Вадим Штепа - RUтопия

В нынешней России практически забыты такие слова, как «историческое творчество». Это связано с общим кризисом всей московской государственности. Ей, как и древнему Риму, действительно исторически развиваться НЕКУДА. Она может только всеми силами удерживать статус-кво (или безнадежно мечтать о возвращении прошлых — Российской империи или СССР). Однако в истории побеждает именно проектное мышление, ориентированное на создание новой цивилизации.

Патрик Бьюкенен указывает на кардинальное отличие РФ от СССР:

Советский Союз, с его населением в 290 миллионов человек, вполне мог управлять мировой империей. Сегодняшняя стареющая Россия хорошо если сумеет сохранить то, что имеет.

Не сумеет. Именно по причине отсутствия своего утопического, трансцендентного проекта.

Одним из главных событий последних лет в России стало появление семи федеральных округов, в которых уже сегодня заметны растущие субэтнические различия. С нашей точки зрения, наибольший интерес вызывают процессы, происходящие на Севере (→ 3–4) и в Сибири (→ 3–3), где сохранились или воссоздаются вольные традиции домосковской Руси. По существу, русские утопии эпохи постмодерна рождаются именно там и прорастают даже сквозь надзирательскую функцию «полпредств». «Россияне» же, ассоциирующие себя с нынешним государством, обречены на вечную битву с призраками прошлого. Война «олигархов» и «силовиков» вызывает в памяти лишь библейскую фразу: «мертвые хоронят своих мертвецов».

Мышление плоскими модернистскими схемами порождает лишь банальную идею «догоняющего развития», вместо раскрытия уникального потенциала собственной цивилизации. Кроме того, популярный ныне во властных и околовластных кругах проект догнать по темпам роста Португалию просто оскорбителен для России. Не большего стоит и идея-фикс «удвоения ВВП» — это сугубо «бухгалтерское», количественное средство превратилось в некую самоцель. Однако сколько ни умножать 0 на 2, в результате все равно получится 0. Ибо никакого качественного, содержательного исторического проекта у этого государства просто нет.

Миссию нынешней российской столицы точно указал геополитик Вадим Цымбурский:

Москва периода «реформ» стала символом самоопределения русских как маргинального народа Восточной Европы. Обретающаяся вблизи западного приграничья, столица играет роль пародийно вывернутую по сравнению с ролью императорского Петербурга: вместо напора на Евро-Атлантику — паразитарное за нее цепляние.

Москве с ее старыми деспотическо-холопскими комплексами принципиально не нужны русские люди иного, вольного типа — «новгородцы», «поморы», «казаки»… Однако для реализации нового утопического проекта именно этот антропологический тип явится определяющим. В условиях тенденции к некоему «новому крепостничеству», изрядно проявленной в разрастании всевозможных контролирующих бюрократических структур, по-новому же начинают выглядеть и альтернативные народные проекты. Вот как их описывает группа сибирских историков в работе «Томское Лукоморье»:

После введения в Московии Крепостного Права, у народа резко возросла востребованность идеала Правды как духовной основы борьбы с рабством и социальной несправедливостью. И поскольку Китеж и Беловодье воспринимались людьми как совершенная реальность, существующая где-то в потайных местах, крестьяне поодиночке, семьями и партиями по несколько сотен человек отправлялись в Сибирь, чтобы укрыться в Китеже и Беловодье от несправедливости воевод и помещиков. Никакие трудности, лишения, испытания и опасности не могли преградить путь мечте о стране свободы социальной и духовной.

Особенно сильно стремление в Китеж и Беловодье проявилось в среде людей старой веры, потому что борьба с несправедливостью новых крепостнических порядков не могла не трансформироваться в религиозную форму. Возможно, если бы не вводилось Крепостное Право, то и раскола бы не было. И поэтому наиболее четкие и последовательные указания пути в Беловодье и Китеж можно найти именно у староверов.

Самым значительным произведением того времени о Беловодье считается «Путешественник» Марка Топозерского — принадлежащий загадочному странническому автору из севернокарельского Топозера, но расходившийся в многочисленных списках по всей России. Образ Беловодья изображается там как прежде всего духовное убежище:

А тамо не может быть антихрист и не будет. От гонения римских еретиков и Никона патриярха московского много народу отправлялось кораблями Ледовитым морем и сухопутным путем. Бог наполняет сие место… Светского суда не имеют, управляют народы и всех людей духовныя власти… Неизлишним щитаем и то упомянуть, что землю эту Беловодие только те могут достигнуть, которые всеревностное и огнепальное желание положат вспять не возвратитеся.

Однако Беловодье — это вполне реальная земля, точнее множество островов в океане, вызывающее странную ассоциацию с открытием и освоением русскими Аляски и прилегающего к ней архипелага. (→ 3–2) Как подчеркивает видный исследователь русских утопических традиций Кирилл Чистов,

Беловодье — не монастырь, не скит, а вольная и плодородная земля; в нем скрываются от «начальства», а не от мира, бегут не от людей вообще, а к другим людям, которые живут там так, как хотелось бы создателям легенды… Если и Мор, и Кампанелла писали о том, какое государство они хотели бы видеть, то в «Путешественнике» утверждается, что Беловодье — не государство, а некоторая совокупность общин, артелей и отдельных людей, ушедших из России и расселившихся на вольной земле, чтобы не попасть под власть антихриста и его слуг.

Именно эта «совокупность общин, артелей и отдельных людей», связанных земскими отношениями, традиционно на Руси именовалась «миром» и со становлением централизованного бюрократического государства все более уходила к нему в оппозицию. Что весьма показательно, некоторые радикальные страннические согласия, отказываясь принимать официальные документы, еще в XVIII веке выпускали свои собственные «паспорта граждан Беловодья»! А это уже напрямую отсылает к современной атрибутике виртуальных государств. (→ 1–5)

Условием массового ухода в «иную реальность» в истории обычно является не столько трагический ужас действительности, сколько именно периоды серой и застойной предрешенности. Первые староверы, напомним, были весьма молодыми людьми, активно создававшими собственный мир, воплощавшими свою утопию. (→ 2–6) Сегодня им скорее соответствуют ролевые движения, которые нынешнее государство также не интересует принципиально.

Новая реальность вполне может начинаться как игра, в которой постепенно кристаллизуется «виртуальный проект» нового народа. Многие ролевики на последней переписи населения РФ, нервируя чиновников, обозначали свою национальность как «эльфы», «хоббиты», «гномы»… Их восприятие нынешней российской столицы все более напоминает отношение к Мордору . Питерский ролевик Дарт Вальтамский анализирует толкинистское сообщество в этнологических терминах: