Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2

Я, как написал выше, из среды гражданских офицеров-руководителей. При царе мы даже форму носили. И у нас ангелов мало, и у нас можно натолкнуться на такого тупого или трусливого ублюдка, что упаси господь, но мы делали Дело, нужное нашему народу, и, как выяснилось после прихода к власти в СССР перестройщиков, делали его очень неплохо. Поэтому для меня и было откровением то, что я узнал об офицерах от А. 3. Лебедин-цева. Я не представлял, что Дело (уничтожение врага) можно делать так, как это делали они.

В первой главе второй части я предлагаю рассмотреть такие качества кадрового офицерства Красной Армии, как храбрость и трусость. Строго говоря, быть трусом позорно для каждого, но уж для офицера?! Зачем же ты тогда шел в армию, если так панически боишься смерти, если так ценишь свою шкуру? Но сначала пара слов о терминах.

Храбрость — это способность человека осмысленно действовать в условиях непосредственной опасности для собственной жизни. Поскольку целью врага является лишение тебя жизни, то для офицера храбрость является обязательной чертой характера, нет этой черты — такого офицера лучше сразу расстрелять, но не допускать к командованию людьми, поскольку он их погубит.

Теперь с позиции этого определения рассмотрим соответствующие места из воспоминаний Александра Захаровича.

Я выбрал три эпизода, и первый о первом бое Александра Захаровича. Напомню, что он, только что испеченный после ускоренного курса (7 месяцев вместо 2-х лет) лейтенант, которому едва исполнилось 19, который ни разу еще не командовал людьми в своей жизни (пионеры — не в счет, там другие принципы), который ни разу еще не был в Деле, прибывает 23 декабря в штаб 1135-го стрелкового полка, занимающего оборону и ведущего бои с немцами на реке Миус.

Первое, что меня удивило, — их, юных лейтенантов, не принял командир полка, а назначение на должность произвели начштаба с кадровиком. Сразу поясню, что я в данном случае не принимаю во внимание ни моральные аспекты, ни уставные. По моим гражданским меркам, дивизия — это завод, а полк — цех. Для меня немыслимо, чтобы не то что инженера, а рабочего кто-либо допустил к работе и определил ему должность, пока его не увидит начальник цеха. Еще раз повторю — дело не в традициях, не в субординации, не в уставах. Дело полка делает командир полка, делает он его, поручая по частям подчиненным. Как он может его делать, если он подчиненных даже не видел, не знает их способностей? Ведь бывает, что тысяча рабочих и инженеров цеха кладут все силы, чтобы выправить положение, а один дурак нажимает не ту кнопку и вся работа цеха идет псу под хвост.

Второе, что вызывает удивление, — лейтенанта Лебединцева никто не представлял взводу, которым ему надо было командовать. Его просто послали во взвод с посыльным, а сержант Босов представил взвод ему — командиру. И опять дело не в уставах. Хоть рабочий, хоть солдат должны быть уверены в своем начальнике — в том, что он знает, что приказывает. Представляя солдатам их командира, старший начальник как бы подтверждает, что он этого командира проверил и тот действительно будет давать правильные команды. А в случае с Лебединцевым получается, что он как бы приблудился ко взводу в качестве командира.

К примеру, как только я, молодой специалист, появился в отделе кадров своего завода, начальник ОК тут же созвонился с директором и тот меня принял очень быстро. В цехе со мной и говорить никто не стал, пока со мной не переговорил начальник цеха, он же выбрал мне место работы, познакомил с начальником смены, а затем пришел на пересменок и представил меня рабочим смены, хотя у меня была ученическая внештатная должность помощника мастера.

Тому, о чем я только что написал, не учат в институтах за ненадобностью — это и так понятно любому руководителю, который отвечает за Дело и, главное, собирается его сделать, а не имитировать свою деятельность на своей должности.

Возникает вопрос, а может, это только на гражданке принято вводить инженера в курс дела, а в армии все не так? Да нет, и в армии так: как вы помните, Лебединцев своих новых коллег, помощников начальника штаба, сам водил в окопы, обучая тому, что им нужно будет делать. Да и не он один. Генерал А. В. Горбатов в своих воспоминаниях пишет о выводе вверенной ему дивизии к фронту в 1941 году. Он лично поехал с передовым отрядом, вместе с комбатом наметил рубежи обороны, съездил к соседям и убедился, что они на месте, то есть работал фактически за командира батальона. Но интересно, что, описав этот эпизод, Горбатов оправдывается!

«Некоторым читателям может показаться странным, что командир дивизии сам поехал с батальоном, выделенным в передовой отряд, как будто нельзя такую работу поручить командиру полка. А я, читая об этом в архивных материалах через двадцать лет, и сейчас свои действия считаю правильными. Нельзя забывать, что командир батальона был человеком неопытным, ему и его подчиненным предстоял первый в их жизни бой. Понимал я, и как трудно было действовать малоопытному командиру, старшему лейтенанту, в той обстановке. Прибыл бы он в Шаровку и не нашел бы там 133-й танковой бригады и батальона 692-го стрелкового полка, с которыми должен был совместно действовать. Поневоле растерялся бы.

Вот почему я считал своим долгом помочь молодому комбату на первых порах, если можно, так сказать, научить его на собственном примере самостоятельности и предусмотрительности» , — пишет прославленный в будущем командарм.

Для меня поведение А. В. Горбатова выглядит не «странным», а обязательным, гарантирую, что каждый руководящий работник промышленности сочтет это поведение по меньшей мере естественным. Тогда перед каким же «некоторым читателем» оправдывается генерал? Думаю, что перед своими коллегами — кадровыми офицерами, которых Горбатов, само собой, знает лучше меня.

Итак, вечером 23 декабря 1941 года посыльный привел лейтенанта Лебединцева во взвод пешей разведки, замкомвзвода Босов познакомил его с бойцами, и они сели ужинать. Далее произошло следующее.

А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ.Я расспросил сержанта Босова об обстоятельствах ранения моего предшественника лейтенанта Тарасова. Вот что он рассказал о событиях 23-го декабря. Утром взвод вызвали по тревоге в штаб и указали направление наступления на противника (во взводе, напомню, было двенадцать человек) для того, чтобы противник открыл по ним огонь из минометов и орудий, а артиллеристы будут засекать эти минометы и орудия по местам вспышек на огневых позициях…

Сержант с горечью рассказывал, как они открытой цепью пошли к переднему краю противника, как началась немецкая пристрелка по ним. Тут и был ранен лейтенант в предплечье левой руки. Взвод залег. Вскоре была дана зеленая ракета, разрешавшая обратный отход. Спасли от больших потерь наступившие сумерки.