Вадим Штепа - RUтопия

Однако и сама Россия предстает в их исторических реконструкциях также не как самостоятельная цивилизация — основное ее значение видится в том, что она стала «наследницей» Орды, и вообще «туранский элемент» описывается безусловно позитивно. Это удивительным образом напоминает концепции некоторых албанских идеологов о том, что именно албанцы в сотрудничестве с Османской империей еще в Средние века «цивилизовали» Косово и Метохию, а ничего не понимающие в геополитике сербы зачем-то препятствовали тогдашним евразийцам создать свое «большое пространство». Так что полная реализация «евразийского проекта» в РФ будет, по-видимому, больше напоминать не боснийский, а косовский вариант. Нынешняя Чечня — это еще «цветочки»…

Впрочем, на пост-советском пространстве есть уже и «ягодки». В Казахстане, где открыт Университет имени Льва Гумилева, евразийская идеология является государственной. Называть основанный купцами Гурьевыми город своим именем неполиткорректно — надо говорить «Атырау». Был еще советский Целиноград — теперь это казахская столица Астана. Яицкие казаки, жившие здесь веками, но не знавшие, что это «Северный Казахстан», теперь объявлены «сепаратистами». За 90-е годы это евразийское государство покинули миллионы славян. Но евразийцев это не волнует, они живут в каком-то другом измерении, где более реальны «геополитические тренды». Так почему бы им в реальности не совершить столь чаемый «Исход к Востоку» — переехать встречным потоком в Казахстан, возглавить этот гумилевский Университет и решать эти проблемы там? Пространство — большое, Чингисхан — национальный герой, а Назарбаев поет русские народные песни — полная евразийская идиллия! Но наверняка откажутся — ведь они хотят сделать такой «Евразией» и всю Россию. Вот только куда будет уезжать славянское население дальше?

Если новым именем России станет «Евразия», этот вопрос перестанет быть риторическим. В бывшей Югославии албанская экспансия неожиданно вновь сблизила все славянские народы — даже несмотря на их конфессиональные различия. Тем не менее, московская «патриотическая» тусовка продолжает твердить о «евразийском братстве» и об «общей борьбе с атлантизмом». Однако характерно, что сторонников подобных взглядов не найти среди тех славян, кто некогда жил в Средней Азии и на Кавказе и вынужден был оттуда бежать…

Но что же субъективно заставляет людей становиться «евразийцами», этим безликим сплавом — вместо того, чтобы быть самими собой? По-видимому, ответ лежит в области психологии — если нечего предъявить миру самобытного и уникального, остается только списывать свою творческую немощь на некоего «тотального врага», и затем видеть весь смысл своей жизни в противодействии ему. Логика реактивная и безысходная. Именно так возникают все антиутопии. Окажется ли Оруэлл, описавший войну Океании и Евразии, мрачным пророком?

«Посвящение» славян в совместную историческую миссию никуда не исчезло. Тем более, что в эпоху глобализации все государства постепенно становятся условностями, но остаются лишь цивилизации, не считающие свою историю завершенной.

Распад СССР и Югославии привел к тому, что славяне вновь осознали себя «Севером» — поскольку цивилизационный «Юг» стал плотно ассоциироваться с исламским миром. Если раньше на Юге была еще и Византия, то теперь там сплошной стамбульский базар. На нем, конечно, не запрещается мечтать о «православной империи» — только те, кто углубляются в эту «византийскую археологию», уходят все дальше и дальше от реальности. Если славянский Юг утратил волю к продолжению своей исторической миссии, это должно означать не отпевание славянской цивилизации, а поиск и утверждение новой концептуально-творческой доктрины. Причем она совсем необязательно будет внешне «традиционалистской» — как раз такой, буквально и формально понятый традиционализм и привел Балканы к тотальной межславянской войне.

Есть основания полагать, что новая славянская цивилизация возникнет именно как цивилизационный синтез, исходящий, однако, из самой логики истории. Прежде всего, именоваться она будет по такому же двусложному принципу, сочетающему географическое и цивилизационное значение, как Югославия. Это именно взаимодополняющий, а не взаимоотрицающий смысл, как у «Евразии», провисшей между двумя частями света.

Северославия, преемствующая традицию Русского Севера, доктрину «славянской взаимности» и позитивный цивилизационный опыт Югославского проекта, станет новым именем для тех пост-российских пространств, которые не желают входить в сферу «евразийского» притяжения и ассимилироваться в «Большом Косове».

Традиция Русского Севера включает в себя историю Новгорода, как самое яркое свое проявление, но не исчерпывается им. Территориально Русский Север простирается от Балтики через Новгородские земли вдоль побережья Северного Ледовитого океана, т. е. имеет поморскую природу.

Поморье самим своим фактом успешно деконструирует «классическую геополитику». С точки зрения дуалистически мыслящих геополитиков оно являет собой некую промежуточную «береговую зону», Rimland [77] Термин Никласа Спикмена между основными категориями Суши и Моря. В действительности же самих этих категорий «в чистом виде» нигде не существует — это сугубо идеологические абстракции. Утверждать их «первичность» — это все равно, что утверждать, будто шизофрения и паранойя — это устойчивые, «правильные» состояния сознания, а нормальное состояние — нечто пограничное и несерьезное. «Вы либо с нами, параноиками, либо с ними, шизофрениками, а третьего не дано».

На самом деле, в море никто из людей пока не живет, а на суше невозможно жить без воды. Геополитическая абстракция Суши и Моря снимается чисто ландшафтно: озером или рекой. Континент без озер и рек — такая же безжизненная пустыня, как море без островов и берегов. Характерно, что по Гумилеву даже среднерусский ландшафт — не «сухопутный», а «речной»: даже «континентальные», никогда не видевшие моря славяне всегда расселялись вдоль рек и вокруг озер — это разновидность скорее «поморского» стиля жизни, чем «сухопутно-монгольского» (монголы, как известно, даже не мылись — запрещала религия, — вот это, пожалуй, действительно исключительный «народ Суши»!).

Поморье — это живая, динамичная субстанция, а Суша и Море — это его абстрактные атрибуты. Структура Поморья — глобальная горизонтальная кооперация самобытных общин (регионов или «городов-государств»). Суть Поморья — в его глокальности (→ 1–8), которая есть не просто статичное «равновесие» между двумя крайностями, а нечто особое и цельное. Поморье открыто миру и вовлечено в многообразную систему связей с самыми удаленными его точками (это позитив Моря). Но в то же время каждый из регионов Поморья сохраняет свою уникальность и традиции, поддерживает самобытную внутреннюю жизнь (позитив Суши).