Гленн Йеффет - Прими красную таблетку: Наука, философия и религия в «Матрице»

То, с чем мы действительно имеем дело в научной фантастике и прочих современных культурных явлениях, касающихся виртуальной реальности, — так это с метафорами и фантазиями, отражением наших страхов и надежд относительно жизни внутри машины или жизни, дополненной машиной в кибернетическую эпоху. Мы уже перешли в новую эпоху, причем не просто в эпоху постмодерна, а в постчеловеческую эпоху. Теперь мы должны снова определить, что это значит — быть человеком. «В постгуманистическую эпоху, — пишет Н. Кэтрин Хэйлс, — не существует основополагающей разницы или абсолютных разграничений между физическим бытием и компьютерной симуляцией». [52] Hayles, p. 3. Вследствие размывания пограничных барьеров мы начинаем опасаться того, что машины могут взять верх над людьми. Ударяясь в противоположную крайность, мы надеемся, что машина придаст человеку качество трансцендентности. Как утверждает Дэвид Поруш: «Виртуальная реальность, или киберпространство… имеет отношение к новому определению… человека внутри чистого… пространства механизма и Нового Иерусалима, Земли обетованной». [53] Porush, р. 126. Виртуальная реальность — это «некая новая мифология», в которой новым фронтиром становится не внешнее, а «внутреннее пространство» компьютера и человеческого разума, а также интерфейс, соединяющий их». [54] Ibid., p. 109.

Гибсоновское киберпространство, или матрица, должно быть связано с наукой и технологией так же прочно, как приключения волшебника Дона Хуана в книгах Карлоса Кастанеды завязаны на антропологию. То же самое относится и к виртуальной реальности в «Матрице». В романе «Нейромант» киберпространство изображается в виде трансцендентальной сферы, «всеобщей галлюцинации», [55] Gibson, p. 51. которая для самых активных хакеров лучше наркотиков или секса. «Матрица» подключается к этой новой мифологии, чтобы вывернуть наизнанку гибсоновское понимание киберпространства, создав не Новый Иерусалим, а кибернетический ад. В виртуальной темнице Матрицы люди удерживаются в постоянном сонном состоянии, им не дают осознавать, что они просто-напросто рабы машины.

Точно так же, как «Матрица» играет, хотя и изменяя до неузнаваемости, на гибсоновской трактовке киберпространства, играет она и на идеях Бодрийяра, касающихся симуляции, но только без бодрийяровского пессимизма, ибо «Матрица» предлагает решение проблемы симуляции, тогда как Бодрийяр считает, что такого решения не существует.

Сначала необходимо оценить огульные и зачастую преувеличенные заявления Бодрийяра насчет того, что симуляция или то, что он называет «гиперреальностью», в перспективе полностью подчинит себе современный мир. К примеру, один из критиков, Иштван Чичери-Рони-мл., назвал Бодрийяра «виртуозным стилистом теории НФ», [56] Csicsery-Ronay, р. 392–393. который формулирует теорию в лиричной манере, создавая «воображаемую научно-фантастическую поэму или фильм». Бодрийяр обращается с «отдельными мотивами и темами, дорогими утопической и научно-фантастической литературе» как с «осуществившимися явлениями». [57] Ibid., p. 393.

Чичери-Рони определяет бодрийяровский способ теоретизирования как «апокалиптический, безысходный и идеалистический» [58] Ibid., p. 389.

Иначе говоря, нам не следует понимать замечания Бодрийяра буквально, а воспринимать их метафорически, в качестве гипербол, которым придается большое значение, словом, относиться к ним так, как мы бы отнеслись к воображаемому миру такого антиутописта, как Джордж Оруэлл. Из-за того что Бодрийяр пишет «теорию научной фантастики» в контексте симуляции и гиперреальности, из-за того, что он разбрасывается утрированными и апокалиптическими утверждениями, из-за того, что он создает «воображаемую научно-фантастическую поэму или фильм», неудивительно, что он приглянулся авторам такого научно-фантастического, апокалиптического и мрачного фильма о гиперреальности, как «Матрица».

По иронии судьбы, хотя Бодрийяр и стал чрезвычайно влиятельным критиком виртуальной реальности, он мало что знает о киберкультуре. Несмотря на это он начал свою критику гиперреальности с атаки на телевизионную рекламу и тематические парки задолго до того, как цифровая революция вызвала к жизни Интернет, персональные компьютеры и виртуальную реальность. Бодрийяру также не удается провести в своей теории различие между воздействием телевидения и компьютера, которые по своей сути весьма отличаются. Телевидение не обладает интерактивными свойствами в отличие от компьютера и Интернета. Точно так же телевидение не создает «виртуальную реальность». [59] Poster, p. 48–50. Бодрийяр склонен сваливать в одну кучу и тематические парки, и телевидение, и виртуальную реальность, причисляя их к формам симуляции.

Главная идея Бодрийяра состоит в том, что в постмодернистском мире реальное оказалась почти полностью вытеснено симуляцией. «Порождение моделей реального в отсутствии реальности — это гиперреальность. Местность больше не предшествует карте… Это… карта теперь предваряет местность». Он утверждает, что от реальности остаются лишь следы «кое-где в пустынях…». Это «пустыня самого реального». [60] Baudrillard. Op. cit., p. 1.

Бодрийяр говорит о четырех порядках симуляции: в первом образ отражает реальность, во втором он маскирует реальность, в третьем «он маскирует отсутствие глубинной реальности», и в четвертом «он не имеет отношения к какой бы то ни было реальности; это ее собственная чистейшая симуляция». [61] Ibid., p. 6. Бодрийяра особенно интересуют постмодернистские примеры симуляции третьего порядка, скажем, тематические парки, такие как Диснейленд. «Диснейленд представлен воображаемым местом, для того чтобы заставить нас поверить в реальность остального, поскольку весь Лос-Анджелес и окружающая его Америка больше нереальны, а принадлежат к порядку гиперреальности и симуляции». [62] Ibid., p. 12.

Под «гиперреальностью» Бодриияр подразумевает «порождение моделей реального в отсутствии реальности». [63] Baudrillard, p. 1.

В другом месте Бодриияр говорит о том, что он называет «симулированными симулякрами» — основанной на информации смоделированной кибернетической игрой. Их цель — максимальная активность, гиперреальность, полный контроль». [64] Baudrillard. Simulacra and Science Fiction, p. 309. Он страшится того, что наступление эры гиперреальности ознаменует собой «конец НФ», потому что «исчезнет нечто вроде принципа реальности». [65] Ibid., p. 311. Если исходная реальность исчезнет, то научная фантастика лишится своей основы, ибо как мы можем отличать «фантастическое», если не путем его сравнения с "реальным»?