Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2

Причина гнева была вполне понятна: если бы недоставало хотя бы одного связиста, дивизию вновь пришлось бы перебрасывать в другое место. Дело в том, что связисты батальона связи отлично знали дислокацию дивизии, корпуса и частично армии, а, к примеру, командир батальона стрелкового полка в этом отношении имел ограниченные сведения — не больше, как только за свой полк, поэтому, попадись в плен связист батальона связи, он был бы для противника самой ценной находкой.

Мои подчиненные были крайне удручены. Под суд меня не отдали, но в награждениях было отказано».

Но вернемся к теме. Как явствует из эпизода со снятием с должности командира дивизии, начальство с разгильдяйством пыталось бороться, но безуспешно. Об этом вы узнаете из следующего рассказа Александра Захаровича.

А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ.20 ноября 3-я стрелковая рота старшего лейтенанта Ахполова вела разведку боем и захватила двух пленных, которые принадлежали 10-й танковой дивизии немцев. 19 декабря полковой разведывательный взвод под командованием старшины Логинова захватил пленного и вернулся в полк без потерь. 22 декабря наша 2-я рота и 1 — й батальон 343-го полка вели упорный бой за хутор Макаровский и понесли, большие потери. Убиты 78 и ранены 112 человек. 26 декабря части дивизии произвели сдачу и прием новых оборонительных участков.

На следующий день нам пришлось нагонять противника, который отошел на несколько переходов, и я со связистками ехал на одних санях. На обочине стоял «студебекер» с имуществом штаба дивизии. Сверху восседал бывший наш писарь сержант Родичев. Он окликнул нас, и мне удалось у него выяснить, как «котируются» наши боевые донесения на дивизионном уровне. Он ответил, что несомненно лучше, чем в других полках. Они достовернее, с конкретными примерами и фактами, да и отпечатаны на машинке. Но, к сожалению, их никто не читает, кроме капитана Борисова, который ведет Журнал боевых действий дивизии. Это меня немало удивило, хотя я знал, что редкие донесения из наших батальонов в нашем полку тоже никто, кроме меня, не читает. Через несколько дней это сыграло роковую роль для нашего командира дивизии полковника Короткова и всей дивизии в целом, разгромленной у Босовки.

Как помнит читатель, командир полка Бунтин, начальник штаба Ершов, комбат Кошелев и 14 солдат 22 января вышли из окружения и именно в эти дни пришел приказ о присвоении Бунтину звания «подполковник». На радостях он немедленно представил к этому званию и начальника штаба Ершова. Этот мой начальник заметно изменил свое отношение ко мне в лучшую сторону. Он стал больше поручений давать другим ПНШ, оставив мне только самые серьезные дела. Главное, что он стал интересоваться, есть ли у меня время на сон. Стояли мы в селе Дзвыняче, и весь офицерский состав был задействован на привлечении местного населения для проведения окопных работ. Я, как всегда в обороне, использовался на рекогносцировке местности, определял место траншей и опорных пунктов в районе обороны полка.

После разгрома в Босовке 14 января 9 февраля дивизия получила 2392 человека пополнения. Недополучено было до штата 1244 человека. Одновременно получаем вооружение и боеприпасы. В отличие от прежнего местного пополнения, на сей раз получили много из России и преимущественно не обстрелянных еще курсантов, прошедших только первоначальное обучение. Видимо, уже сокращалась общая численность курсантов в училищах.

Даже получив пополнение, мы смогли укомплектовать только по два стрелковых батальона. Вооружив новичков, мы начали совершать марш вдоль реки Гнилой Тикич. Проходим на марше райцентры Тетиев и Ставыще, Журавлиху, Затонское и к 22.00 15 февраля сосредотачиваемся на западной окраине села Веселый Кут. На следующий день начали оборудование оборонительного рубежа с привлечением местного населения. В этот же день дивизия была передана в 104-й стрелковый корпус, входивший в состав 40-й армии. Нашему 48-му стрелковому полку было приказано занять рубеж Репки, Погибляк, сменив 3-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. 18 февраля в 15.30 полк сосредоточился в Репки. Вот как я отмечал это в боевом донесении к 18 часам: «48-й стрелковый полк, согласно распоряжению штаба дивизии, выступил из Репки в Погибляк. К 14.00 1 и 2 батальоны заняли исходное положение для наступления на рубеже высоты 238.9 и перешли в наступление на Толстые Роги. Обеспеченность

боеприпасами 0,8 боекомплекта. Горячей пищей полк накормлен только один раз и то без хлеба. Проводная связь в полку отсутствует. Доношу, что начальник штаба полка майор Ершов выехал в одиночку из Репки в Погибляк, куда не прибыл. Пропал в неизвестном направлении. Подписи: Командир полка подполковник Бунтин, за начальника штаба старший лейтенант Лебединцев».

Вот что произошло. Ночью оба батальона были смещены влево, а командный пункт находился в Репках. Приказано было немедленно переместиться в Погибляк. Я поднял после завтрака все подразделения и выстроил их в походную колонну для следования на Погибляк и доложил Ершову о готовности к движению. Сам он находился у своих «персональных» саней, на которых укутывал рыжую Инку его ординарец Елизаркин. Подвели верхового коня Ершову, и он сел на него, одновременно наставляя меня, чтобы я ехал в голове колонны, а он выедет раньше в Погибляк, чтобы к нашему прибытию высвободить хоть одну хату для размещения штаба и собственной персоны.

Я предупредил его, чтобы он взял кого-либо из конных разведчиков, но он не пожелал, сославшись на то, что всего-то расстояние в 3–4 км. Я настаивал, но он только махнул рукой и поехал. При нашем выезде из села подул сильный боковой ветер слева и началась метель. Справа должны были находиться наши оба батальона, в которых мне еще не удалось побывать. Вскоре показались хаты села Погибляк. Нас никто не встречал на окраине, как это всегда делал я, выезжая заранее квартирьером. Развернув командный пункт, я принялся разыскивать начальника штаба, так как подумал о том, что он уже где-то с командиром попивают самогон. Но найти никого не удалось до самого вечера, пока нас самих не разыскал к вечеру Бунтин. Я сообщил ему о пропаже начальника штаба, тем более что Ершов всегда в своем планшете имел последние сведения о боевом и численном составе, последний письменный боевой приказ командира дивизии, наш полковой боевой приказ, топографическую карту и гербовую полковую печать по истинному наименованию. «Никуда он не денется. Полмесяца находился в окружении и не пропал. Придет». Однако вечером я включил пункт о пропаже начштаба в боевом донесении, но Бунтин не стал его подписывать, и я отправил это донесение только со своей подписью. Прошла ночь, Ершова по-прежнему не было.