Газета Дуэль - 2008_1-2 (551)

Канал сыграл важную роль в годы Великой Отечественной войны в снабжении фронта всем необходимым. В 1944 году, после освобождения той его части, которая проходила по территории, занятой врагом, начались восстановительные работы, и в 1946-м канал вновь стал судоходным на всём протяжении, вдоль него возникли новые поселки, города, промышленные предприятия. В 1983 году к 50-летию Беломоро-Балтийский был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

В своей сатанинской страсти охаять, оклеветать все Советские свершения, все наши успехи на благо Родины мимо канала, конечно, не мог пройти Солженицын. Тем более что на его строительстве работало много заключенных, а среди руководителей было немало евреев. Представлялась возможность ловко спекульнуть тем и другим кое-кому на потребу.

Что Солженицыну до многовековой мечты русского народа, до героизма строителей, до всего огромного значения для страны этого сооружения! Ему лишь бы позлобней оболгать, посмачней плюнуть. И в своём «Архипелаге» он на протяжении двадцати с лишним страниц этим и занимается.

Первый плевок: «Советская власть додумалась, что заключённые должны трудиться» (т.1, с.73), и вот они работали на строительстве канала. А в ХIХ веке, говорит, «на русской каторге труд становился всё менее обязательным, замирал», и вообще «работ больше не производилось» (Там же, с.74). Сам Солженицын действительно умел улизнуть от работа в лагере. Но в каком веке Достоевский отбывал каторгу и написал «Записки из Мертвого дома»? В каком веке Чехов добрался от Екатеринбурга на перекладных до Сахалина и написал книгу о тамошней каторге? Наконец, в каком веке Дюма написал роман «Граф Монте-Кристо»? Всё — в ХIХ-м! И во всех этих книгах заключённые работают. Да и всегда во всём мире именно так и было. Советская власть нечего тут не изобрела.

Так неужели наш нобелеат ни одну из этих знаменитых книг не читал? Выходит, что так, ибо в каждой из них заключенные работают ежедневно, за исключением (на русской каторге) трех дней в году — Рождества, Пасхи и дня тезоименитства государя. У Солженицына в лагере таких вольных от работы дней набиралось более 60-ти. Мог бы хоть Дюма почитать. Ведь не оторвёшься…

Но что дальше? А дальше, говорит, турецкий еврей Френкель, уже упоминавшийся нами, пребывая в Соловецком лагере, однажды в 1929 году потребовал, чтобы его срочно на самолёте доставили в Москву для беседы со Сталиным: у меня, мол, есть великая идея. Что ж, дали самолёт, тогда с этим просто было, посадили мыслителя, прилетели в столицу, привели в Кремль. Стучат в дверь. Сталин спрашивает: «Кто там?» Ему отвечают: «Турецкий еврей с великой идеей». — «Турецкий? Я таких ещё не видал. Пусть войдёт». Тот вошёл. «И, отложив все дела, Сталин беседует с Френкелем три часа. Стенограмма беседы неизвестна, её просто не было, но ясно (кому-кому, а уж этому-то ясновидцу — конечно! — В.Б.), что зэк развил перед вождём перспективы построения социализма через труд заключённых» (Там же, с.75).

Френкель в возрасте 77 лет умер в 1960 году в Москве. Но вот вопрос: кто же тогда ныне так упорно продолжает твердить о стройках коммунизма руками исключительно, ну исключительно заключённых и уверяет, что немцев мы победили и заставили капитулировать только благодаря штрафникам? Или дух турецкого еврея орудует ныне под фамилией то Володарский, то Розовский?

А тогда с целью построения социализма руками заключенных отправили Френкеля на Беломоро-Балтийский канал. Там, говорит Солженицын, «он был назначен не начальником строительства, не начальником лагеря, а на специально для него придуманную должность «начальника работ», главного надсмотрщика». Интересно, что на подобную должность попал в лагере и Солженицын: «Начальник участка Невежин назначил меня… не нормировщиком, нет, хватай выше! — «заведующим производством», т. е. старше нарядчика и начальником всех бригадиров. Прежде и должности такой тут не было. До чего ж верным псом, значит, я выглядел!» (Там же, с.260). Это было в самом начале срока. С той собачьей должности «не бей лежачего» и пошло долгое хождение лагерного пса по блатным должностишкам: библиотекарь, математик, атомщик, коим он никогда не был, полотёр, маляр да и тот же бригадир, нарядчик, был даже переводчиком с немецкого, коего никогда не знал. «Главным надсмотрщиком», как будто бы Френкель, он при этом не был, но под кличкой Ветров всё же не бездельничал. Так что момент общности с надсмотрщиком у Солженицына есть.

Он, народный заступник, негодует также по поводу стремительных темпов строительства: «В те годы в нашей стране ничего не срочно не делалось». Да, милейший, стране, разоренной двумя — одна за другой — страшными войнами, история давала слишком короткий срок, чтобы встать с колен и обрести силу для своей защиты. Именно в те годы, точнее, в 1931 году, когда развернулось строительство Беломоро-Балтийского, Сталин сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут».

И пробежали: к 1926 году восстановили уровень промышленного развития царской России в 1913 году, к 1937-му году, попутно ликвидировав неграмотность в стране, вышли на первое место в Европе, к 1941-му по многим показателям были на втором месте уже во всём мире. Только благодаря этому, болезный, вы и доживаете свои мафусаиловы дни на роскошной даче то ли Ягоды, то ли Кагановича.

Но самое главное, что терзает чувствительное сердце лагерной ищейки, — невероятные жертвы при строительстве канала: «Говорят(!), что в первую зиму, с 1931 на 1932 год, вымерло 100 тысяч заключённых» (Там же, с.98). Кто говорит? Кому? Когда? Где? По какому случаю? Ничего неизвестно. Казалось бы, если всего лишь кто-то кому-то когда-то говорил, то историк (а он тут в этой роли) обязан постараться как-то проверить. Ведь речь-то идёт о людях, о тысячах смертей! Но — ни малейшей попытки. Хотя бы сказал от кого слышал. И этого нет: опасно, ибо имя может оказаться ниточкой, потянув за которую, удастся размотать клубок лжи. У него другая логика: «Говорят…Отчего не поверить!» (Там же). Из этого ясно, что ни от кого он не слышал, а просто взял с потолка из арсенала своей генетической злобы и вставил в своё похабное сочинение.

Это видно из дальнейшего: «Скорей даже эта цифра преуменьшена (академик по литературе! — В.Б.): в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день (подчёркнуто им. — В.Б.) была заурядна, известна всем» (Там же). Ну, это самый излюбленный довод трепачей и демагогов всех времён и народов: известно всем… это знает любой… вся Москва говорит… разве вы не слышали?.. это вам подтвердит первый встречный и т. п.

«Так что на Беломоре 100 тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим». При таком проценте — конечно. Однако в другом месте Солженицын называет другую цифру: 10 процентов в месяц. В эту цифру кто только ни тыкал носом нобелеата — и Игорь Пыхалов еще в 2001 году («Время Сталина», с.26), и Эдуард Репин в 2002-м (Дуэль, 8.10), и недавно А. Райзфельд (Советская Россия, 17.7’07)… Но ведь тут получается несколько иная картина: для вымирания 100 тысяч требуется уже не три месяца, а десять. Да и кто же поверит человеку, даже академику и нобелеату, если он по одному и тому же вопросу лепечет совершенно разное?