои, если завелась скотинешка во дворе, — это уже настоящая жизнь, а не выживание. Русский человек и в самые лихолетья жил, а не выживал; и когда

в крепостных был, тянул барщину иль оброк, и когда под коммунистами запрягли его в колхозный хомут — он всегда, сердешный, как-то так умел извернуться, что взгляд от пашенки вздымал в небо, где его постоянно пас Спаситель. А чуя Христа за правым плечом, человек не может быть покорливым, бессловесным рабом, как бы ни старались мучители поставить его в скотинью стайку рядом с быком и волом. Даже в крепостную пору был у русского мужика свой дом, своя земля, семья и корова с лошадью. (Это особое положение русского крестьянина по сравнению с унылым, забитым французом отмечал ещё Александр Сергеевич Пушкин.) Москву вроде бы к моей свинке никаким боком не прислонишь, размеры не те, но, судя по дневниковым заметкам той поры, я умудрился через своего Яшку посмотреть на столичное рыло, что ненароком вылезло в калашный ряд. (Так думалось многим в те поры.) Видно, крепко был раскалён.

Что только не примстится одинокому человеку в сельской глуши. В поленницах истошно заверещал поросенок — есть просит; выложь и подай, да чтоб немедленно, без промешки, дескать, иначе помру. Повадками напоминает Полторанина, когда тот пророчит фашизм и путч, такой он прорицатель с ржавым лицом молотобойца — сельского кузнеца.

Странное существо — эта свинья: глаза, как черничины, человечьи, напоминает взглядом Черниченко. Тот прежде постоянно себя кулаком бил в грудь (наверное, до сей поры синяки остались), дескать, какой он русский до самых потрохов. Нынче просит автомат, чтобы стрелять в односельчан. Значит, та порошинка русскости, что тлела от кубанской родовы, как-то блазнила прежде, перетягивала к себе (потому и печатался прежде в самом "черносотенном" журнале "Наш современник"), — нынче погасла совсем. А может, выгодно было тогда слыть русаком, с той стороны видя пирог с припеком.

Потом поросёнок наш подрос, округлился, стал вылитый Гайдар, так же чмокает вкусно, будто постоянно жует гамбургер. Но от сквозняков и неуюта наш несчастный поросенок оброс шерстью и степенностью своей, вальяжностью стал напоминать Нагибина. Умаялся несчастный писатель, выпрядывая из конопли верёвку с петелькой. Лучше бы отправился в охотничий магазин и купил капронового шнура, — куда ловчее, приятнее руке вешать на осине ненавистных большевиков, которых давно ли так же неистово славил, получая с барского стола жирного кулеша. Только с кого начинать? Коммунисты все в президентском окружении и в правительстве — от Ельцина до Черномырдина. Если начинать с Черномырдина, то никакая верёвка не выдержит.

Ба… да подоспели националисты, те самые русские, что пашут землю и долбят уголь. Они что-то никак не угомонятся, не хотят быть ни американскими чукчами, ни английскими турками. Ах они, русские, со своим примитивным патриотизмом, который есть и у кошек. Перо бы им в бок: не стерпели, укатили сотнями тысяч в Израиль, там русскую партию создают. Да здравствует русский Израиль! Там вся русская литература, русский театр, русский бизнес-шоу, русский шоп и русские девочки на панели. Их там так и кличут: русские… Вообще-то они евреи. Но именно в Израиле вдруг позабыли, что они евреи. Бывает же так. В Америке на Брайтон-бич тоже русские ростовщики и лавочники; в каждом шопе, ларьке и меняльной конторе торчит русское рыло; вот и в правительстве от Гайдара до Авена сплошь толстопятые с рязанской деревни. Эх, клопомором бы их, дустом присыпать этих русских, сидели бы тогда в своей щели за обоями, а не ползали бы по всему белу свету…

Ну а свинья всё верещит, словно нынче собираются её резать. Вот так и демократы визжат да стонут; ещё и облачка нет на горизонте, ещё аер благоухает, а они уже вопят о грозе и грядущих бедах… Свинья, что бы там ни клеветали на неё, удивительно благородное животное: не гадит, где спит и ест, не так, как те, кто называет себя русскими, а Россию презирает. Да и за что любить невежественный тёмный народ, не знающий французской любви, утончённых извратов, Малевича и щуки-фиш? Быдло, гои бессловесные, ветошь истории, подстилка для свиньи, топливо для богатых и пушечное мясо для фарисеев. Их убивай, а они плодятся, сволочи!…

Итак, за пряслами, набранными из берёзовых жердей, выгуливался настоящий хряк. Он ждал меня не только как кормильца, хозяина и повелителя, но и

собеседника, с кем можно поговорить по душам. Если теперь известно, что даже яблоня и груша любят ласковое обхождение и тёплые слова, то что можно сказать о домашней скотинке, история которой вся вписана в человеческий быт; она входит в семью как полноправный член, о ней думают, о ней беспокоятся никак не меньше, чем о родных детях, её пестуют с любовью, при хворях — выхаживают, недосыпая, при несчастье — плачут и горюют. Если Пестронюшка, Карько или Хавроньюшка идут при нужде под нож (а это неизбежно, так заведено от Бога), то хозяйки не могут есть того мяса и долго тоскуют, страдают душою, изводятся сердцем, словно бы умер самый близкий человек, — вроде бы без особой нужды посещая опустевший хлев. Пока-то притерпится… У домашней скотинки есть не только свой скотиний бог, которого мы не чувствуем, но и православный небесный покровитель Власий, что пошёл от древнего бога Во-ла-Велеса…

Я заметил, что свинья любит поговорить, в её голове постоянно бродит что-то невысказанное; у неё тёмные человечьи глаза, как маслины, и она пристально вглядывается в хозяина, словно бы испытывает тебя, проникает взором до самой души. У свиньи много ума и много сердца; она загодя, уже по интонации голоса чует смерть. Если печень и прочие органы свиньи по своему химическому составу так близки к человечьим, что даже возможна их пересадка, так, значит, и сама кровь, в которой растворена душа животного, в которой заключена праистория её, — из одного земного цикла и варилась когда-то в одном космическом чане, в одном замесе. У прочей скотины взгляд смазанный, глаза с поволокою, несколько фасеточные; у свиньи же (пожалуй, и у собаки) — проверяющий, напряжённый, пронизывающий, умный. Вот будто оделся бродячий человек в толстую щетинистую шкуренку и сейчас, не в силах выломиться из неё, молит вызволить несчастного наружу…

Пожалуй, я отвлекся, ибо речь-то шла о том, чем и как прокормить нашего Яшку. Это гайдаровская команда жестоких, безжалостных пираний ловко "распилила" народные денежки, получив безвозвратные кредиты, и теперь разъезжала по белу свету, набираясь либерального опыта, как ловчее дурачить и обирать бессловесный русский народ, по пути подбирая "оффшоры" и банки, куда бы можно упаковать наворованное, присматривала лазурные берега, жаркие острова и цивилизованные европейские побережья с субтропическим морским озоном, где бы можно надёжно окопаться в грядущем… Яшка же не понимал государственного нестроения и шулерских, ростовщических игр, интриг, подкупа, обмана, лести. Ему постоянно хотелось есть, и оттого он пронзительно верещал, своими глазами-маслинами прожигая моё сердце.