Газета Завтра - Газета Завтра 814 (78 2009)

И последний, шестой (а на самом деле, может быть, и первый по значимости) фактор — глобальный финансово-экономический кризис, который как бы окутывает собой всё остальное. Если цена на нефть рухнет до 25-30 долл. за баррель, а мировые кланы, пытающиеся управлять процессом, вполне могут попытаться это сделать в нужный момент (вспомните историю СССР в 1988-91 гг.), — игру в дуумвират придется вынужденно прекращать. А реальную власть либо концентрировать, либо делить по-настоящему, потому что у нас даже официальный бюджет на 2010 год рассчитан исходя из 50 долл. за баррель. Но и без этого объективная необходимость в масштабном "козле отпущения", на которого придется возложить ответственность за весь негатив и изгнать из "властной вертикали" ради её сохранения как целого, чрезвычайно велика и почти критична. Причем в нынешней конфигурации ни Кудриным, ни Чубайсом не отделаешься, вопрос может стать "или-или".

И внутри этого "или-или" оказывается, что у Медведева нет реальных властных механизмов для того, чтобы попытаться (гипотетически) склонить чашу весов в свою сторону. Да он и не стремился к тому, чтобы их получить, — хотя его толкали в этом направлении и внешние силы, включая ту же Хиллари Клинтон с Николя Саркози, и отечественные либералы типа Юргенса, и известные "три грации" из его ближайшего окружения. Медведев никаких попыток изменить конфигурацию власти в свою пользу не сделал, ни одного путинского "силовика" не сместил, вообще не было ни одного кадрового назначения, не согласованного с премьер-министром. Так что он честно — вернее, правопослушно — исполнял свою роль и, уверен, так же честно и правопослушно отойдет в сторону, просто не желая брать на себя всю полноту власти и ответственности в условиях всё более неуправляемого внешнего и внутреннего кризиса.

Станислав БЕЛКОВСКИЙ, президент Института национальной стратегии.

Я хотел бы коснуться прежде всего историко-метафизических аспектов двоевластия в России применительно к различиям публичного и непубличного контуров власти.

В рамках российской исторической традиции, формировавшейся примерно 12 столетий, непубличный контур власти мог существовать лишь как приложение к публичному. Не в том смысле, что всё решается исключительно первым лицом, царем, монархом, а в том смысле, что все лица и группы, влияющие на принятие этих решений — пусть "за кадром", "за кулисами" — немедленно становятся частью публичного контура власти, соблюдающего ритуал её осуществления. Юродивые, фавориты и фаворитки, святые старцы, "серые кардиналы", агенты иностранных государств и так далее — всё это существовало "при" первом лице и могло существовать только в этом качестве. Иными словами, непубличный контур власти был "привязан" к публичному и не обладал правами на самостоятельное существование, включая право на осуществление властного, в данном случае — монархического, ритуала.

Власть даётся только свыше и только через личность монарха, который перераспределяет её дальше, — вот традиционная для России концепция власти традиционного общества, при всём различии конкретно-исторических реализаций.

В модернистском обществе концепция власти прямо противоположная. Власть — это ограничение свобод и прав человека, которое делегируется институтам общества. Поэтому источник власти — это человек и человеческие общности, а сама власть, условно говоря, — не дождь, нисходящий с неба по высшей воле, а что-то наподобие родника, гейзера, фонтана или установки орошения, бьющей снизу насколько хватает объема и давления "воды".

Переход от первой концепции власти ко второй для любого общества трагичен и травматичен. В России он занял весь прошлый век и сегодня еще весьма далек от завершения, хотя мы уже "на той стороне", и эта "точка невозврата" связана с фигурой Ельцина, с демократическими и рыночными реформами 90-х годов, в ходе которых в России окончательно сформировался непубличный контур власти, основанный на крупной частной собственности.

Абсолютно очевидно, что, когда принималось решение о преемнике Ельцина, а это как раз июль 1999 года, Путин не был ни единоличным лидером, ни претендентом на роль единственного и эксклюзивного центра власти в стране. Но он был символом и функцией — вот две важнейшие задачи, с которыми он справился почти идеально, с точки зрения тех людей и нескольких влиятельных финансово-промышленных групп, которые в 1999 году, после дефолта, решали очень конкретную задачу: сохранить свою собственность и влияние в условиях полной нелегитимности ельцинского режима, а также катастрофической непопулярности тех идеологий и политических конструкций, которые дали им эту собственность и влияние. Задача состояла в том, чтобы выдвинуть человека, формально оппозиционного ельцинской эпохе, но фактически отстаивающего все её ценности и принципы. Это было сделано, и это было сделано очень умело. Путин никоим образом не подвел тех людей, которые его выдвинули. Несмотря на новый риторический пакет, который сформировался за последние восемь лет, все интересы, которые лежали в основе путинского президентства, были соблюдены и защищены. Да, при этом те, кто нарушал некоторые правила системы или пытался иногда "бежать впереди паровоза": Гусинский, Березовский, Ходорковский и т.д., — оказались вне контуров власти.

Зато при Путине был ликвидирован глубокий внутриэлитный конфликт конца 90-х годов, когда "семейным" элитам, контролировавшим федеральную власть, противостояла команда Лужкова и его последователей, увенчанная, как торт розочкой, фигурой Примакова. Их идея заключалась в том, чтобы отобрать власть у Ельцина и переформатировать ее под себя, параллельно осуществив силовой передел собственности. Но в условиях легитимности верховной власти, которая появилась при Путине и которой не было при Ельцине, публичный внутриэлитный конфликт потерял смысл, перестал быть технологией прорыва к власти, что проявилось в политической плоскости формированием "Единой России" из "Единства" и ОВР. Стало ясно: то, что объединяет эти элиты, гораздо важнее того, что их разъединяет. Результаты приватизации и основных ее выгодоприобретателей были защищены, возможность прихода коммунистов и националистов к реальной власти — исключена.

Но сегодня, почти десять лет спустя, общий вектор интересов у этих элит совсем другой. В России больше нет дееспособной политической оппозиции, и уже никто не боится того, что завтра Кремль проиграет выборы. Боятся бунтов — и, может быть, в недостаточной степени боятся. Может быть, если бунты примут широкий размах, Кремль еще пожалеет, что в России нет политической оппозиции, которая могла бы консолидировать энергию этих бунтов и демпфировать ее, в конечном счете вывести на политический диалог, а не на погром. Но элитам сейчас нужна прежде всего легализация их капиталов на Западе, поэтому в преемники Путина был выдвинут Дмитрий Медведев.